Закон и женщина

Успокоенная и подкрепленная уединением и утренней свежестью, я почувствовала себя достаточно сильной, чтобы взглянуть прямо на страшный вопрос, стоявший теперь передо мной, — на вопрос о будущем.

Я прочла отчет о процессе. Я дала себе обещание посвятить жизнь свою священной цели доказать невиновность мужа. Одинокая, беззащитная, я обязана была довести свое отчаянное предприятие до конца. С чего должна я была начать?

В моем положении смелое начало было, конечно, большим делом. Я имела серьезные причины считать Мизериуса Декстера способным дать мне совет и помощь. Он мог обмануть мои ожидания, он мог отказаться помогать мне или, как мой дядя Старкуэзер, принять меня за сумасшедшую. Все это было возможно, но я должна была попытаться. Мой первый шаг в деле моего мужа, решила я, приведет меня к калеке со странным именем.

Но если он примет меня, поймет меня, почувствует ко мне участие — что скажет он? Сиделка в своих показаниях представила его человеком резким на словах. Он скажет: как намерены вы действовать? Как могу я помочь вам?

Были ли у меня готовы ответы на эти два вопроса? Да! Я могла бы ответить ка эти вопросы, если бы только решилась высказать незнакомому человеку ужасное подозрение, в котором я до сих пор не решалась сознаться даже на этих страницах. Однако теперь я должна наконец высказать всю правду.

Начну с признания, что я закрыла отчет, вполне соглашаясь относительно одной подробности дела с моим врагом и с врагом моего мужа, с лордом-адвокатом. Он назвал объяснение смерти миссис Макаллан, высказанное защитой, «грубой натяжкой, в которой ни один разумный человек не найдет ни малейшего правдоподобия». Я тоже не обнаружила в свидетельских показаниях подтверждения того факта, что миссис Макаллан умерла от слишком большой дозы мышьяка, принятой ею самой по ошибке. Я верила, что она имела у себя мышьяк и что она принимала или намеревалась принимать его для улучшения цвета лица, но дальше этого я не шла. Чем больше я думала, тем сильнее убеждалась, что обвинительная власть была права, утверждая, что миссис Макаллан умерла, отравленная чужой рукой, хотя, конечно, не рукой моего мужа.

Так как муж мой был безусловно невиновен, то кто-нибудь другой был виновен. Кто из лиц, гостивших в то время в доме, мог отравить миссис Макаллан? Мое подозрение пало на женщину. Имя этой женщины — миссис Болл.

Да. Вот к какому поразительному заключению пришла я, изучая судебный отчет.

Обратитесь на минуту к письму с подписью «Хелена». Нет сомнения, хотя судьи и освободили ее от ответа на вопрос об этом, что письмо написала именно миссис Болл. Письмо точно выражает то состояние духа, в каком миссис Болл приехала в Гленинг.

Будучи женой другого человека, которому она дала слово прежде, чем встретилась с мистером Макалланом, что пишет она последнему? Она пишет: «Когда я думаю о Вашей жизни, принесенной в жертву этой негодной женщине, сердце мое обливается кровью за Вас». И еще: «Если бы я имела невыразимое счастье жить с лучшим из людей, в каком раю жили бы мы, какие блаженные часы испытали бы мы».

Если это не есть выражение бесстыдной, безумной любви женщины к мужчине — не к мужу, — так что же это? В таком состоянии духа и с такой нравственностью она неожиданно, со смертью своего мужа, почувствовала себя и объятия свои свободными. По прошествии некоторого времени она отправляется делать визиты и наконец приезжает в дом обожаемого человека. Жена его лежит больная в постели. Единственный гость в Гленинге — безногий калека, передвигающийся с места на место не иначе как в кресле на колесах. Никто не мешает миссис Болл пользоваться обществом любимого человека. Ничто не стоит между ней и невыразимым счастьем быть женой лучшего из людей, кроме некрасивой больной женщины, у которой мистер Макаллан никогда не чувствовал и не мог чувствовать ни малейшей любви.

Не естественно ли предположить, что такая женщина под влиянием таких побуждений и в таком положении способна решиться на преступление, если представляется возможность совершить его, не рискуя своей безопасностью?

Что показывает она сама?

Она сознается, что покойная миссис Макаллан спрашивала ее однажды о средствах для сохранения цвета лица. О чем еще говорилось во время этого свидания? Не узнала ли миссис Болл, какое опасное средство употребляет ее хозяйка для улучшения цвета лица, и не воспользовалась ли она впоследствии своим открытием для достижения своей преступной цели? Мы знаем только, что миссис Болл не сказала об этом ни слова.

Что показал помощник садовника?

Он слышал разговор между мистером Макалланом и миссис Болл, разговор, показывающий, что мысль о возможности сделаться женой мистера Макаллана, без сомнения, приходила в голову миссис Болл, и что она считала разговор об этом опасным. Невинный мистер Макаллан продолжал бы говорить, предупредительная миссис Болл остановила его.

А что рассказала Кристин Ормзон, сиделка?

Утром, в день смерти миссис Макаллан, сиделка была отпущена вниз. Она оставила больную, которая оправилась от первого приступа и была способна писать. Сиделка ждала около получаса, потом встревожилась, не слыша звонка, и отправилась в утреннюю комнату, чтобы посоветоваться с мистером Макалланом. Там она услышала об отсутствии миссис Болл. Мистер Макаллан не видал ее и спрашивал о ней мистера Декстера. Мистер Декстер тоже не видал ее. В какое время замечено было отсутствие миссис Болл? В то самое время, когда миссис Макаллан осталась в своей комнате одна.

Больная наконец позвонила. Сиделка вернулась в спальню около одиннадцати часов и нашла, что опасные симптомы, обнаружившиеся утром, повторились опять в значительно усиленной степени. Вторая доза яда, более значительная, чем первая, была дана больной во время отсутствия сиделки и (заметьте!) в то время, когда миссис Болл была неизвестно где. Выглянув в коридор, сиделка увидела, как она выходит с самым невинным видом из своей спальни (неужели она только что встала, в одиннадцать часов утра!), чтобы спросить о здоровье хозяйки дома.

Немного позже миссис Болл вошла вместе с мистером Макалланом в комнату миссис Макаллан. Умирающая женщина бросила на них обоих какой-то странный взгляд и приказала им выйти из комнаты. Мистер Макаллан принял это за проявление болезненной раздражительности и помедлил в комнате лишнюю минуту, чтобы сказать сиделке, что за доктором послано. Как поступила миссис Болл? Она убежала в паническом страхе. Даже у миссис Болл, по-видимому, есть совесть.

Разве все эти обстоятельства, рассказанные свидетелями под присягой, не подтверждают моего подозрения? Да, вторая доза мышьяка была дана рукой миссис Болл. Можно не сомневаться, что и первая доза была дана ею же. Как могла она это сделать? Сиделка сознается, что спала от половины третьего до шести. Она говорит также о запертой двери между спальней и кабинетом, ключ от которой был неизвестно где. Кто взял этот ключ? Почему не миссис Болл?

Мизериус Декстер сознался косвенным образом, что у него был свой особый взгляд на смерть миссис Макаллан. Вместе с тем, без сомнения, миссис Болл не пользовалась его расположением. Не подозревал ли он ее? Мне важно было выяснить это, дальнейший мой образ действий зависел от этого. Следующий шаг привел бы меня к миссис Болл. Теперь же было необходимо найти кого-нибудь, кто мог представить меня мистеру Декстеру.

Но успокоительное действие свежего воздуха и прогулки располагали меня более к отдыху, чем к размышлению о предстоящих мне затруднениях. Мало-помалу я почувствовала себя слишком сонной, чтобы думать, потом слишком утомленной, чтобы ходить. Моя постель показалась мне необыкновенно привлекательной, когда я прошла мимо отворенного окна моей комнаты. Пять минут спустя я поддалась соблазну, легла в постель и забыла свои заботы и огорчения. Еще через пять минут я заснула крепким сном.

Осторожный стук в дверь моей комнаты разбудил меня. Я услышала голос моего доброго старого Бенджамена.

— Друг мой, я боюсь, что вы умрете с голоду, если оставить вас спать. Теперь половина второго, и один ваш друг приехал завтракать с нами.