Страница 5 из 54
– Пожалуй, такой прохвост мне подойдет, – кивнула Маша.
– Но он же волк-одиночка, а не командный игрок.
– В команду мы его приглашать не собираемся. Одноразовые задания за хорошие деньги. Сделает дело и свободен. Такие люди нам нужны, чтобы не лезть в грязь самим. Найди мне этого прохвоста, я хочу увидеться с ним уже сегодня.
– Я знаю, где его искать.
– Отлично. А теперь скажи мне, Надя, по твоему мнению, писатель Слепцов убийца или нет?
У Бурцевой тут же пересохло в горле. От неожиданного вопроса она растерялась.
– Слепцов гениальный мистификатор. В одной из книг он погибает сам, а роман выходит под именем его вдовы. В следующей книге он вдруг оживает и раскрывает тайну собственного чудесного спасения. Но в новой книге погибает его жена. Потом выясняется, что и жена жива. Слепцов очень убедителен, и читатель принимает этот фарс за чистую монету.
– Я читала его книги. Он мастер интриги, тут никто не спорит. Он описывает жизнь скандально известных людей. Своего рода ЖЗЛ. Но кого эти истории заинтересовали бы, если бы не неожиданная, загадочная смерть прототипов. Если бы его книги выходили в свет через полгода после трагедии, они оставались бы незамеченными. Но скандал еще не утих, а история погибшего во всех подробностях уже лежит на прилавке. И это не случайное совпадение, ведь смерть в его книгах описана во всех подробностях.
– Да, я тебя понимаю, Маша. К такому выводу пришла не только ты, но и сыщики. Но доказать причастность Слепцова к убийствам не удалось. Все обвинения рассыпались, как карточный домик.
– Кто бы сомневался, ведь убийца настолько умен, что продумывает свои преступления до мельчайших деталей. Получается, что он убивал своих жертв, когда книга о них была уже написана, а в день смерти писал последнюю главу. Рукопись сдавалась в издательство на следующий день. Только так я могу объяснить выход книги в такие сжатые сроки. К тому же Слепцов был знаком со своими жертвами и знал о них больше, чем многие другие. Тут есть еще один нюанс. В своих романах он описывал факты, которые не принято выносить на публику. И если бы прототипы его произведений оставались живы, то автора обвинили бы в клевете, и он не вылезал бы из судов. Люди из его книг узнавали о звездах такие подробности, от которых тошнит. Разумеется, автор стал суперзвездой.
– Даже если я с тобой соглашусь, что это изменит? Ты хочешь возродить Слепцова и дать ему новый шанс? Я в чудеса не верю. Он выдохся. Реанимация не поможет. К тому же ему уже за пятьдесят.
– Свои лучшие произведения многие литераторы создали, будучи старше шестидесяти. Не знала, что тебе надо напоминать о прописных истинах.
– Есть такие понятия, как вдохновение, муза… Его музой была жена. Она от Слепцова ушла два года назад. Он ее до сих пор любит. Одиночество его окончательно высушило. Павел пьет. О каком творчестве можно говорить! Смешно.
– Музу мы ему найдем, – ухмыльнулась Маша.
– С его-то запросами? Нет, постоянную женщину ему найти трудно. Деньги у него пока есть, девочки по вызову работают круглосуточно. Сухой закон нам не грозит. Слепцов поставил на себе крест.
– Ему надо влюбиться, – уверенно произнесла Маша и встала.
Бурцева поняла, что разговор закончен. Надежда ушла, не понимая, чем выдохшийся писатель мог так заинтересовать деловую женщину с прогрессивными взглядами.
Маша вернулась на свое место за столом. В дверях появилась секретарша.
Новая владелица холдинга привезла секретаршу с собой. О ней никто ничего не знал, как собственно и о самой Мезенцевой.
– Закрой приемную, Анна. На сегодня все. А сейчас почитай мне дневник своей матери.
– Мы его уже до дыр зачитали.
– Не важно. Есть вещи, которые надо прочувствовать всей душой. Казимир приступил к работе?
– Да. Он знает свое дело и в напоминаниях не нуждается.
Маша достала из ящика стола толстую выцветшую тетрадь и передала секретарше. Анна устроилась в кресле, открыла первую страницу и сказала:
– Дневник начинается с третьего мая тысяча девятьсот семьдесят второго года. Тогда нас с тобой еще не было на свете. С тех пор прошло тридцать восемь лет. Она писала его не постоянно, иногда из повествования выпадают не только дни, но и месяцы. К тому же некоторые страницы выдернуты.
– Я помню, читай.
4
3 мая, 1972 г.
В поезд «Новосибирск – Москва» я села в Омске. На вокзал приехала с кровавой бойни, без вещей, с одной сумочкой и еще с желанием – побыстрее убраться из города. Попала в купе, битком забитое детьми. Переодеться было не во что, и в своем ярко-красном платье – выглядела неуместно. Страшно хотелось курить. На счастье у меня нашлось немного денег, но их хватит ненадолго. В лучшем случае на неделю, а как жить дальше – не имею представления. Может случиться, что деньги вовсе не понадобятся, если меня ссадят в пути и препроводят в камеру предварительного следствия. А тут еще эти дети вопят.
Я взяла из сумочки сигареты и вышла из купе. Идти в тамбур мне не хотелось. Там всегда чем-то воняет. Да и ночи еще прохладные. Еще не хватало заболеть. Я до сих пор не осознала всего случившегося и старалась не думать о возможных последствиях.
Я прошла вдоль вагона и заглянула в открытое купе. Тут можно посидеть и даже покурить. Я вошла, закрыла за собой дверь, открыла окно, достала сигарету, собираясь закурить. Неожиданно дверь купе открылась, ворвался поток холодного воздуха. Я резко обернулась. На пороге стояла девушка моего возраста.
– Привет! Ты, наверное, только что вошла в вагон? Была остановка?
Ее улыбка и открытый бесхитростный взгляд подкупали.
– Нет. Остановки никакой не было. Я из соседнего купе. Там дети, а мне хотелось покурить.
– Сиди, кури сколько хочешь, я тоже курящая. Ты мне не мешаешь.
– Мне показалось: купе пустое.
Девушка кивнула на вешалку, не замеченную мной, на которой висел плащ и сумочка.
– Еду одна. Соседи сошли в Омске.
– И ты оставляешь купе открытым?
– Ерунда. Я все еще верю в человеческую порядочность. Но воры остались бы довольны моей доверчивостью.
Девушка закрыла дверь, взяла свою сумочку и села напротив. Ей не терпелось похвастаться. Достала из сумочки сигареты, золотую зажигалку и пачку четвертных.
– Ты сумасшедшая?
– Здесь две с половиной тысячи. Везу мужу. Его отец одолжил нам на машину. Сами-то мы из Ленинграда. В Москве квартиру снимаем, пока дом строится. Олег не хочет жить в городе. А чтобы ездить из пригорода, нужна машина. А я не работаю и не хочу работать. Рожу четверых детей или пятерых и буду их воспитывать. С детства мечтала стать учительницей. И до окончания школы играла с малышней в дочки-матери.
– Мечта сбылась? – спросила я.
– Нет. В институт поступать не стала. Зачем воспитывать чужих детей, когда можно нарожать собственных? Стукнуло восемнадцать, и выскочила замуж. Вероятно, ошиблась. За четыре года так и не забеременела. Подожду еще годик и разведусь. Тебя как зовут?
– Таисия, можно Тая.
– Красивое имя. А меня – Оксана. У тебя потрясающее платье.
– Украдено из дома моделей моим дружком. Я там портнихой работала. У нас классные модельеры. Это мне приглянулось.
Оксана слушала с открытым ртом.
– Класс! Давай выпьем за знакомство, – предложила она.
– У тебя есть? Я с радостью. Меня знобит.
Оксана подняла сиденье и достала чемодан из светло-бежевой кожи с золочеными замками и вынула коробку с фирменной этикеткой.
– Это виски. «Джек Дэниэлс». Выдержка двенадцать лет. Мой муж работает во Внешторге и может достать любую выпивку. Только сейчас все деньги уходят на дом. Ему взбрело в голову, что надо строиться только в Малаховке. Там вся знать дачи строит. А я бы вернулась в Ленинград. Мне Москва не нравится. Да и что я буду делать на даче зимой?
В чемодане нашелся набор серебряных рюмочек. На столе лежали золотая зажигалка, американские сигареты, от Оксаны пахло хорошими духами. Обычная телка, ничуть не лучше меня. Но почему так – одним жизнь дает все, другим ничего. Судьбу не обманешь.