Плаванье великой черепахи

Юноша глотнул из фляги маминого домашнего медового взвара. С проснувшимся отчаянием глянул вверх. Утро моет серые окна неба… И там, в замке, все уже закончилось. Маму поймали. Она позволила себя схватить, чтобы сын беспрепятственно ушел. Наверняка еще придумала какую-нибудь ловкую комбинацию. Например, подсунула охотничкам ребенка, испившего крови, вместо второго вампира.

Главное – жива. Сердце вещает безошибочно. Кровь – тем более. Мама жива и даже не пострадала.

Шарим недовольно пощупал ткань рукава своей куртки. Типичная одежда для слуги дома Даннар, такую он обычно носил в последние зимы. Удобная, открывающая все двери – там, в замке, и возле него. Делала невидимкой: кому покажется приметным да еще и подозрительным сын конюха или молочника? Да ровным счетом никому. Бегает на посылках, суетится, усердствует…

Родовой замок удаляется с каждым шагом, значит, потребуется иной наряд. Попроще, победнее. Он сын изгоя – начал Шарим строить обстоятельства для пересказа новым знакомым. Усмехнулся: ужасная доля, сгибающая спину и наполняющая речь жалобами и желчной завистью к окружающим. Итак, сын изгоя… никчемный отпрыск преступника.

– Само собой, мама все скрывала, – прикидывал и пробовал тон Шарим, выбирая себе дорожную палку поудобнее. С надрывом вздохнул: следует обязательно упомянуть, как внезапно и шумно обнаружился материн позор, как их грубо выгнали из села.

С горя мама умерла… Вампир вздрогнул и жестом утреннего приветствия Адалору отогнал ужасную небыль, пусть и удобную. Такого он не скажет. Нет! Мама, само собой, жива. Ее приняли на хорошее место в богатом доме. И пришлось взрослому сыну избрать одинокий удел, избавив родительницу от обузы. Гораздо лучше: и пожалеют, и похвалят. Что деньги у прохожих людишек без спросу взял, тоже не вредно добавить. Богатый изгой – он куда нужнее рыбацкой деревушке, чем нищий. Пятнадцать монет – самый подходящий размер состояния. Как раз на лодку и на взнос в артель.

Поверят. Еще и вспомнят с искренней печалью. Мол, первым же штормом унесло неумеху в море, жаль… то есть пожалеют лодку. И порадуются, что приняли сполна залог за право остаться зимовать, что стребовали вперед оплату за старое дырявое корыто с гнилым парусом.

Шарим задумчиво глянул на серое холодное море, смыкающееся у незримого горизонта с пасмурным небом. Надо переодеться и пополнить припасы. Срочно. Значит, либо дурить кому-то голову теперь же, близ замка, спешно лепить маскировку, навлекая на себя риск быть обнаруженным зрецом, или… Либо рискнуть, но несколько иначе.

До аккуратного домика, спрятавшегося в складках холмов, юноша добрался, когда белесый тусклый Адалор кое-как пробился сквозь облачность и повис у горизонта, косматый, меховой, промерзший. Шарим поправил воротник, резко выдохнул и постучал в низкую дверь. Верить людям способен только глупец. Значит, он именно таков.

Зря мама твердила про верхние галереи и шашни с женами грифа. Не нужны ему эти куры, глупые и крикливые. Попал он впервые на ярус жен пару зим назад. Бегом примчался, ощутив чье-то отчаяние, такое огромное и окончательное, что не откликнуться показалось невозможно. Излучала боль новая невеста грифа, привезенная в замок накануне. Шарим привычно справился с хитрым, по мнению людей, замком на двери, скользнул в покои и осмотрелся.

Хорошенькая девчонка, совсем молоденькая, на вид зим пятнадцати самое большее. Стоит, вцепившись в узорную ковку решетки цветочного подоконника, молча смотрит во двор. Если бы плакала или билась в истерике, он бы, пожалуй, ушел. Не страшно: привыкнет, это обычная реакция на новое место и незнакомую обстановку. Многие сперва пугаются, а позже приходят к мысли, что им повезло. Выбор-то у знатной девицы не особенно велик: за грифа или одного из его вассалов. Так или иначе – неизбежно по сговору родителей, как требует человечий обычай. Слезы – его продолжение. Своеобразная дань традиции. Способ выторговать наилучшие возможные условия. Признак капризного норова. Много разных вариантов.

Другое дело, когда принимают свою судьбу так: молча, сосредоточенно и спокойно. Это настоящее отчаяние. И результат его окажется непредсказуем и, весьма вероятно, страшен. Сейчас откроет сворки окошка и сиганет вниз, с высоты третьего яруса, на каменные плиты. Запросто.

– С чем пришел? – не оборачиваясь, уточнила невеста грифа, когда Шарим позволил ей услышать свое присутствие – чуть шевельнул дверь и пару раз шаркнул ногами.

– Плохо тебе, вот и переживаю, – честно признался вампир.

– Отчего же? – усмехнулась невеста. – Такая честь! Из ничтожного рода – и сразу в высшую знать. Теперь мы уважаемые люди. Отец устроился в городе, брат по службе продвинулся, сестра от женихов с трудом отбивается, выбирает самого подходящего. Так что иди. Ничего глупого я не сделаю, напрасно за мной следят. Не могу ведь я испортить жизнь родным.

– А себе?

– Говорят, грифу быстро надоедают жены, – с надеждой сказала девушка и обернулась. Ее лицо дрогнуло жалко и испуганно. – Еще я слышала, фамилия Даннар многочисленна и все ее представители навещают аориум. У нас на севере иначе заведено было. Хоть для знатных фамилий обычные, то есть настоящие семьи запретили, но это лишь для виду. Живем, как жили исконно.

– Чему же радуются твои родные?

– Не радуются, а пользуются, – сухо поправила невеста. – Отец провинился перед служителями гармонии. Он чуть не стал изгоем. К счастью, нас приняли в землях Даннар. Я – плата за вассальный договор. Иди и передай: не буду я делать глупостей. И очень постараюсь улыбаться. Здесь… красиво.

Шарим нахмурился, пытаясь отыскать какой-то выход из неприятной ситуации. Дела людей его не касаются, пока ничем не угрожают безопасности и тайне присутствия в замке. Так мама говорит. Ей проще, она жила в обществе родичей. Он же никого, кроме людей, от рождения не видел. С ними рос, с ними и дружил, и враждовал.

Как тут не вмешаться? Девочку-то жалко.

– А если тебя укусит змея? – задумчиво предположил Шарим. – Договор исполнен, ты здесь. Никто не пострадает. Управляющий даже вынужден будет доплатить твоим родным за недосмотр.

– Хорошо бы. Но где я раздобуду змею, да еще и ядовитую? – расстроилась невеста.

Отошла от окна и села в кресло, с некоторым сомнением рассматривая назойливого собеседника – загорелого недоросля с неровно обрезанными рыжеватыми волосами. Взгляд хитрый, с прищуром. Одежда потрепанная, непонятная. То ли из конюших, то ли из дворни… Как такому верить? И как не верить, ведь больше она решительно никому не нужна.

Шарим тоже пригляделся к невесте внимательнее. И счел, что дела ее плохи. Типичная полукровка. Мама, наверное, брогримская северянка, для них характерны такие замечательные ясные глаза – крупные, серо-зеленые. А папа, надо полагать, из так называемых исконных срединных земель. Вероятнее всего из Шэльса, поскольку Загорье людей не выдает ни Гармониуму, ни даже эргрифу. Там свои законы и свой суд, мама Аэри не раз рассказывала.

Этой семье повезло меньше, вот они и расплатились за вновь обретенный покой, как пришлось… Обычным на юге способом. Личико у девушки чистенькое, светленькое. Волосы густые и длинные, золотистые. Вывод прост: всем она очень понравится. И как сможет пережить всеобщее грубое и требовательное внимание – непонятно.

– Как тебя зовут?

– Эдда.

– Меня тут кличут Шарлем. Слушай внимательно. Сегодня старшего грифа в замке нет. Еще дней десять не будет, наверняка. Прекрати хмуриться и вздыхать и постарайся выглядеть довольной, даже веселой. Многие плачут или дичатся, а потом привыкают, так что тебе поверят. И, доверяя, разрешат гулять в парке, даже выезжать во внешние охотничьи угодья. Поняла?

– Да. Зачем мне парк?

– Там тебя укусит змея, – подмигнул Шарим. – Все признаки отравления я организую. Умрешь, так сказать. Потом я тебя вытащу из склепа и устрою жить здесь, на побережье. У пастухов или у травника. Мне пора, два дня даю на размышление. Подумай как следует. Там, вне замка, мягко говоря, жизнь трудна. И назад дороги не будет.