Огнедева

Родители Дивляны беспокоились в душе, насколько во все это поверит Белотур. Но тот не выражал ни сомнений, ни неудовольствия. Ладога, Земля Велеса, казалась ему полной чудес, хранительницей древних тайн. Будучи из знатного рода, он понимал, что дети знатных родов, служащих богам, всегда проходят более сложные и загадочные посвящения, чем обычные люди. К тому же в итоге он получал гораздо более дорогостоящую невесту — живую богиню!

— Это не жизнь, это прямо кощуна получается! — восхищался Белотур. — Я как сам Ярила, что Солнцедеву, Денницу в жены брату добыл!

Можно было бы заметить, что ни сват, ни жених ради этого не сильно потрудились, но Милорада только улыбалась.

В разгар летней половины года в Ладоге насчитывалось немало варяжских торговых гостей, гостевые дома были полностью забиты, и множеству знатных словен пришлось разместиться по избам ладожан. Остробор, старейшина Ярилиной Горы, приехавший с сыном, внуком и парой челядинцев, нашел себе пристанище у вдовы Родоумихи. (Кстати сказать, ему там настолько понравилось, что он уехал восвояси на пятерицу позже остальных, а к осени и сама Снежица перебралась на Ярилину Гору). Вышеславу с его ближними выделили место во владениях самого Домагостя. Остряна с сестрами устроилась в повалуше, и хотя девушкам пришлось постелить на полу, недовольных не было.

Помня слова Добролюты о том, что Дева Ильмера будет приносить благо издалека, а также видя всеобщее желание отсылать свои товары на Днепр, Вышеслав почти не заговаривал о том, чтобы оставить Дивляну в Словенске. Теперь, когда она стала избранницей богов, Белотур менее прежнего был склонен взять вместо нее какую-нибудь другую невесту. Он не знал о том, что Домагость поначалу заколебался.

— Вот ведь девок мне жена родила! — говорил он, закрывшись в клети со Святобором, куда для совета они позвали еще только шуря Рановида и свояка Вологора. — Не девки, а одни богини! Дева Альдога, Дева Ильмера! Из Велеськи-то что вырастет — боюсь и подумать!

— Третья дочь, младшая, как в кощуне! — Святобор засмеялся. — За нею, видать, сам Ярила с небес на золотом коне спустится, дай подрасти только!

— Да не дают подрасти! — Домагость развел руками со смешанным чувством гордости и досады. — Не поверишь, со вчерашнего дня четверо ее сватали! Я говорю, она еще рубашек не пачкает, года четыре свадьбы дожидаться придется, все равно согласны! Хоть пять лет! Подождем, говорят, не сомневайся, ради такой чести!

— Это кто же?

— Остробор за внука сватал, Красигнев — за младшего сына, Вышеслав — за сына Горислава, видел, длинный парень, он его с собой привез. А Кружень из Вельсов и вовсе за себя! Я говорю, куда тебе, борода седеет, а девчонку-недоросточка сватаешь! А он перья распушил, крыльями хлопает — я орел, говорит! Тьфу! — Домагость махнул рукой. — Ну а Творята наш ее за братанича, Селинегова меньшого, еще с прошлого года просит. На пальцах подсчитывал мне — как раз седьмое колено у них, можно заново родниться. Ну да ладно, не об этом речь. Я о другом спросить совета хотел, друга мои и родичи. Насчет Дивлянки. Велеська-то когда еще вырастет, а с этой что-то прямо сейчас решать надо.

— Да ты ведь вроде все решил? — Святобор смотрел на него, щурясь из-под густых темных бровей.

— Когда решал, не знал, что в ней Дева Ильмера отыщется. А теперь ей цена совсем другая.

— Да и так давали немало.

— Поляне далеко, а Вышеня словенский близко. Сын мне рассказал, что Вышеня и его, и Судиславича погубить хотел, подстроить, будто они убили один другого, а нас с Плесковом стравить ради кровной мести. Девка подслушала, передала, у Судиславича ума хватило загодя уехать, а без него у Вышени не срослось, на себя он такое злое дело брать не стал. Он хоть и дурной, Вышеня-то…

— Но где-то в глубине души у него есть мозг, — докончил Вологор, и старейшины засмеялись этому не слишком складному, но верному выражению заморского уроженца.

— А теперь моя дочь — богиня, да не одного Словенска, а считай, всего словенского племени, — продолжал Домагость. — Мне бабка рассказывала, что такое Девы Ильмеры. Против нее никто не пойдет. Будет моя дочь в Перыни — о Вышеньке забыть сможем, не он нам, а мы ему грозить станем. Может, оно и лучше будет, чем полянам ее отсылать.

— А с полянами как же?

— Из твоих кого-нибудь подберем. Или Велеську пообещаем через три года послать.

— Едва ли оно так гладко выйдет. — Рановид покачал головой. — По-твоему, Вышенька только и мечтает, как бы тебе, отцу его Огнедевы, кланяться и дары возить?

— Не захочет, а придется.

— Боюсь, больше беспокойства нам от этого будет, а не чести. Да и у Вышеньки дочери есть. Вон, трех с собой привез — просто так, что ли, три пары рук от жатвы оторвал? Он себе на уме: сейчас ты передумаешь свою дочь полянам отдавать, а он свою подсунет.

— А давайте мы их посватаем себе, — предложил Вологор. — У нас сыновей взрослых довольно. И у меня, и у тебя, и у Святобора. А девки вроде собой ничего, рукодельницы.

— Тогда он взамен трех невест в Словенск попросит.

— Ой, ребята! — Святобор покачал головой, оглядывая лица бородатых, седеющих «ребят», с которыми они лет двадцать пять назад вот так же обсуждали девок, выбирая будущих жен. — Прав Ранята. Попади Дивляна в Перынь, будут у нас с Вышеней вечные раздоры, кто кому чего должен. Отошли-ка ты ее подальше, Доманя, и то меньше беспокойства будет. Полянам обещали — пусть на Днепр и едет.

— Если поедет, — с намеком заметил Ранята. — Опять-то не сбежит?

— Не сбежит, — хмуро отозвался Домагость, который стыдился своеволия дочери. — Не зря все-таки в Перынь съездила. Говорит, поняла…

Дивляна действительно в самый день приезда, когда старейшины в истобке еще обсуждали последние события, попросила Тепляну позвать к ней мать. Сейчас она была одна: Вышеславовых девушек Яромила увела к Святодаре, чтобы дать вернувшейся сестре возможность прийти в себя. Милорада откликнулась: ей тоже хотелось поговорить с беглой дочерью без лишних ушей.

— Ну что, добегалась? — спросила она, глядя на склоненную голову Дивляны, которая встала при ее появлении, но еще не собралась с духом взглянуть матери в лицо. — Так и знала, что простудишься в дороге! — сказала Милорада обыденно, как будто Дивляна ездила всего лишь в Дубовик навестить Доброчесту. — Чем лечили?

— Травами, как ты завариваешь, а еще кудесница Невею гнала.

— Не кашляешь уже?

— Нет вроде.

— Ну, Добролюта — баба мудрая, уж в этом на нее положиться можно. Да и в другом тоже, слава чурам… Она придумала, что ты за благословением в Словенск поехала?

— Вышеслав. Велем его уговорил про… про Вольгу не упоминать… — Дивляна еще ниже опустила голову и имя своего злополучного жениха почти прошептала. — Но, может, так оно и есть… Боги не выбрали бы меня Девой Ильмерой, если бы я была недостойна…

— А думаешь, что достойна?

— Тогда еще нет. — Дивляна не могла поднять взгляд, но ей нужно было высказаться. — Я поняла, что ты мне тогда говорила… В тот день, когда я узнала, что вы меня… за Аскольда… Не найдет своей судьбы тот, кто от судьбы рода оторвался. Я потому и заболела, что сбежала. Так и умерла бы в лесу. Добролюта меня подобрала и в Перынь отвезла. Там и поняла, чего от меня боги хотят. Пока не в роду — нигде мне места нет. А чтобы в роду быть, надо волю предков исполнять. Я исполню. — Она наконец посмотрела на мать. И ее глаза вдруг в полутьме повалуши показались Милораде необычайно светлыми, свет будто струился из них, и у нее дрогнуло сердце: сама жрица Макоши, она почуяла в дочери присутствие богини. — Не по принуждению и не из почтения даже. Хотя это тоже… Исполню, потому что боги и предки велят идти…

— Ну, благослови тебя Макошь! — Милорада обняла дочь и прижала к плечу ее голову. — Коли ты для рода, то и он за тебя, предки тебя не оставят. Я знаю, как сделать, чтобы и в чужой земле они тебя не потеряли. Может, и правду Добролюта говорит. Река течет, зерно прорастает…