Страница 211 из 216
Параджанов возвращается в Киев и вскоре представляет на студию им. Довженко сценарий «Intermezzo» (тоже по М. Коцюбинскому). Фильм так и не был запущен в производство. Безвыходное положение вынуждает режиссера написать письмо секретарю ЦК КПУ по идеологии: «Прошло более 5 лет с тех пор, как вышел на экраны фильм „Тени забытых предков“. Как известно, этот фильм впервые за много лет вновь вернул международный престиж украинскому кино. Он до сих пор имеет широкую прессу во всем мире… Казалось бы, беря все это во внимание, руководство украинской кинематографии должно быть заинтересовано в том, чтоб „развить успех“ и, в частности, поручить новые работы, новые заказы режиссеру, показавшему свой профессиональный уровень и свои творческие возможности. Но на деле вышло наоборот. Я не только не получил никакого заказа, но и моя собственная инициатива — попытки поставить фильмы „Киевские фрески“, „Исповедь“, „Бахчисарайский фонтан“ — постоянно отбрасывались…».
С. Параджанов и Лиля Брик.
Параджанов продолжает писать сценарии, обдумывает новые замыслы, рисует. И — ходит по лезвию бритвы. Представляя в феврале 1970-го на съезде комсомола в Минске фильм «Саят-Нова», он говорит совершенно невероятные по тем временам вещи: «Один из секретарей ЦК по культуре — в прошлом полотер и был выдвинут на руководящую должность, — посмотрев картину, сказал, что это удивительная картина, но что в ней очень много мастики. Я долго не понимал, почему именно мастики, потом мне перевели его „переводчики“, которые его сопровождают и редактируют, что это „мистика“». В том же выступлении Сергей Иосифович признается: «Я понимаю, насколько я рискованно выступаю. Но меня вчера разозлил этот член ЦК, который грозился, дескать, вы еще шесть лет не будете работать». Резонанс был таков, что о выступлении руководитель КГБ Андропов докладывал на заседании политбюро.
В 1973-го режиссер праздновал свой последний день рождения в Киеве.
«Параджанов… любил играть с огнем, — вспоминает Р. Балаян. — Многие это считали (и считают до сих пор) эпатажем. Однако, на мой взгляд, это и есть свобода личности. Способ жизни, очень органичный для Параджанова».
Сергей Иосифович говорил, что в Киеве его хотели сделать номенклатурным режиссером, снимающим то, что прикажут. Режиссер не только не согласился на придворную роль, но и отправил, например, телеграмму тогдашнему председателю президиума Верховного Совета СССР: «Москва. Кремль. Подгорному. Поскольку я единственный безработный кинорежиссер в Советском Союзе, прошу отпустить меня в голом виде через советско-иранскую границу. Возможно, стану родоначальником иранского кино».
Друзья пытаются помочь опальному кинорежиссеру. Через Виталия Шелеста — сына первого секретаря ЦК КПУ — Параджанову устраивают встречу с руководителем Украины. Петр Шелест, симпатизировавший фильму «Тени забытых предков», предложил снять фильм о сельском хозяйстве… Уязвленный Параджанов впоследствии так рассказывал об этой аудиенции. Хозяин кабинета хмуро, не поднимая глаз, спросил: «Ну, с чем пришли?». «С нежностью», — ответил режиссер. «Что-что?» — первый секретарь оторвал глаза от государственных бумаг. «На ручке вашего кабинета изображена лира, — объяснил Параджанов. — Следовательно, вы художник в душе. А художник всегда поймет художника!». Шелест поднялся, прошел к двери, осмотрел ручку, хмыкнул, почесал затылок и восхищенно сказал: «Сколько здесь сижу, не замечал! Острый глаз, черт!». После этого, по словам Параджанова, руководитель Украины пообещал всячески поддерживать его. Но вскоре и сам П. Шелест был снят с работы.
Тем временем ни на минуту не прекращается знаменитый параджановский карнавал — гениальный рассказчик и выдумщик, он блистательно импровизирует. Люди, хорошо знавшие режиссера, могли различать его повествования по степени их правдивости, однако новички принимали все за чистую монету… Однажды в интервью датской газете Сергей Иосифович заявил, что его благосклонности добивались аж два десятка членов ЦК КПСС. Сказал в шутку, но газета эти слова напечатала и растиражировала по всему миру. Когда об этом стало известно в Кремле, была дана команда Параджанова посадить.
Уголовное дело, исход которого был предрешен заранее, готовилось в такой спешке, что исполнители заказа не сразу придумали, какое формальное обвинение предъявить. Статьи, которые инкриминировались режиссеру, все время менялись. Вначале — валютные операции. Затем, вспомнив, что он собирает иконы, решили обвинить его в ограблении церквей. Но раздумали и остановились на взяточничестве. И лишь после этого появилась версия, связанная с гомосексуализмом. В киевский КГБ срочно вызываются друзья Сергея, от них требуют письменных признаний в том, что они были изнасилованы Параджановым. Но требуемых показаний они не дали.
Один таки нашелся. И уже на следующий день, 17 декабря 1973 г., режиссер был арестован. Точнее, пропал. Вернулся из Москвы, пришел в свою квартиру, после чего бесследно исчез. Три дня бывшая жена Светлана и кинооператор Сурен Шахбазян повсюду искали его, но везде отвечали, что ничего не известно о Параджанове. Лишь через три дня в Госкино пришли люди из КГБ и сообщили: режиссер арестован, он обвиняется по шести статьям Уголовного кодекса. При аресте исчезли 17 его сценариев.
Дело вел следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры Макашов. «Вам положен год, а я найду 5 лет», — заявил он Параджанову. Так и получилось. Его отправили сначала в зону под Луганском (тогда — Ворошиловград), затем под Винницей. После ареста на киностудии сожгли единственную копию «Теней забытых предков».
Неутомимый выдумщик, он стал собирать крышки от молочных бутылок, придумал технику гравировки фольги. Фольгу заливал смолой, и получались «талеры Параджанова» — с изображением Петра I, Хмельницкого, Пушкина, Гоголя. Пару таких «талеров» тюремные власти изъяли и отправили на психиатрическую экспертизу в Москву: хотели доказать, что их автор сумасшедший. Пришел ответ: «Талантливый, очень». Спустя десятилетие один из таких медальонов с портретом Пушкина попал к выдающемуся итальянскому кинорежиссеру Федерико Феллини, и он отлил из него серебряную медаль, которой с тех пор награждают лучший фильм на фестивале в Римини.
О тюремных годах Параджанов впоследствии написал (точнее, надиктовал) сценарий, фильм по которому, «Лебединое озеро. Зона», снял его друг и сподвижник по «Теням забытых предков» Юрий Ильенко.
Добрым гением и спасительницей режиссера стала Лиля Брик, муза и возлюбленная Владимира Маяковского. Не без ее участия за рубежом был создан международный комитет по спасению Параджанова во главе с Лукино Висконти. Членами комитета стали Пьер-Паоло Пазолини, Джон Апдайк, Тонино Гуэрра и другие всемирно известные деятели культуры. Однако их обращения к советским властям оставались без ответа. В декабре 1977 г. по просьбе Л. Брик в Москву приехал известный французский писатель Луи Арагон. На встрече с Брежневым он замолвил слово о Параджанове. И генсек сделал поистине царский подарок зарубежному гостю — уже 30 декабря 1977 г. Параджанова освободили.
Ему запретили жить в Киеве. Сергей Иосифович отправился в Тбилиси. 53-летний режиссер появился на пороге отчего дома в черном зэковском бушлате, без привычной бороды, почти не узнаваемый…
Четыре года он бездействовал как кинематографист. Лишь изредка ездил в Киев навещать сына Сурена, студента строительного факультета архитектурного института. О своем положении Параджанов рассказал в интервью французской газете «Монд»: «Теперь я свободен, но не чувствую себя в безопасности. Здесь все должны иметь прописку и работу. Но мне не дают работу. Меня могут в любое время арестовать, так как я нигде не работаю. Я не имею права существовать, я вне закона».
В октябре 1981-го, оказавшись в Москве, Параджанов по приглашению Ю. Любимова пришел на генеральный прогон спектакля «Владимир Высоцкий» в Театре на Таганке. В зале — госчиновники, представители общественности. Состоялось обсуждение. В защиту постановки выступили многие деятели науки и культуры. Взял слово и Параджанов. Он заявил, что спектакль — святой, никто его закрыть не посмеет, ибо сам Папа Римский пообещал вмешаться в это дело. Затем назвал советскую власть фашистской, поскольку лучшие люди Отечества гниют в тюрьмах, а «пыжиковые шапки с Лубянки» все не успокоятся — вот и в этот зал набились.