Огнедева

— Они все время были с нами, — шепнул Одд ей в ухо, прижавшись сзади лицом к ее волосам. — Ты не заметила, как тяжело шли ваши лодки, хоть и по ветру? Они сопровождали вас с самого начала. Скажи им что-нибудь. Скажи, что я хочу дать им мир.

— Мы дадим… вам… мир, — еле слышно, прерывающимся голосом проговорила Яромила.

— Скажи, что я прошу у них позволения пройти через вашу землю. Если они поддержат меня, если мы объединим наши силы, то я проложу им дорогу в будущее, сделаю так, что от их имени будут трепетать самые сильные из соседей. Вслед за мной придут другие вожди, более сильные, которые сделают еще больше. Наши потомки будут богатым и сильным народом, сильнейшим среди всех окрестных племен. Но сейчас они должны помочь мне. Попроси их. Меня они не слышат, я чужой им. А тебя они послушают.

— Помогите… — повторила вслед за ним Яромила. — Благословите нас…

И снова ей казалось, что эти простые слова ее устами произносит кто-то другой — и говорит о том, о чем она, Яромила дочь Милорады, еще не знает. Мелькнуло смутное чувство, будто она, как невеста рука об руку с женихом, просит у предков благословения для будущих детей… Вот только детей этих будет не двое, не семеро, не десять даже — а сотни, тысячи, десятки тысяч… Она была словно богиня Лада, общая мать родов, племен и поколений. Глазами богини она вдруг увидела будущее, грядущее рождение целого народа — и рядом с ней сидел тот, кто мог стать отцом этих новых родов и племен. Земля растаяла под ногами, ушла вниз — и Яромила крепче вцепилась в руку мужчины, чтобы не упасть с этой божественной высоты…

Несколько призраков в передних рядах величаво кивнули, словно подтверждая и одобряя. Другие за их спинами тоже закивали.

Руки опустились к поясам, и Яромила заметила там рукояти ножей, древки топоров… А потом призрачная рать стала таять…

Когда Яромила очнулась, солнце уже вставало. Она лежала, у потухшего костра, прямо на земле, вернее, на своем подстеленном плаще, а рядом с ней лежал Одд, обняв ее и завернувшись вместе с ней в свой плащ, не тот, тонкий и нарядный, а обычный, из толстой шерсти, теплый и надежный. Вот почему ей не было холодно. Яромила хорошо помнила события ночи, но не могла бы поручиться, что встреча с призраками ей не приснилась. Все ощущения тех коротких и при этом бесконечных мгновений теперь виделись ей издалека, казались воспоминаниями о когда-то услышанном сказании. В ней не осталось ни-чего от той богини, которая заглянула ей в душу и на миг наполнила собой. Она вообще не могла бы сказать, что из этого: долгого вечера было на самом деле, а что приснилось, когда явь перешла в сон.

Но сейчас было обычное ранее утро. Одд, лежа у нее за спиной, крепко прижимал ее к себе, причем одна его рука лежала на ее груди, а вторая — на бедре, бессовестно забравшись под подол обеих рубах, — слава чурам, что они были укрыты плащом и никто не мог этого видеть. Лицом он уткнулся ей в шею под волосами, так что борода его мягко и приятно щекотала кожу, и Яромила ощущала тепло каждого его выдоха. Одд спал, но она знала, что его мужская сила вовсе не спит, и от всего этого по телу раз ливалось горячее, волнующее и сладкое чувство. Яромила понимала, что надо тихонько встать и уйти, пока никто не увидел, что она провела остаток ночи в объятиях варяга, но хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше.

Наконец, собравшись с силами, Яромила осторожно высвободилась из обнимающих ее рук и выползла из-под плаща. Наполовину проснувшись от ее движения, Одд перевернулся на спину. Затем, приоткрыв глаза, он вполне осмысленно глянул на Яромилу и, кажется, даже подмигнул ей. И тут же отвернулся, чтобы снова заснуть.

Крепко поджав губы, чтобы подавить улыбку, она скользнула в шатер, где сладко спала Дивляна и где ее саму напрасно всю ночь дожидалась постель из мохнатых овчин и толстого одеяла, завернулась и улеглась. Может быть, обойдется и, кроме предков, никто ничего не увидел?

Она с чувством жути вспоминала пережитое ночью, но мысли об этом перебивались совсем другими — тепло объятий Одда все еще было с ней, как и его руки, запах и волосы, щекотавшие ей шею. Все это наполняло Яромилу блаженством даже в воспоминаниях. И то, как он ей подмигнул в полусне — в этот миг он был совсем не тем человеком, который рассказывал ей о богах и норнах. Словно намекал на то, о чем она и сама знала: кроме разговоров о богах, их связывает и кое-что, к богам не имеющее прямого отношения… Или имеющее? Когда с самого рождения живешь с божеством в душе, так трудно бывает порой различить, где оно, а где ты.

Утром, когда все войско поднялось и она снова увидела Одда, он приветствовал ее невозмутимо и почтительно, будто ничего и не произошло.

Место ночлега войско покинуло не сразу, потому что ехать оставалось недалеко, а появиться перед людьми Игволода предполагалось ближе к сумеркам. С утра приготовили обильную еду, чтобы все наелись как следует: обеда-то не будет, потому что идти в битву отяжелевшими от еды никак нельзя. Дозорные с вечера держали под наблюдением все направления, а три корабля Одда стояли на воде: он опасался, что Иггвальд, обнаружив его приближение, попытается уйти в озеро, а там — в море. Наконец пришло время выступать. Все натянули стегачи, у кого были — кольчуги и шлемы. Одд надел то и другое поверх своей знаменитой рубахи, и золотое шитье красного подола, видное из-под кольчуги, придавало ему вид особенно величественный. В таком наряде идти в битву мог только истинный князь.

Правда, единственные женщины в войске не могли этого оценить, так как гораздо больше Яромила и Дивляна в это время думали о своей собственной внешности. Одд велел им взять с собой наилучшие одежды, какие только имелись, и они обе нарядились в самые богатые свои верхницы из тонкой крашеной шерсти с шелковой отделкой: Яромила — в красную, Дивляна — в зеленую. А поверх них Одд надел на девушек кольчуги, которые позаимствовал у самых малорослых парней из своей дружины. Но и в них сестры поначалу чуть не упали с непривычки. «Плечи к земле пригибает!» — жаловалась Дивляна. Обеих подпоясали нарядными поясами с серебряными бляшками, вручили им по небольшому топорику. Волосы Одд велел распустить. Словенским девушкам распускают волосы только в двух случаях: для своей свадьбы и своих же похорон. Но сейчас им предстояло и впрямь побывать за гранью обыденного, поэтому дочери Домагостя не возражали. И еще Одд приготовил для них два шлема, занятых у тех же парней, которые одолжили кольчуги. Шлемы были варяжские, с полумасками, закрывающими верхнюю половину лица. Когда Яромила примерила свой, Дивляна от этого зрелища застонала и едва не осела на землю, но Вольга вовремя подхватил ее. Даже хирдманы Одда и ратники Домагостя, глядя на двух новоявленных богинь, изумленно таращились, по привычке делая оберегающие знаки. Никому из них никогда еще не приходилось видеть дев с рас пущенными волосами цвета червонного золота, в варяжских шлемах и кольчугах, из-под которых виднелись цветные подолы и рукава нарядных одежд, отделанных шелком и вышитых золотом. Но каждый готов был согласиться, что северные богини войны и в смерти должны выглядеть примерно так!

— Еще Торгерд и Ирпе носят множество золотых колец, по одному на каждом пальце, — сказал Одд. — Но негодяй Иггвальд ограбил их святилище и забрал кольца. Вы пришли за ними, и мы их вернем.

Яромила слегка кивнула, осторожно наклонив голову в тяжеленном шлеме. Он слишком давил на голову, и голова заболела, поэтому обе девушки сразу их сняли, решив надеть снова только непосредственно перед врагом.

— И как они такую тяжесть носят? — шепнула Яромиле Дивляна. — Все равно что ведро с водой на голове держать. — И с неким новым уважением покосилась на мужчин вокруг, носящих такие же шлемы.

Теперь девушек взяли на корабль Одда, но спрятали в кожаной палатке на корме. Подглядывая в дырочку, Дивляна восхищалась выпавшим им приключением, а Яромила думала о другом. Ладожане снова идут в битву. И для кого-то из родичей этот день может оказаться последним. Если они не одолеют Игволода и позволят ему закрепиться на Сяси, то время свейского владычества вернется. Опять у самого порога появятся враги, заново начнутся набеги и сбор дани, чтобы от них откупиться… Снова не будет на ладожской земле мира и покоя. А они, предки, ждут. Ждут того, кто даст мир этой земле, на которой им когда-нибудь суждено возродиться. И теперь у нее было чувство, что не от кого-нибудь, не от витязя из сказаний, а от нее самой предки ждут исполнения их воли.