Бегущий в Лабиринте

И вот ещё какая странность. Он помнил много мелких жизненных подробностей: еда, одежда, учёба, игры, общее устройство мира... Но вот тех деталей, которые помогли бы воссоздать в памяти правдивую и законченную картину, не было, их как будто кто-то непостижимым образом стёр. Словно он смотрел на возникавшие образы сквозь толстый слой мутной воды. Но сильнее страха, сильнее безнадёжности была всё же... печаль.

Чак вмешался в течение его мыслей:

— Ну вот, Чайник, ты и прожил здесь свой Первый День.

—Ага, прожил. С трудом. — «Не сейчас, Чак, — хотелось ему сказать. — Не то настроение!»

Чак приподнялся, опираясь на локоть, и вгляделся Томасу в лицо.

— День-другой — и ты многое узнаешь. Начнёшь привыкать к здешней жизни. Ну как, нормалёк?

— Гм, нормалёк... И откуда только вы набрались всех этих дурацких слов и фраз, а? — Словно они взяли какой-то чужой язык и сплавили его с родным.

Чак тяжело шлёпнулся на прежнее место.

— А кто его знает... Я же здесь только месяц, ты что, забыл?

Томасу подумалось, а не известно ли Чаку больше, чем он хочет показать. Он был пареньком шустрым, весёлым, казался святой невинностью, но кто его разберёт? В действительности он так же скрытен и загадочен, как и всё остальное в Приюте.

Прошло несколько минут, и Томасу показалось, что этот длинный день, наконец, завершился — его начало клонить в сон. Как вдруг словно чья-то рука слегка подтолкнула его мозг в нужном направлении — к нему пришла неожиданная мысль. Откуда она появилась — тоже оставалось загадкой.

Всё: Приют, стены, Лабиринт — внезапно показалось удивительно знакомым. В груди растеклось приятное тепло — впервые после его появления здесь. Приют больше не казался худшим местом во Вселенной. Юноша затих, почувствовав, как раскрылись глаза и на мгновение занялось дыхание. «Что сейчас произошло? — подумал он. — Что изменилось?» Как ни странно, но ощущение, что всё будет в порядке, привело его в некоторое замешательство.

Он вдруг чётко осознал, чтó он должен сделать. Откуда появилось это осознание? Неведомо. Озарение было странным, чуждым и знакомым одновременно. И возникло чувство, что так оно и должно быть.

— Я хочу стать одним из тех парней, что выходят наружу, — громко сказал он, не зная, спит ли Чак или бодрствует. — В Лабиринт.

— А? — отозвался Чак, и в его голосе Томасу послышалось едва заметное раздражение.

— Как Бегуны, — пояснил Томас. Он бы дорого заплатил за то, чтобы узнать, откуда пришла эта мысль. — Не знаю, чем они там занимаются, но я хочу стать Бегуном.

— Да ты ни малейшего понятия не имеешь, о чём говоришь! — буркнул Чак и повернулся на другой бок. — Спи давай.

Но на Томаса накатило. Ему необходимо было высказаться, хотя он и понятия не имел, о чём, собственно, толкует.

— Я хочу быть Бегуном.

Чак снова повернулся и приподнялся на локте.

— Забей. Прямо сейчас и забей.

Томаса удивил этот ответ, но он продолжил гнуть своё:

— Не прикидывайся, что...

— Томас. Чайник. Мой дорогой новый друг. Забудь об этом!

— Завтра скажу Алби. — «Бегун... — подумал Томас. — Я даже не знаю толком, что это значит. Я что, совсем сбрендил?»

Чак со смехом откинулся на спину.

— Ну ты и кусок плюка! Спи давай!

Но остановить Томаса было нелегко

— Там, снаружи... Это почему-то кажется таким... знакомым!

— Да! Спи! Уже!

И вдруг Томаса словно что-то ударило: ему показалось, что в мозаику уложилось ещё несколько кусочков. Окончательная картина была ему ещё не ясна, но его следующие слова будто пришли как по наитию, из какого-то далёка:

— Чак, я... Мне кажется, я уже былздесь раньше.

Он слышал, как его приятель уселся и шумно вдохнул. Но Томас повернулся на другой бок и больше ничего не прибавил. Ему не хотелось спугнуть это новое чувство приподнятости, уверенности, покоя, наполнившее его сердце.

Он уснул гораздо легче и быстрее, чем ожидал.

ГЛАВА 6

Кто-то растолкал Томаса. Он распахнул глаза и уперся взглядом в чьё-то низко склонившееся над ним лицо. Вокруг всё ещё царила тьма — было очень раннее утро. Он было хотел заговорить, но холодная рука зажала ему рот. Томас чуть не впал в панику, но вовремя увидел, кому принадлежат лицо и рука.

— Шшш, Чайник. Ты же не хочешь, чтобы старина Чак проснулся?

Это был Ньют — парень, который, судя по всему, был вторым по ранжиру. Его дыхание было немного затхлым, как и положено утром.

Хотя Томас и удивился, но тревога немедленно улеглась. Ему стало любопытно: чего Ньют хочет от него в столь ранний час? Он кивнул, моргнул, как бы говоря «да». Тогда Ньют убрал руку, отстранился от его лица и поднялся.

— Пошли, Чайник, — сказал он, выпрямившись во весь рост, потом наклонился, протянул руку и помог Томасу подняться. Парень был не только высок, но и очень силён, так что, казалось, ему ничего не стоило напрочь оторвать новенькому руку. — Мне надо показать тебе кое-что, пока ещё все спят.

Остатки сна Томаса испарились, как утренний туман.

— О-кей, — просто и с готовностью сказал он. Понимая, что доверять он пока ещё никому не может и хорошо бы прислушиваться к своим подозрениям, но любопытство пересилило. Он мгновенно напялил ботинки. — А куда мы пойдём?

— Иди за мной и не отставай.

Они осторожно продвигались между спящими на лужайке ребятами; несколько раз Томас чуть не споткнулся. Наступил на чью-то руку, её хозяин взвыл, и Томас заработал сдачи по собственной ноге.

— Извини, — прошептал он, не обращая внимания на сердитый взгляд Ньюта.

Как только они сошли с лужайки и ступили на твёрдый серый камень двора, Ньют перешёл на бег, направляясь к западной стене. Томас сначала слегка помедлил, раздумывая, зачем так быстро бежать, но спохватился и припустил следом.

Хотя утренний свет был пока слишком слаб, любое препятствие на пути выделялось чётким тёмным пятном, так что Томас быстро продвигался вперёд. Когда Ньют остановился, он сделал то же самое. Над ними возвышалась стена — как небоскрёб, подумал Томас. Стоп, откуда это странное понятие в его опустошённой памяти?..

Юноша заметил множество красных огоньков, мелькающих там и сям по всей стене; они двигались, останавливались, перемигивались...

— Что это такое? — прошептал он, не осмеливаясь громко говорить. Интересно, а по голосу можно понять, что его всего трясёт? В посверкивании красных глазков ощущалась какая-то скрытая угроза.

Ньют стоял всего в паре шагов от густой поросли плюща, покрывающей стену.

— Не твоего чёртова ума дело, Чайник. Когда наступит время, тогда и узнаешь!

— А моего ума — послать меня в такое место, где творится невесть что и никто не хочет отвечать на мои вопросы? — Томас помедлил, сам себе удивляясь. — Шенк, —прибавил он, вкладывая в это слово весь сарказм, на который был способен.

Ньют расхохотался, но быстро оборвал смех.

— Ты мне нравишься, Чайник. А теперь заткнись — я тебе кое-что покажу.

Ньют шагнул вперёд и погрузил руку в заросли плюща. Раздвинул лозы. Открылось покрытое пылью квадратное окно величиной два на два фута. Оно было тёмным, словно закрашенное чёрным.

— Что там? — прошептал Томас.

— Смотри штанишки не запачкай, парень. Скоро он пройдёт здесь.

Прошла минута, две, ещё несколько... Томас переминался с ноги на ногу, раздумывая, и как это Ньюту удаётся стоять так тихо и терпеливо вглядываться в тёмное ничто.

И тут...

В окне появились отблески странного, жутковатого света. Он отбрасывал на лицо и плечи Ньюта бегущие радужные блики, словно тот стоял у освещённого плавательного бассейна. Томас замер, прищурился, пытаясь высмотреть, что происходит по ту сторону стекла. В горле застрял комок. «Что же это?» — недоумевал он.

— Там, снаружи, Лабиринт, — зашептал Ньют. Глаза его расширились и остановились, как будто он впал в транс. — Всё, что мы здесь делаем, вся наша жизнь вращается вокруг него. Каждую треклятую минуту каждого растреклятого дня мы здесь живём во имя Лабиринта, пытаясь его разгадать, а у него, похоже, вообще нет никакой долбаной разгадки, понял? И ты должен узнать, почему с этой штуковиной лучше не шутить, почему эти грёбаные стены сходятся каждую ночь и почему ты никогда — никогда! — не должен совать свою задницу наружу, понял?