Страница 31 из 56
Поверженные Русиком «гвардейцы», со стонами и матерщиной забрались на заднее сидение «волги». Пашка остановился возле открытой дверцы.
— Значит, нарушил договор? Твои дела. Придется тебе новый кровью подписывать. Мама не простит, — еще раз предупредил он.
— Кому сказано — сваливай!
Шахов подошел к женщинам. На Русика — ни малейшего внимания, будто тот — слуга, носильщик. Снял шляпу, поклонился. Джентльменские повадки сына местного адвоката были широко известны в Окимовске и служили основой для множества анекдотов — и пристойных, которые можно рассказывать в дамском обществе, и пересоленных, предназначенных только для мужской компании.
— Госпожа, — начал он и вдруг запнулся. Фамилии Клавдии франт не знал. Не обращаться же «госпожа Клава» или «мадам Неизвестная»? — Здравствуйте, тётя Клава…
— Привет, племяш! Ну, и богатая же я баба, один «ребенок» в Москве ожидает, второй нарисовался на Оке. Спасибо тебе, милый, выручил ты нас…
— Чего уж там, — неожиданно смутился Шах. Скрывая это унизительное для «вождя» смущение, он поспешно надвинул шляпу на лоб. — Сейчас мы поедем в мой дворец… Как насчет фирменных блинчиков?
Запомнил все же, поганец! Клавдия улыбнулась. Во время короткой встречи в деревне она угощала неожиданных гостей — Шаха и его немногочисленную «свиту» блинчиками собственноручного изготовления — с повидлом, мясом, творогом. С пылу, с жару.
— Поехали, Колюня, хоть во дворец, хоть в хату. Спеку в два счета — удивиться не успеешь.
— Не успею, — согласился Николай. — Попрошу всех занять свои места и пристегнуться ремнями. Не волнуйтесь, дамы, в моих лимузинах все разместимся, и еще место останется.
— Тогда садитесь девочки! — громко, по хозяйски распорядилась Клавдия и первая полезла в обширный салон. — Самолет ожидать не будет! Грузинчик, куда девался? Тебе что, особое приглашение требуется?
Не переставая «обстреливать» парней, оскорбивших его, невообразимой смесью русских и грузинских ругательств, Русик подхватил сумки и забрался в машину.
«Ауди», как на параде, развернулись и, покачиваясь на ухабах, уехали.
Очнувшийся после нокаута, боевик выжидающе глядел на «командира», его напарник все еще корчился, зажав обеими руками поврежденную промежность.
Пащка задумчиво вертел в руке мобильник. Он знал жестокую натуру своего босса, понимал — наказания не избежать. Мама приказал доставить к нему сестру Кирилла, а он что сделал — отпустил ее, только ручкой на прощание не помахал. Вооруженные шаховцы помешали? А кто не позволил взять с собой не двух — десяток парней? И не только с пистолетами — с автоматами, гранатометом.
Нет, не стоить тешить себя надеждой на то, что удастся заслужить прощения! Вопрос только в том — какую меру определит Мама. Убить — не убьет, верных шестерок у босса не так уж и много, больше — тупоголовых верзил, не отягощенных интеллектом. Григорий Матвеевич может отдать провинившегося парня своим костоломам, пусть, дескать, поучат его, выбьют из башки накопившийся мусор. Или посадит на пару дней (или — недель?) в карцер — проржавевший трюм баржи, в котором живут голодные зубастые крысы…
Умолчать о неудачной попытке похищения Осиповой? Мало ли что — не застал дома, уехала к бабушке, или прабабушке, утонула в Оке, сожрали в лесу волки…
Не получится, Мама ни за что не поверит. Наоборот, удвоит наказание. За ложь. После обработки костоломами посадит в карцер. Предварительно выматерит. Ну, что до мата, Пашка наслушался всякого, привык на своей собачьей должности отбрехиваться или молчать, понурив повинную башку.
Имеется запасной вариант: несколько дней не показываться на глаза боссу. Уехать на рыбалку или — навестить тетку. Григорий Матвеевич легко вспыхивает, но горит недолго — так же быстро отходит. По фене — спускает пары. Тем более, что провинился не рядовой «пехотинец» — ближайший помощник.
Знакомство с Мамой произошло не на банкете или в казино — в ментовской. Туда Пашку доставили в наручниках и до окончательного выяснения обстоятельств и прибытия следователя заперли в обезъянник. Дело по нынешним временам ерундовское, выеденного яйца не стоит. Но это как повернуть. Можно ограничиться предупреждением, а можно и посадить за решетку.
Драка перепивших парней возле кинотеатра, превращенного в выставку-продажу бытовой техники. Неизвестно за что: то ли из-за центровой телки, которая призывно улыбнулась одному, а пошла с другим, то ли из-за обидного выражения. Сначала просто махали кулаками, потом озверели, в ход пошли кастеты и ремни с тяжелыми бляхами. Пашка выхватил нож с наборной рукояткой. Ударить не успел — появились менты.
Пожалуй, тянет на «попытку покушения без последствий».
Неизвестно чем привлек внимание Григория Матвеевича обычный плохо выбритый парняга, сидящий в обезьяннике. Дерзкими глазами, еще не успевшими остыть после схватки? Или наручниками? Рядовых нарушителей закона браслетами не жалуют.
Подхалимистый халдей в погонах охотно удовлетворил просьбу Мамыкина — отпустил «преступника».
Так Пашка и превратился в шестерку окимовского авторитета…
Придется звонить…
— Григорий Матвеевич, вас беспокоит Черницын…
— Говори, не теряй времени зря, — басом рявкнул Мамыкин. — Где телка?
Судя по голосу, босс находится в среднем состоянии — в меру раздраженном, в меру миролюбивом. Это еще ни о чем не говорит. Он легко переходит из одного состояние в другое.
— Дело в том, что мы малость опоздали…
Стараясь говорить уверенно, Пашка поведал о появлении в барачном поселке москвичей, о дерзком поведении Шаха, о невозможности взять сестру Кирилла силой, о задуманной им «спецоперации», в результате которой приказ босса непременно будет выполнен. Если понадобится, с кровопусканием.
— Начхать мне на твоего вшивого фрайера! — набирая обороты, заорал Мамыкин. Не больно уж и начхал, ехидно подумал Пашка. У Шаха людей побольше и вооружены они, не в пример, мамыкинским боевикам, более серьёзно. — Какая толстая тетка? Какой пучеглазый моджахед? Сначала узнай, кто приехал к Осиповым, потом звони. Понял, свистопляс, или пояснить?
— Все понял, Григорий Матвеевич, будет сделано…
Отделаться угодливыми заверениями не удалось, Мамыкин окончательно скатился в раздражительное состояние.
— Ты не заверяй меня в благонадежности, сам знаю, что ты из себя представляешь, плотва безмозглая. Подавай мне Лерку в любой упаковке, понял? Она должна подействовать на упрямого братца, который продолжает кочевряжиться. Мать даже не пикнет — побоится. Скажи ей, что дочка гостит у меня и все будет нормально. Куда денется железнодорожная работяга? Побежит в ментовскую? Пусть сбегает. Смешно даже…
Все, связь разорвана. Пашка укоризненно поглядел на умолкшую трубку. Будто она еще не все сказала. Никаких «спец операций» не предусмотренно, вырвать силой у Шаха его гостей — глупо даже подумать. Остается подстеречь беглянок возле вокзала
Блокада вокзала и прилегающих к нему улиц была организована по лучшим законам службы наружного наблюдения милиции. Проинструктированные, снабжённые словесными портретами беглецов, гвардейцы прогуливались по перрону и вагонам, ходили по тротуарам и скверам, разглядывали изящных и полых женщин, изучали мужчин с кавказской внешностью. Особенно старались парни, опозоренные Русиком.
Бесполезные усилия — Осиповы и москвичи будто провалились сквозь землю.
Ни взбешенный Мамыкин, ни главная его шестерка не знали, что, полакомившись блинчиками и множеством деликатесов, выставленных на стол гостеприимным хозяином, женщины, сопровождаемые Русиком, Шазом и двумя его боевиками, уехали в Москву на иномарках…
После возвращения, казалось бы, уничтоженного, искорененного капитализма, появились немалые свободы. Реальные, не лозунговые, расхваленные в газетах и по радио. И сразу, грибами после дождя, стали появляться всевозможные группировки и объединения. Мухоморные, основанные на грабежах и убийствах. Из «боровичков» — вызывающе верноподанные. Из «груздей» — зовущие к возврату благостного старого строя.