Страница 38 из 38
— Генри, неужели ты веришь, что такое совещание в самом деле происходило?
Генри не отвечал. Ряд обсуждаемых способов убийства в точности совпадал с кошмарами, мучившими миссис Норбери две ночи, но бесполезно было указывать брату на это совпадение. Он только сказал:
— Продолжай.
Лорд Норбери перелистал страницы, пока не нашел понятное место.
— Вот, — сказал он. — Двойная сцена, насколько я могу разобрать. «Доктор наверху невинно пишет свидетельство о смерти милорда, сидя возле тела умершего курьера. В подвале стоит барон у тела отравленного лорда, приготовляя сильные химические кислоты, чтобы превратить труп жертвы в кучу пепла…» М-да! Тут не разберу… да и не стоит разбирать эти мелодраматические ужасы! Будем продолжать, будем продолжать!
Он опять зашуршал листками, напрасно пытаясь проникнуть в смысл последующих сбивчивых сцен. На предпоследней странице он нашел наконец несколько понятных фраз.
— Третье действие, по-видимому, разделено на две части, или картины. Кажется, я могу прочесть начало второй части. «Барон и графиня открывают сцену. Руки барона таинственно обтянуты перчатками. Он превратил тело в пепел по собственной системе, за исключением головы…»
— Перестань! — воскликнул Генри.
— Отдадим труду графини справедливость, — настаивал лорд Монтберри. — Осталось не больше шести строчек, которые я могу понять! «Банка с кислотой случайно разбилась и сильно обожгла руки барона. Он не может продолжать уничтожение останков, а графиня все-таки женщина и не решается занять его место. Тут приходит известие о прибытии следственной комиссии от страховых обществ. Барон не пугается. Комиссия может наводить справки сколько угодно. Она только слепо разберет естественную смерть курьера в роли милорда. Голова не уничтожена. Ее — следует спрятать. Барон и тут не теряется. Его занятия в дворцовой библиотеке позволили ему обнаружить тайник в одной из комнат дворца. Графиня может и не решиться взяться за кислоту и наблюдать за процессом сжигания, но, конечно, рассыпать порошок, уничтожающий заразу, она может…»
— Довольно! — вскричал Генри. — Довольно!
— Читать больше нечего, любезный друг. Последняя страница — чистый бред. Справедливо она говорила тебе, что фантазия изменила ей! Бред, бред, но какой полет…
— Скажи, Стивен, память графини…
Лорд Монтберри встал из-за стола и с сожалением поглядел на брата.
— Твои нервы расстроены, Генри, — сказал он. — Это и неудивительно после происшествия у камина. Не будем спорить, подождем пару дней, пока ты оправишься. Давай только постараемся согласовать наши действия в одном отношении. Ты предоставляешь мне, как главе фамилии, право распорядиться этими страницами?
— Да!
Лорд Монтберри спокойно собрал рукопись и швырнул ее в огонь.
— Пусть эта дрянь принесет хоть какую-то пользу! — сказал он, расталкивая листки кочергой. — В комнате становится холодно, пьеса графини заставит разгореться потухшие поленья.
Несколько времени он глядел на весело заигравшее пламя, потом повернулся к брату.
— Теперь, Генри, я скажу еще несколько слов и навсегда покончу с этой историей. Я готов согласиться с тем, что ты, по чистой случайности, напал на следы преступления, совершенного во дворце в былое время, никто не знает, как давно. Я делаю тебе только эту уступку и оспариваю все остальное. Мистические влияния, которым якобы подверглись некоторые члены нашей семьи, — потеря тобой аппетита, странные сны нашей сестры, запах, нагнавший тошноту на Фрэнсиса, голова, явившаяся Агнессе, — все это мелодраматический вздор! Я не верю ничему, ничему, ничему!
Лорд Монтберри отворил дверь, вышел, но через секунду опять заглянул в комнату.
— Да, — прибавил он, — кое-чему я все-таки верю. Моя жена открыла мне маленький секрет. Я верю, что Агнесса выйдет за тебя. Спокойной ночи, Генри. Мы покидаем Венецию завтра утром.
Таким образом — просто и мудро лорд Монтберри разрешил тайну Венецианского дворца.
Заключение
Оставалась еще одна возможность выяснить, кто из братьев прав, и эта возможность находилась в руках Генри. Молодой человек хотел расследовать принадлежность пластинки с искусственными зубами по приезде в Англию.
Единственной живой хранительницей домашней истории фамилии Монтберри была старая няня, проживавшая с Агнессой. Генри воспользовался первым удобным случаем и постарался оживить ее воспоминание о покойном милорде. Но няня не простила самому знатному члену семейства его проступка и наотрез отказалась говорить о нем.
— Когда я в последний раз увидела милорда на лондонской улице, промолвила добрая женщина, — у меня пальцы зачесались, чтобы выцарапать ему глаза. Он выходил от дантиста, я шла с рынка, мы разошлись и, слава Богу, больше никогда не встречались!
Но по милости живого характера няни и ее оригинального способа выражаться цель Генри все же была достигнута. Он осмелился спросить, запомнила ли она дом, из которого выходил лорд Монтберри? Запомнила, конечно, слава Богу, еще из ума не выжила, ей всего только восемьдесят пять лет!
В тот же день он отвез пластинку с зубами дантисту. Сомнения Генри разрешились навсегда. Зубы принадлежали старшему лорду Монтберри.
Генри никому не говорил о своем открытии, даже брату Стивену. Когда пришло его время, он унес с собой в могилу эту страшную тайну.
Еще об одном обстоятельстве этой печальной истории хранил Генри сострадательное молчание. Маленькая миссис Феррари так никогда и не узнала, что ее муж был не жертвой графини, а ее сообщником. Она полагала, что покойный лорд Монтберри прислал ей тысячу фунтов, но не хотела ими пользоваться, упорно уверяя окружающих, что эти деньги «запятнаны кровью мужа». Агнесса, с одобрения маленькой вдовы, отдала деньги в детскую больницу, где на них увеличили число кроватей.
Весной нового года состоялась свадьба Генри и Агнессы. По просьбе Агнессы на церемонии присутствовали только члены семьи. Свадебного завтрака не было, медовый месяц молодые провели в уединенном коттедже на берегу Темзы.
В последние дни пребывания новобрачных в живописном уголке доброй Старой Англии их навестили дети леди Монтберри. Старшая девочка, играя в саду, услышала и пересказала впоследствии матери супружеский разговор о Венецианском дворце.
— Поцелуй меня, Генри!
— С удовольствием, радость моя!
— Теперь, когда мы муж и жена, я могу поговорить с тобой откровенно?
— О чем?
— О том, что случилось накануне нашего отъезда из Венеции. Ты виделся с графиней в последние часы ее жизни. Призналась ли она тебе в чем-нибудь?
— Сознательно не признавалась, Агнесса, и, следовательно, мне нечего сказать тебе.
— Она ничего не говорила о том, что видела и слышала в моей комнате в ту страшную ночь?
— Ничего. Мы знаем только, что рассудок ее так и не оправился от перенесенного ужаса.
Агнесса была не совсем удовлетворена. Эта тема продолжала волновать ее. Даже краткие ее отношения с несчастной женщиной возбуждали вопросы, приводившие молодую даму в недоумение. Она порой вспоминала пророчество графини: «Вы приведете меня ко дню открытия моих преступлений и наказанию, мне предназначенному». Просто ли не сбылось оно, как все пророчества смертных? Или оно исполнилось в ту страшную ночь, когда ей явился призрак?
Упомянем еще о том, что миссис Генри Вествик больше никогда не докучала мужу расспросами о тайне Венецианского дворца. Жены других мужчин, прослышав о ее таком необыкновенном поведении, глядели на Агнессу с сострадательным сожалением и называли ее между собой «старозаветной дамой».
Это все?
Все.
И до конца не раскроется тайна Венецианского дворца? Спросите себя: раскрыта ли нам тайна нашей жизни и смерти?