Мой ответ - нет

— Да, мисс Эмили, — если вам угодно.

Он ответил с той оригинальностью, которая была несвойственна ему, но он уже сознавал в себе уныние. Ее спокойствие было дурным признаком — с его точки зрения.

— Конечно, мое время настанет, — продолжала она, — но я ничего не знаю о любви по опыту; я знаю только то, о чем мои подруги говорят между собой по секрету. Судя по тому, что они сказали мне, девушка краснеет, когда любимый ею человек умоляет ее благосклонно принять его чувство. А я разве покраснела? Еще признак любви — как мне сказали — дрожать. А я разве дрожу?

— Нет.

— И разве я конфужусь смотреть на вас?

— Нет.

— Отошла ли я с достоинством — чтобы потом остановиться и бросить робкий взгляд на своего обожателя через плечо?

— Как бы я этого желал!

— Отвечайте мне просто, мистер Моррис, да или нет.

— Разумеется, нет.

— Одним словом, подала ли я вам надежду?

— Одним словом, я себя одурачил, — воскликнул Моррис.

Добродушная веселость ее обращения исчезла. Следующие слова она сказала серьезно и грустно:

— Не лучше ли для вас самих, чтобы мы с вами распрощались? Со временем — когда вы только будете помнить, как вы были добры ко мне, — мы можем встретиться опять. После всего, что вы выстрадали, пожалуйста, не заставьте меня почувствовать, что еще и другая женщина может поступить с вами жестоко и что это бездушное существо — я!

Никогда в жизни не была Эмили так непреодолимо очаровательна, как в эту минуту. На ее лице отразилось искреннее сострадание.

Молча поднес он ее руку к своим губам и побледнел, целуя ее.

— Скажите, что вы согласны со мною! — упрашивала Эмили.

— Я повинуюсь вам.

Отвечая ей, он указал на лужайку под их ногами.

— Посмотрите на этот сухой лист, который ветер гонит по траве. Возможно ли, чтобы такая симпатия, какую вы чувствуете ко мне, такая любовь, какую я чувствую к вам, может пропасть, завянуть и исчезнуть, как этот лист? Я оставляю вас, Эмили, с твердым убеждением, что мы еще встретимся. Что бы ни случилось — я полагаюсь на будущее.

Голос служанки донесся до них из дома.

— Мисс Эмили! Вы в саду?

Эмили вышла на солнечный свет. Служанка поспешила к ней и подала ей телеграмму. Девушка взяла ее с тяжелым предчувствием. Ее небольшой опыт в этом отношении показал ей, что в телеграмме всегда сообщаются дурные известия. Она преодолела свою нерешимость — распечатала — прочла. Краска сбежала с ее лица, она задрожала. Телеграмма упала на траву.

— Прочтите, — сказала Эмили слабым голосом.

Албан поднял и прочел: «Приезжайте в Лондон, мисс Летиция опасно больна».

— Ваша тетка? — спросил он.

— Да — моя тетка.

Книга вторая

В Лондоне

Глава XII

Миссис Элмазер

Столица Великобритании в некоторых отношениях непохожа ни на какую другую столицу. В народонаселении, наполняющем улицы, крайности богатства и бедности встречаются как нигде. В самих улицах великолепие и стыд архитектуры — замок и лачуга — находятся друг возле друга. Лондон по своему общественному виду есть город контрастов.

Эмили прямо с железной дороги поехала туда, где потеря состояния принудила укрыться ее тетку. Кеб проехал мимо обширного и прелестного парка, окруженного домами со статуями и куполами, к ряду коттеджей возле вонючей канавы, неправильно названной каналом.

Эмили остановила кеб перед садовой калиткой коттеджа на дальнем конце ряда. Дверь отворила единственная теперь прислуга мисс Летиции — ее горничная.

По наружности это доброе существо принадлежало к числу несчастных женщин, которых природа, по-видимому, намеревалась сделать мужчиной, но передумала в последнюю минуту. Горничная мисс Летиции была высока, долговяза и неуклюжа. При первом взгляде лицо ее как будто состояло из одних костей. Кости виднелись на ее лбу, выдавались на щеках, достигали своего широкого развития в челюстях. Из впалых глаз этой несчастной женщины смотрели с равной строгостью на всех ее ближних суровое упрямство и суровая доброта. Ее хозяйка, которой она служила более четверти столетия, называла ее Бони. [3]Она принимала это жестокое прозвание за знак дружеской фамильярности, лестной для служанки. Никому другому не дозволялась эта вольность. Для всех, кроме своей хозяйки, она была миссис Элмазер.

— Как здоровье тетушки? — спросила Эмили.

— Плохо.

— Почему мне прежде не дали знать об ее болезни?

— Из любви к вам она не хотела вас огорчать. «Не давайте знать Эмили» — таковы были ее приказания, пока она находилась в памяти.

— Находилась в памяти, Боже мой! — что вы хотите этим сказать?

— Она в горячке — вот что я хочу сказать.

— Я должна сейчас видеть ее. Я не боюсь заразиться.

— Не надо бояться никакой заразы. Но вы все-таки не должны видеть ее.

— Я непременно хочу ее видеть.

— Мисс Эмили, я не слушаюсь вас для вашей же пользы. Кажется, вы должны знать меня настолько, чтобы положиться на меня.

— Я полагаюсь на вас.

— Предоставьте же мою хозяйку мне, а сами ступайте в свою комнату — вам нужно отдохнуть с дороги.

— Я хочу ее видеть! — упрямо твердила Эмили.

— Нельзя, говорю вам! Как вы можете беспокоить мисс Летицию, когда она не может переносить света в своей комнате? Знаете ли какого цвета ее глаза? Красные, словно вареные раки.

При каждом слове этой женщины, недоумение и беспокойство Эмили усиливались.

— Вы сказали мне, что тетушка больна горячкой. А теперь вы говорите о какой-то болезни глаз. Пожалуйста, посторонитесь и пропустите меня к ней.

Миссис Элмазер невозмутимо распорядилась переноской вещей и отпустила кеб.

— Вы, кажется, не верите мне, — вздохнула она. — Хорошо! У нас сейчас находится доктор. Спросите его, пожалуйста.

Она отворила дверь гостиной и ввела Эмили.

— Это племянница хозяйки, сэр. Пожалуйста, попытайтесь задержать ее, а то я не могу.

Доктор Олдей был пожилой румяный человек, вполне освоившийся с атмосферой страданий и горестей. Он заговорил с Эмили так, как будто привык видеть ее большую часть жизни.

— Престранная женщина, — сказал он, когда миссис Элмазер затворила дверь за собой, направившись к хозяйке, — такую упрямицу, кажется, еще не приходилось мне встречать. Но предана, и, несмотря на неловкость, недурная сиделка. Боюсь, что не могу сказать вам ничего хорошего о вашей тетушке. Ревматическая лихорадка, усилившаяся от положения этого дома, выстроенного из глины и возле стоячей воды, последнее время усложнилась горячечным бредом.

— Это дурной признак, сэр?

— Самый худший; он показывает, что болезнь коснулась сердца. Да, ваша тетушка страдает от воспаления глаз, но это не самый важный симптом. Мы можем облегчить боль посредством охлаждающей примочки и темной комнаты. Я часто слышал от нее о вас — особенно после того, когда болезнь приняла серьезный характер. Что вы сказали? Узнает ли она вас, когда вы войдете в ее комнату? Около этого времени обыкновенно начинается бред. Я посмотрю, будет ли спокойный промежуток.

— Кстати, — продолжал он. — Может быть, мне следует объяснить вам, почему я решился послать вам телеграмму. Миссис Элмазер не хотела уведомлять вас о серьезной болезни ее хозяйки. Это обстоятельство, по моему мнению, возложило ответственность на меня. Бред вашей тетушки — я говорю о словах, вырывающихся у нее в этом состоянии, — по-видимому, возбуждает какое-то непонятное чувство в душе ее угрюмой служанки. Она не пустила бы и меня в спальню, если бы могла. Радушно ли приняла вас миссис Элмазер, когда вы приехали?

— Напротив. Мой приезд как будто раздражил ее.

— Я именно этого и ожидал. Эти верные старые слуги в конце концов всегда злоупотребляют своей верностью. Слыхали вы, что один остроумный поэт — я забыл его имя, он дожил до девяноста лет — сказал о человеке, который был его камердинером более чем полстолетия! «Тридцать лет он был прекраснейшим слугой, остальные тридцать лет он был самым суровым господином». Совершенно справедливо — я мог бы то же самое сказать и о моей экономке. Это интересная история, не правда ли?

3

Костлявая.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.