Бомбардировщики

Вслух же произнес:

— Мы находимся на своем боевом посту, выполняем приказ Советского правительства и партии, что бы об этом ни думали какие-то партизаны. Империалисты первыми напали на Союз, и наша задача — вернуть долг сторицей, пусть не воображают, будто мы не способны противостоять эксплуататорам.

— Эксплуататорам? — Абрамов потер подбородок и поскреб пятерней щетину на щеке. — Один из пленных — рабочий мануфактуры, второй — инженер-путеец. Какие они эксплуататоры?! Такие же пролетарии, как мы. Только классовое чутье не пробудилось. Как думаете? — казалось, помполит разговаривает сам с собой, размышляет вслух.

— Война. Люди заактированы империалистической пропагандой. Не понимают ничего, под собственным носом врага не видят. А что они, собственно, понимают? Им же с детства талдычили: будь ловчее, старайся устроиться в жизни. Пару дел провернешь, глядишь, и сам разбогатеешь. На тебя другие горбатиться будут.

— А что по этому поводу говорил товарищ Сталин? — поинтересовался Ливанов, ему уже начали надоедать словоизлияния помполита.

— А ведь мы деремся не против, а вместе с нацистами. — Абрамов пропустил мимо ушей намек Владимира. — Как такое может быть? Что думаете, товарищ военлет?

— Враг моего врага…

— Мой союзник, но никак не друг, — Дмитрий Сергеевич поднял указующий перст и торжествующим тоном продолжил: — Надо различать временные союзы и постоянные интересы трудового народа. Мы можем заключать договора с империалистами, мы можем разговаривать с эксплуататорами, но при этом неусыпно следить за соблюдением наших интересов и крепить наши рубежи. Именно так и сказал товарищ Сталин в последней статье. Свежую «Правду» только вчера вечером привезли, после дежурства почитаете.

— А что пишут о встрече Молотова и Риббентропа в Берлине? — Ливанов незаметно для себя втянулся в разговор.

— Подписывается новое торговое соглашение. СССР берет у Гитлера крупный кредит на покупку станков, машин и промышленного оборудования. Есть пункты лично нас касающиеся. — Абрамов имел в виду размещенную в Нормандии дивизию ДБА [2].

— Будем вместе с немцами воевать?

— Не вместе с немцами, а против английских империалистов, запомните, старший лейтенант.

— Есть, товарищ старший политрук.

— Я вот что думаю, — помполит неожиданно сменил тему разговора. — Владимир Александрович, человек вы грамотный, газеты читаете, в текущем моменте разбираетесь. Товарищи о вас хорошо отзываются, прислушиваются, — при этих словах Абрамова Ливанов внутренне напрягся. — Не хотите попробовать себя на поприще воспитательно-патриотической деятельности?

— Дмитрий Сергеевич, товарищ старший политрук, я же обычный летчик. Боюсь, не справлюсь. Да и… — Ливанов глубоко вздохнул, — не умею я красиво говорить. Машину сквозь грозу вести — это одно, а, как вы, к каждому человеку подход находите, это особое умение надобно. Нет, не умею я так, не получится, таланта нет.

— А нам не надо красиво. И без тебя болтунов хватает. Нам, наоборот, надо просто и доходчиво.

— Не справлюсь я. — В глазах Ливанова вспыхнул холодный огонек. Переходить на партработу он не собирался, да и в партии пока не состоял. — Если опозорюсь, разве это хорошо будет?

— А ты подумай, — Абрамов поднялся на ноги и шагнул к двери, — время есть, да только потом поздно будет, — с этой двусмысленной фразой помполит покинул КП.

После ухода Абрамова Владимир еще долго сидел, подперев голову кулаком и уставившись в одну точку. Странный разговор. Трудно понять, к чему все это и как дальше быть. Ничего он не надумал, только впал в какое-то странное полузабытье.

…Над домами и улицами плывет дурманящий, кружащий голову запах цветущей черемухи. Тишина. Солнце закатилось, над горизонтом горит закат. На улице прохладно, тянет сырой ветерок. Володя вспомнил, как бабушка говаривала, — дескать, черемуха и сирень всегда цветут к похолоданию.

Как бы там ни было, а все одно, скоро лето. От этих мыслей, а еще больше от взглядов, бросаемых на сидящую рядом на скамейке Настюшу, грудь распирало. И никакое похолодание не помеха. Кровь-то кипит. Мысли только о будущем и только приятные. Впереди столько перспектив! Заканчивается школа, скоро выпускные экзамены. Получить аттестат, и всё — здравствуй, взрослая жизнь. Право, даже смешно становится немного. Как будто корочка человека изменит. Глупости. Человека жизнь меняет, а не аттестат.

Одноклассники частенько после уроков обсуждают, кто куда пойдет, что после школы делать будет. Гадают, спорят до хрипоты, что лучше. А зачем спорить?! Володя этого не понимал. Все само решится, каждый сам за себя выбирает. Митька Маслов в Москву собирается, он почти отличник, будет в институт поступать. Лена Тарасова, наверное, сразу после выпускного уедет в Минск к дяде. Родня ее звала, говорили, будто там жить лучше, колхозные рынки богаче и жалованье больше платят. Смешно, зачем ехать, если и у нас скоро так же, а то и лучше будет? Директор школы говорил — наш народ с каждым годом все лучше и лучше жить будет. У буржуев кризис, а у нас, наоборот, индустриализация.

Школьный дружок Васька никуда не поедет. Ему не до учебы, семью вытягивать надо. Трое младших по лавкам сидят, отца арестовали год назад. Поговаривают, ревизия у него в магазине много чего интересного нашла, а что надо, наоборот, не нашла, хоть на бумаге и числилось. Придется Володькиному корешу сразу после школы на фабрику идти, рабочие университеты, как Максим Горький, оканчивать. Он и так вечерами в слесарной мастерской подрабатывал, да все одно — денег не хватает. У мамки жалованье небольшое. Младших поднимать надо. Жаль, друзья собирались вместе в Оренбург ехать, да не срослось.

Для себя Володя давно уже все решил. Письмо он отправил, ответ из училища пришел. В аэроклубе рекомендацию дают, Петр Сергеевич обещал все бумаги честь по чести выправить. Все давно готово. Все тыщу раз обговорено. Решение принято. Батька даже обещал сто рублей дать на дорогу и обустройство. Говорит: если в люди выйдешь, не забывай нас, приезжай хоть раз в год. А если не получится, не переживай, возвращайся домой. У нас при советской власти без куска хлеба не останешься. Угол и место за столом всегда найдутся…

В воздухе растекается аромат черемухи. Скамеечка прямо под деревом стоит, в тени у забора. На улице тихо, только с дальнего конца доносится мычание коровы, да изредка с перекрестка слышится дребезжание трамвая. Темнеет. Володя и Настя Соколова сидят на лавочке, прижавшись друг к другу. Ребята молчат. Слова давно уже не нужны. Все понятно и так. Почувствовав, что Настя ежится от холода, Володя снимает куртку и набрасывает девушке на плечи.

— Спасибо, — нежно проворковала в ответ, — а ты сам-то как? Не задрогнешь?

— Мне-то тепло. Не холодно, совсем не холодно, ни капельки, — при этих словах молодой человек распрямляет грудь и потягивается, всем своим видом демонстрируя, что ему жарко, а мурашки на руках — это так, кровь застоялась.

— Смотри, вон там Сириус!

— Где?

— Видишь, вон там. Чуть левее колокольни. Яркая такая, чуть голубоватая, — паренек вытянул руку в сторону звезды.

— Это та, что Павел Сергеич рассказывал? — Настя вспомнила учителя физики, проводившего со школярами ликбез по астрономии.

— А ты не помнишь?

— Да мне тогда не до звезд было, — девушка лукаво стрельнула глазками, — я больше на тебя смотрела. Такой серьезный и красивый мальчик.

— А я и не… — Володя смущенно кашлянул.

Он в то время на девчонок не заглядывался. Не до того было. Казалось, вокруг столько всего нового, интересного, везде надо успеть. Какие уж там девчонки!

— Я первая стеснялась подойти, ждала, когда заметишь. Вот Васька — он другой, простой, понятный. Помнишь, как за Аленкой ухаживал?

— Помню! — бухнул во все горло Володя. Девушка ему вторила звонким, будто колокольчик, заливистым смехом.

В седьмом классе это было. Нежданно-негаданно втюрившийся по уши в девчонку из параллельного класса Вася Наговицын все никак не мог найти к Аленке подход. Она всегда была такой гордой, недоступной, чуточку заносчивой. Обычные мальчишеские ухаживания, например, соседа на глазах девочки поколотить, портфель ее до дома донести, букет нарвать — казались Васе обыденными и недостойными предмета его воздыханий. Хотелось поразить красавицу чем-то необычным, выделиться, да так, чтоб ее сердце сразу растаяло.

2

Дальнебомбардировочная авиация