Страница 2 из 16
Глава 1
Берестъе, 1124 год, весна
Был уже почти полдень, и колокола Успенского собора усердно созывали на обедню, но княжий терем не спешил откликнуться на их призыв. Берестейский князь Юрий еще не выходил из опочивальни, и отроки [9]в верхних сенях перед горницами [10], якобы охранявшие его покой, спали тоже, повалившись на охапки соломы и друг на друга. Князь Юрий любил погулять, и пиры у него затягивались обыкновенно до рассвета. Гридница была полна бесчувственных тел, обладатели которых вчера не сумели доползти до дружинных изб. Бояр и городских старост, которые, хотя и не слишком одобряли буйство своего князя, никогда не отказывались от его приглашений, развела по домам собственная челядь.
Таким образом, четверых гостей, отстоявших обедню в Успенском соборе в надежде, что Бог поможет их замыслам, встретили на княжьем дворе только тишина и сонная одурь.
– Поле битвы, истинный крест! – бормотал один из них, хорошо одетый, в желтой бархатной шапке, отороченной собольим мехом, по виду боярский сын. – Вот тогда под Владимиром я такое же видал…
Они стояли в сенях перед гридницей, а на пороге лежал какой-то длинноусый кметь с шишкой на лбу и таким страдальческим выражением лица, точно его пытают, а он держится из последних сил и вот-вот будет вынужден сдаться.
– А ты, Гостяйка, надеялся в храме с князем поздороваться! – поддел боярского сына один из спутников, светловолосый, с выпуклыми голубыми глазами. – Тутошних, как видно, и соборными колоколами не разбудишь.
– Разбудим! – весомо заметил третий, боярин средних лет, с сединой в рыжеватых волосах. – Как узнают, с чем прибыли, враз забегают. Ну, Коврига, чего стоишь? Пихни его как следует, а то помрет во сне без покаяния!
Последнее относилось к четвертому спутнику: тот живо нагнулся и стал трясти длинноусого, но тот только замычал во сне, причем так мучительно, словно просил добить его.
– Эй, есть тут жив человек? – во все горло заорал голубоглазый, которого звали Корило.
– Чего орешь? – Со двора в сени вошла женщина такого могучего телосложения, что гости невольно попятились. На поясе ее звенела большая связка ключей, указывая на должность. – Вы откуда, гости дорогие? – уже вежливее добавила она, разглядев хорошую одежду и уверенный вид незнакомцев. – Если к князю, то рановато еще. Обождать надо немного. Князюшка не вставал еще.
– Погуляли, видно, вчера? – Корило подмигнул ей на длинноусого.
– Погуляли! – Ключница вздохнула, поскольку гораздо больше, чем князь, задумывалась, во что обходятся постоянные гулянки.
– Разбудила бы, мать! – посоветовал Гостяйка. – Тут дело такое…
– Не война ли? – Женщина переменилась в лице и схватилась за железную фигурку уточки, висевшую в ожерелье.
– Напротив того, радость! – наставительно пояснил старший из приезжих. – Поди скажи, что приехали из Турова боярин Самовлад Плешкович, сын боярский Доброгость Даливоевич и иные лучшие мужи с ними!
Купца Корилу и своего слугу Ковригу он не посчитал нужным упоминать, но ключница и без того захлопотала.
– Проходите, гости, проходите! – Она протиснулась мимо них к порогу гридницы, заглянула туда, не зная, куда посадить среди такого развала. – Ратайка, Доволька, да где же вы, лешие, провалились! – закричала она во двор. – Полдень, обедня прошла, а тут конь не валялся!
– Даже не прибегал еще! – вставил Корило и подмигнул Гостяйке.
– Да уберите хоть это идолище! – Не дожидаясь помощи, ключница сама схватила длинноусого страдальца за плечи и спихнула с порога, освобождая гостям путь. – Проходите, люди добрые, проходи, боярин, сделай милость!
Влетев в гридницу впереди них, она споткнулась об упавший деревянный ковшик, пинком отшвырнула его с дороги, проворно вытерла передником край лавки и сложила руки, показывая, что эту лавку может предложить гостям с чистой совестью. Опасливо подбирая полы дорогого зеленого плаща, боярин Самовлад с важным видом уселся, а ключница тут же выскочила в сени. Со двора сразу же послышался ее громкий голос.
Кто-то с топотом пробежал по лестнице вверх; Корило потешался, прислушиваясь к происходящему в тереме, и подмигивал Гостяйке, который, напротив, старался сохранять важный и неприступный вид, как и подобает послу. А одна из горничных девок, проворная, хотя и некрасивая Жалейка, уже пролезла по телам храпящих отроков в горницу и теперь теребила там кого-то:
– Вставай, княже, вставай! К тебе из Турова приехали, от тестя, боярин такой важный! Да вставай же, обедню проспал, войну проспишь!
Всклокоченная русоволосая голова поднялась над подушкой и тут же упала опять.
– Поди ты к лешему, коза! – протянул другой голос, женский, и из-за пышной подушки поднялось юное и хорошенькое, хотя несколько помятое и утомленное личико. – Не видишь, спим! Что орешь, как на пожаре?
– Вставай, Ялька! Хорошо, сюда не полезли, в гриднице уселись!
– Да кто?
– Из Турова приехали, говорю вам, от тестя! От Вячеслава Владимировича! А если бы влезли сюда и тебя, дуру, в постели у князя нашли? Тогда война, вот вам! Допируетесь!
– Чего – война? – хрипло спросил наконец сам князь Юрий, с трудом разлепляя припухшие веки. – С кем?
– Матушка Пятница, да со всем светом! – Жалейка уронила руки и с укором посмотрела на него: – Вставай, батюшка! Приехали к тебе бояре из Турова, говорят, дело важнее некуда!
– Уж не помер ли князь Вячеслав? – оживился князь Юрий и сел в постели, оправляя сбившуюся рубашку и пытаясь пятерней расчесать спутанные русые кудри. – А оно бы… хорошо бы…
«Успеет помереть, пока ты встанешь!» – подумала Жалейка, но ничего не сказала.
– Ну, зови, что ли, этих, одеваться! – решил князь Юрий и спустил ноги с лежанки.
– Сама – не добудишься никого, – проворчала Жалейка и полезла в ларь за свежей рубашкой.
– Перечеши меня! – потребовала обитательница княжеской постели, лениво выбираясь из пухлых перин и отбрасывая с лица растрепанные пряди. Ее русая коса, как змея, ползла за ней и была такой длинной, что связь ее с хозяйкой не бросалась в глаза и коса выглядела как самостоятельное существо.
– Не могу же я все сразу делать! – Жалейка в это время оправляла на князе новую рубаху. – Сейчас Кобылиха придет, она тебя перечешет!
– Чертей этих позови из сеней, пусть они князя одевают. Что же мне, до вечера нечесаной сидеть?
– Подождешь! Тебе-то в гридницу к гостям не идти.
– Поговори у меня! – капризно прикрикнула Вьялица. – Делай, что говорю, а то сразу у меня за морем Греческим окажешься!
– Не вопите, девки! – Князь Юрий поморщился. – И так голова трещит. Ялька, не ори. А ты поди растолкай Ероху, пусть красные сапоги принесет, а то на эти мне вчера козел какой-то наблевал…
Жалейка поджала губы, но ничего не ответила и вылетела в верхние сени. Когда и на нее, как всякую молодую девку в тереме, в свое время снизошла благосклонность князя Юрия, она все-таки имела совесть и никогда не валялась в его постели до света.
Примерно через полчаса отчаянными усилиями ключницы и той части челяди, которая держалась на ногах, и терем, и сам князь были приведены в достойный вид. Из гридницы спешно вынесли «тела», убрали грязную посуду, подмели объедки и замыли неблаговонные следы вчерашних излишеств. Князь Юрий наконец спустился, и только легкая припухлость под глазами позволяла догадаться, что и он во вчерашнем буйстве не оставался сторонним наблюдателем. Поднявшись при его появлении, туровцы кланялись: Самовлад Плешкович – с достоинством, Корила и Гостяйка – подобострастно, но все одинаково дивились, каким свежим выглядит хозяин по сравнению с его домочадцами.
Берестейский князь Юрий Ярославич был красивым мужчиной – высоким, стройным, с темно-русыми кудрявыми волосами и аккуратной бородкой, а прямые черные брови подчеркивали ясную голубизну глаз. Он был в самом расцвете сил – ему недавно пошел сорок третий год. Одеваться он любил ярко, нарядно, оттеняя свою красоту с помощью византийского бархата, золотого шитья на оплечье рубахи, а в ухе носил золотую серьгу с крупной, неправильной формы, жемчужиной.
9
отроки – члены младшей дружины, слуги
10
горница – помещение верхнего этажа