Страница 27 из 56
Дьявольская чертовщина!
Проснулись они одновременно, как и заснули. В вагоне — никого, и старик, и девчонки, и остальные пассажиры сошли на промежуточных станциях. Электричка стояла на конечной станции.
Русик традиционно почесал щеку. Этот жест применяется и при продаже элитных вещей, и при встречах с поставщиками, и при беседах с продавщицами и помощниками. В зависимости от этого, он означает либо досаду — продешевил, либо негодование, либо ласковый упрек.
Ничего не попишешь — действует южный темперамент!
Однажды, во время нелегких переговоров с итальянской фирмой, поставляющей модную обувь, Русик до того разошелся — размахивал руками, плевался, смешивал русские и грузинские слова, сверкал черными глазищами. Перепуганная молоденькая переводчица заплакала и наотрез отказалась работать с ненормальным мужиком. Тогда этот «ненормальный зверюга» убрал выпущенные когти и превратился в ласковую, заботливую кошечку.
Сейчас его охватило недоумение. Куда занесло «джигита», почему рядом нет жены, не стоят удобные теплые тапочки, из кухни не доносятся приятные ароматы? Вместо всего этого — вагон электрички и отчаянно зевающая попутчица.
— Выспался? — с доброй насмешкой осведомилась Клавдия. — Ничего не скажешь — здоров спать! Так храпел — вагон вздрагивал, пассажиры разбежались.
Кавказец понимает — обычная, необидная шутка. Отвечает тем же: дескать, ты храпела тоже громко, даже меня перекрикивала. Пассажиры, если не разбежались, то переселились в другие вагоны.
Они выбрались на перрон. «Джигит» попрежнему тащил сумку, Клавдия шла рядом. Ей было стыдно — идет налегке, а человек, которого, можно сказать, она вырвала из домашней обстановки, не дала толком поспать, «работает» бесплатным носильщиком.
Рассветало медленно и как-то торжественно. Дождь перестал, но тучи все еще висели над землей, угрожая новым нашествием. Вокзал — как вокзал, ничего особенного, разве первая буква «О» слегка покачивалась — вот-вот сорвется с места и упадет на цыганку, окруженную пятью черномазыми сорванцами. Тогда над вокзалом окажется новое имя городка — Кимовск. Знакомое по пионерским временам, когда — «Будь готов!», «Всегда готов!» казалось клятвой на верность.
Они не прошли через здание — спустились по лесенке на привокзальную площадь. Клавдия постепенно привыкла к необычному своему состоянию — руки свободны, их не оттягивает тяжеленная сумка — остается мыслить и прикидывать.
Ну, ладно, первый этап задуманного благополучно завершен, их с Русиком не пристрелили и не избили — по выражению Санчо, «не пустили под молотки». Но это не означает, что они находятся в полной безопасности. Если местным бандитам станет известна цель приезда «спасителей» семьи Осиповых, они встретят их не на вокзале и не на улице — поблизости к желанному бараку.
Неизбежна разборка…
С кем, со слабой женщиной и немолодым кавказцем? Глупо даже представить себе такое развитие событий. Чем отбиваться: немощными кулачками или бросать в нападающих консервы и бутылки?
И все же, Клавдия попыталась «нарисовать» предстоящее «сражение». С непременным появлением Санчо, который мигом размечет бандитское войско. Спасенная женщина, роняя слезы, целует сказочного «богатыря» в макушку, тот напевает сентиментальный романс о вечной любви.
Удивительно приятная, умилительная картина!…
Героиня не догадывалась о том, что она невесть какими путями проникла в события, происшедшие в Москве и рикошетом отразившиеся на приокском городишке. Разворотливый дежурный по парковке компании «Империя», он же — талантливый стукач, работающий сразу на двух хозяев, все же узнал о «птичке», покинувшей гнездо. Скорей всего, узнал от соседа по коттеджному поселку, старого благообразного мужика, страдающего неизлечимым любопытством и безразмерной болтливостью.
Юраш поморщился и выбросил «телегу» в мусорную корзину. Нет времени заниматься взбалмошными бабами, когда занозой в башке сидит оживший мертвяк. А вот Хомченко заинтересовался. Все, что так или иначе касалось оскорбившей его Кирсановой, представляло определенную ценность.
Он позвонил Мамыкину.
— Вздумал пугать меня жирной бабой? — недовольно заскрипел авторитет. Наверно, телефонный звонок разбудил его. Время-то пять утра, а ложится Григорий Матвеевич не раньше часа ночи. — Мне хватает нахальных мужиков.
— Гляди сам, Григорий Матвеевич, годятся или не годятся весточки от стукача. Тебе видней. Я прокукарекал.
Мама подумал и в семь утра все же вызвал Черницына…
Всего этого Клавдия не знала, зато предчувствовала ожидающие их, мягко сказать, неприятности. Мечты о Санчо остаются мечтами, он, занятый охраной невесты Лавра, даже не предполагает об опасности, угрожающей жене.
— Притомился, Русик, — заботливо спросила она, когда путники прошли через площадь и углубились в ряды одноэтажных домишек, спрятанных за яблонями и плодовыми кустарниками. — Потерпи, милый, сейчас возьмем такси. Водители всегда все знают. Скажем: барачный поселок — мигом доставит.
— Кто доставит, а? — с легкой иронией осведомился кавказец. — Таксист? Обязательно повэзет нз в ту сторону. Панымаешь, нэ в ту! Куда нам нэ надо. Я в адын счет найду свое землячество. Кунаки и проводят нас к нужному бараку, и, если понадобится, помогут оружием и боеприпасами. Абсолютно бесплатно! Закон гор — помогать друг другу!
В каждом слове, в каждом жесте — гордость за сородичей. Не ведает, наивный «джигит», что времена пошли другие, сейчас безвозмездная взаимопомощь потускнела, сменившись законом рынка. Баш на баш, я тебе помогу за скромную плату, которая скромной только называется, ты мне ответишь тем же.
— Не говори глупостей! Откуда здесь возьмется твое хваленое землячество? Не Москва и не Питер — обычная заскорузлая глубинка. Если и есть парочка тбилисцев, то они, наверняка, чураются друг друга, каждый — при своем прилавке, со своим кошельком.
Русик, как и можно было ожидать, возмутился. Поставил сумку на землю и горячо залопотал о том, что какие бы не были времена, горские законы незыблемы. Как всегда, на дикой мало понятной смеси грузинского и русского языка. Клавдия терпеливо ожидала. Изучив сложный характер партнера по торговле, была уверена — остынет и заговорит более спокойно.
Так и получилось. Русик перестал размахивать руками и бросаться родными ругательствами. Заговорил более спокойно.
— Гаварыш, в глубинке нэт кавказских кунаков, да? А откуда здес, скажи пожалста, возьмется такси, а? Зато в каждой самой маленькой пункте России всегда имеется мое землячество! Могу спорить!
— Не надо спорить, джигит. Не забывай, что вся Россия — тоже мое землячество. Намного больше твоего. Бери сумку и пошагали дальше. Время не терпит.
Асфальт кончился, вместо него — не просыхающие лужи, пожухлая трава, возле заборов свалены бревна, предназначенные для ремонта покосившихся домишек. Не город — затрапезная деревушка. Спросить адрес барачного района не у кого, только на лавке у ворот сидит бабуля. Наверняка, глухонемая.
Русик поднял сумку и пошел вслед за Кладией.
— Ты, Клавдия, оказывается шовинистка, — миновав очередной перекресток, не то утверждающе, не то вопросительно, промолвил он— Никогда нэ думал…
— Какая есть. Несешь сумку, вот и неси, помалкивай, не трать зря силы. Сейчас поймаем частника или такси — довезет.
Какое там такси, какой частник? Ни один автомобилист не сунется в это захолустье, побоится утонуть в лужах либо забуксовать в ухабах и выбоинах. Разве только трактор остановить? Так и трактора тоже нет. Обещание поймать машину — обычное подбадривание уставшего «носильщика».
— А я что делаю, а? Тащу твой продукты, которые никому нэ нужны.
Вот тебе и на! Говорит; никому не нужны, а сам в вагоне уписывал за обе щеки и вареные яйца, и холодец, и консервированное мясо, с удовольствием запивал ягодным морсом. Так же, как он недавно восторгался своим землячеством, Клавдия гордится своими кулинарными способностями, хозяйственной смекалкой.