Страница 214 из 216
Иногда кажется, что деятели нашей культуры занимаются напрасным делом. Они поют, когда дерево, на котором они сидят, ритмически вздрагивает от топора… Как можно понять их покой? Как можно понять слабосильные вздохи, хлипкие заботы о судьбе хутора Надежды, слабенькие сетования, когда должен быть гнев, и гнев, и гнев!?
Ежели волна русификации — это процесс объективный и нужный для будущего (исторически справедливый), почему бы нашим деятелям культуры и не служить прогрессу? Почему бы тогда не „переквалифицироваться“, чтоб не тыкать палок в колеса той телеги, катящейся по трупам таких донкихотов, как казацкие летописцы и Капнист, и братчики, и Тарас, и… Драгоманов, и Франко…
Как можно дальше ждать? Как можно со всем этим мириться? Совсем не тяжело обнаружить факты грубейшего шовинизма, бесстыднейшего национального унижения… Почему же мы так равнодушны, откуда в нас столько покорности перед судьбой как фатумом?
Я считаю, что судьба Донбасса — это будущая судьба Украины, когда будут одни соловьиные трели».
В те же дни родилось и четверостишие, которое случайно сохранилось в одной из многочисленных папок, но как поэтически несовершенное выпало из памяти Василя Стуса:
Именно эти четыре строчки и стали в 1972-м главным основанием выписать ордер на арест В. Стуса. Не важно, что никто, кроме самого поэта, их до того не видел…
Тогда же, в 1962-м, поэт возвращается в родительский дом и начинает работать. В те годы приходит и первая большая любовь. Ее звали Александрой…
Но когда Василь привел эту девушку к матери, она «не приняла ее», вежливо, но сухо выставив из дома:
— Не наша она, разбитная какая-то…
Так во второй раз поэт оказался перед дилеммой откровенного противостояния традиционного уклада и реалий современной жизни. Не получить благословения от родителей означало предать самую высокую идею, которой перед собой обязался служить.
Следовательно, разрыв. И в скором времени — в Киев. Поэт успешно сдал вступительные экзамены в аспирантуру Института литературы имени Т. Г. Шевченко АН Украины и в августе 1963-го переехал в Киев — город, который почти не повлиял на его мировоззрение, но окончательно определил судьбу.
В первые же годы молодого поэта целиком пленяет новое, изысканное общество. Среди близких ему людей стоит выделить двух — Ивана Свитлычного и Аллу Горскую. И не потому, что они были самыми близкими. С И. Дзюбой Василь встречался отнюдь не реже, просто судьба Стуса теснейшим образом переплелась именно с их судьбами.
В 1965-му, когда больше чем на полгода был несправедливо арестован И. Свитлычный, В. Стус, присоединившись к организованному И. Дзюбой и В. Черноволом протесту против ареста в кругу украинских шестидесятников, под рев сирены, заглушавшей спокойные слова Дзюбы, воскликнул:
— Кто против тирании — встаньте!
Зал, преодолевая боязнь, все же поднялся на ноги. А через несколько дней поэт был исключен из аспирантуры. «Пусть это останется на вашей гражданской и партийной совести», — черкнул он, знакомясь с приказом об отчислении. Что еще было сказано заместителю директора С. Д. Зубкову, сказать трудно, но, вполне возможно, что-то уж слишком резкое и унизительное. По крайней мере, тот старался с чрезвычайной последовательностью, чтобы в 1966-м поэт был отстранен от должности научного сотрудника Исторического архива, где он нашел себе работу.
В декабре 1965-го, не имея постоянной работы и киевской прописки, Василь Стус вступает в брак с Валентиной Попелюх — женщиной, которая в его поэзиях выступает в образе верной берегини, которая верит в правоту каждого поступка Василя Стуса лишь потому, что его сделал он — Василь.
В литературном творчестве этого периода больше разочарований, чем достижений. Екзистенциальный сборник «Зимние деревья» — книга, вынашиваемая годами, — не получила благосклонности даже в ближайшем кругу друзей. Сложный, непублицистический текст терялся за яркой социальностью и злободневностью стихов И. Драча, В. Симоненко, М. Холодного. К тому же сразу после отчисления из аспирантуры в издательстве «Молодь» был «рассыпан» уже готовый набор «Круговорота» — сборника ранних стихов писателя.
На несколько лет В. Стус оставляет поэзию, переориентируясь на написание критических трудов («Феномен эпохи» посвящен творчеству П. Тычины, «Исчезающее расцветание» — В. Свидзинскому) и занимается подготовкой к переводу на украинский язык поэта его жизни — Й.-В. Гете. Официальная работа в Министерстве стройматериалов не приносит радости, но и не раздражает.
Но так было только до декабря 1970-го. Как гром грянула весть: убита Алла Горская. Художник, товарищ, просто чуткая и красивая женщина. Все, кто имел какие-нибудь планы на официальное будущее, были предупреждены: «На похоронах вас быть не должно». Василя Стуса никто не предупреждал.
Но то, что он говорил над могилой, некоторых напугало и заставило пожалеть о факте своего туда прихода. Официально убийц, зарубивших топором художницу, не нашли, но над могилой прозвучали слова В. Стуса: «Она убита ГБ»…
Этого ему не простили и на него, еще задолго до суда, было заведено дело.
В который раз поэту пришлось выбирать: или я, человек, сохраню верность друзьям, или стану «мудрым», не увижу чего не надо, а там, смотри, может, и получу какие-то шансы на официальный статус.
В отличие от всех предыдущих, нынешний выбор был прост и понятен. Слова лились трагически и торжественно, В. Стус уже ощущал, что ему выпало «стать голосом сопротивления и протеста».
Репрессии не заставили себя ждать. Несмотря на то, что поэт успешно выдержал творческий конкурс на московские Высшие сценарные курсы, под давлением украинского ЦК ему было отказано в приеме документов.
Барак лагеря ВС 389/36.
Но спокойное решение уверенного в себе человека возвращает В. Стуса к поэзии. На протяжении месяца пишет сборник «Веселое кладбище» — образки сюрреалистического танца на кладбище несбывшихся надежд и иллюзий.
Запущенная в действие репрессивная машина в течение года продолжала сбор информации против поэта и ожидала только повода к аресту. Приезд бельгийского студента Добоша, пойманного на границе с рукописью какого-то ненапечатанного словаря, был хорошим поводом к массовым обыскам, во время которых надеялись обнаружить предлог и для арестов.
У Стуса нашли четыре давно забытые строчки, которые совместно с недоказанным фактом рассказывания анекдотов о Ленине, потянули на пять лет заключения и три года ссылки (1972–1979).
Но именно в неволе Василь Стус ощутил, что наконец нашел новый поэтический язык, который будет влиять не на ум, а на чувства человека: