Паутина удачи

Корней натянул покрывало так, чтобы оказаться под ним с головой. Саня испуганно вынырнул из детского закута, глянул на мать: о чем речь? После памятного спасения мага удачи, достойного господина Юнца, в течение месяца возле состава крутились странные люди. Чтото изучали, проверяли, по десять раз прочесывали лес и зарисовывали промоину, близ которой стоял состав, постепенно приводили в порядок путь и продвигались по нему на запад. Наконец, в разгар лета, Михаил Семенович получил толстый конверт, доставленный вестовым из столицы. Его долговое дело пересмотрели, обвинения сняли и даже постановили в полном объеме выплатить жалованье за последние три года службы. Небывало щедрая благодарность, и все ощущали за ней руку мага Юнца.

– Тятя, – жалобно вздохнула Лена, переходя на самый ласковый тон. – Вы не рвите себе сердце. Я знаю, вы за нашего начпоезда самого ректора Юнца просили, в чем тут чернота и злой умысел? Опять же Михаил Семенович рад, к пользе пошла просьба.

– Точно, зови батьку на «вы», как чужого, – то ли попрекнул, то ли посоветовал Корней.

Хотя знал, так его Лена обычно именует, стараясь выказать уважение и порадовать – по традиции юга, откуда происходит ее мама. Дед завозился, сбрасывая покрывало, запутался в нем и расстроился окончательно. Дождавшись, пока дочь поможет сесть и уберет ткань, тяжело махнул рукой. Было видно, что губы его жалко дрожат.

– Донос я написал в зиму, – едва слышно выговорил Корней, глядя на свои руки, мнущие кисет с табаком. – Спьяну, со зла… Все надеялся, что он затеряется, что не заметят и не рассмотрят. А они рассмотрели! Прибыли только что. Курьерская паровая дрезина из самого главного управления. Там, на путях, стоит, в мой паровоз только что не упирается. Три эдаких лощеных столичных хлыща вышли, ни слова никому не молвили и в «семерку» – шасть! При них пакет…

Корней прижал руки к животу и сложился пополам, упираясь лицом в колени, словно прячась от боли. Лена охнула, схватила чашку, наполнила тепловатым старым травяным отваром, упала рядом с отцом на колени:

– Ты отхлебни глоточек, полегчает. А я, дуреха, все гадаю, отчего у тебя язва так расшалилась. Пей, не скрипи зубами. Ну какой из тебя доносчик, прекрати себя корить! Обойдется. Может, они по хорошему поводу, положительному.

– Со светлой удачей в ночь не суются на порог, – безнадежно замотал головой машинист. Коекак выпил пару глотков и вздохнул чуть свободнее.

– Я Рене говорил про твое письмо, – тихо признался Саня. – Дед, она у нас такая… она непременно всю удачу повернула к светлому. Вот увидишь. И вообще, дядя Миша на хорошем счету, такого одним письмом не перевернуть. Он и работать умеет, и с людьми ладит. Ты ляг, а я сбегаю возле «семерки» покручусь и подслушаю.

Корней не успел ответить. По дощатому полу от ведущих в вагон сходен загремели сапоги – сразу несколько человек уверенной поступью двинулись к дверям комнатки Короля. Первым в проеме появился Михаил Семенович. Он охнул и посторонился, пропуская важного человека в светлом кителе с золотой нашивкой фельдкурьера.

– Вот он и есть Корней Семенович, – сообщил начпоезда, указывая на деда. – Приболел, язва у него. Однако и теперь, как видите, паровоз в полной готовности и исправен, все штатно. Вы уж, очень прошу, еще раз при нем зачтите, хотя бы суть, коротко. Пусть порадуется.

Фельдкурьер – рослый, благообразный мужчина с военной выправкой и модной короткой щеткой бородки на скулах – охотно кивнул. Щелкнул язычком глянцевой папки, великолепно ловким жестом извлек бумагу и стал читать звучным голосом, низким и торжественным:

– «…рассмотрев же совокупность сего письма, полученного нами весьма своевременно, и итогов работы по авральному ремонту путей на дуговой связке Краснохолмье – Шабричи, смогли прийти к следующим ниже выводам. А именно: признать работу ремпоезда налаженной чрезвычайно успешно, инженерные расчеты – исполненными без всяких погрешностей. Сроки же оных работ оценить как исключительно скорые, сие при малом расходе материала, его грамотном подвозе и надлежащей проверке качества. Сверх того, ровность пути и профиль его замечательно хороши.

Учтя указание машиниста Суровкина на состояние здоровья господина Донова и нашу сугубую потребность в инженерных кадрах на южной нитке пути, развиваемой теперь повышенными темпами, предложить указанному инженеру место начальника ремонтного подразделения дороги…»

Курьер убрал листок в папку. Снова звучно щелкнул ее корочками, улыбнулся посвойски, без казенной холодности и вопросительно глянул на начпоезда:

– Довольно ли? А то витиеватый слог, там на полночи чтения.

– На полночи мы иное дело найдем, – бодро пообещал Михаил Семенович, пробираясь к своему машинисту мимо стола. Сел рядом с Корнеем на лавку: – Как твоя язва? Помешает праздновать? Столто уже накрыт, я бы тебе дела сразу передал. До весны далеко, а в зиму всем не до нас… не до вас. Пока поработаешь замначпоезда.

Корней потрясенно закашлялся, мотая головой и с присвистом вдыхая воздух. Если бы не поперхнулся, все в комнате разобрали бы, а не один Саня: дед шептал, что, кроме Ренки, некому эдакую беду перевести в благо. И спасибо ей говорил, смахивая с глаз слезинки. Но удача не подвела – не расслышали опасных для Береники слов. Слезы же сочли нормальной реакцией старика, растроганного успехом своих хлопот. Лена быстро принесла парадную куртку машиниста и накинула отцу на плечи. Михаил Семенович бережно поддержал под левый локоть, помог встать. Фельдкурьер приобнял за правое плечо – и Корнея увели на праздник.

Поздним осенним утром, под нахмуренным, серым небом, готовым в один день превратить затянувшуюся золотую осень в серое предзимье, паровая дрезина дала длинный гудок, прощаясь с «Букашкой», и увезла смущенного эдакой невозможной спешкой Михаила Семеновича в столицу для ознакомления с обязанностями и оформления перевода на юг. На новом месте ему предполагалось передать в подчинение три ремпоезда и дополнительное новое оборудование для укладки путей. Там, на юге, как успел пояснить курьер, совсем подобревший после соленых груздей и клюквенной наливки, особенно важно поставить начальником человека совершенно порядочного и лишенного склонности к воровству.

Слегка пьяный от наливки и еще более от своей невозможной, шальной удачи с переиначенным доносом, дед Корней стоял на рельсе и махал вслед. Многие стояли. Саня забрался на верхние мостки паровоза. Король обнимал Ленку за плечи и громко, развлекая народ, обещал ей слушаться во всем деда, который теперь явный глава семьи и большой начальник. Кочегар Саша обиженно мял кепку и невнятно ругался. Где еще найдется такой славный начпоезда, как Семеныч? И как можно было с ним отправлять Михея, без него ведь совсем тоскливо станет…

– Нельзя было не отправлять, – твердо заверил Корней на правах нового начальника, хотя всего лишь повторял слова Короля, сказанные ночью самому Михею. – Люди на юге попадаются недобрые, а ну возьмутся нашего Семеныча изводить? Тут ему никто лучше Михея не посодействует. Опять же надежное тому досталось место и хлебное: распорядителем при большом начальнике.

– Согнется здоровяк над бумажками, – хихикнул женский голос от края насыпи. – Исчахнет.

– У него Васька растет, освоит грамоту сполна и поможет отцу, – отозвался Корней, после чего обернулся к пестрому собранию: – Ну чего встали? Я теперь туточки главный. И я пока не сказывал, что нынче не работаем, а праздник устраиваем.

– А мы догадливые, – буркнул ктото из мужиков, улыбаясь.

– Тогда вон к Королю стройтесь, он вам даст указания, – велел Корней, глядя на зятя сверху вниз, начальственно, но без прежней желчной обиды. – Он ведь у нас ремонтной бригадой правит.

И покатилась жизнь по тем же путям северной ветки железной дороги не хуже прежнего. Выпал снег, ударили морозы, что сделало движение на магистрали более редким. Ремонты стали спокойными, неспешными. И оттого, что трудно работать в зиму, и потому, что время есть, «окна» в расписании велики. Довольно часто удается полностью вывести из общей схемы движения участок пути на весь срок его восстановления, сохраняя движение по второй нитке общей насыпи. Для Корнея работа замначпоезда была тяжела, но ему помогала запасливость склонного мыслить на перспективу Михаила Семеновича, заготовившего планы на сезон. Еще бывший начпоезда передал Королю свои записи и расчеты по прежним ремонтам – типовым, как он сказал. Разбирая их, дед Корней наконецто научился без ехидства и обиды общаться с Королем и сполна оценил его цепкий ум. Поверил, что зять вовсе не мечтает загрести себе все почести, а его насмешливая манера – не в обиду и без затаенной злобы. И лихость его не так сильно похожа на воровскую, как казалось прежде.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.