Страница 26 из 79
Поговорив с девушкой, я вернулась в спальню. Миссис Макаллан была одна. Она лежала совершенно спокойно, повернувшись лицом к стене. Подходя к постели, я наткнулась ногой на осколки разбитой чашки. «Кто это разбил чашку, сударыня?» — спросила я. «Я», — ответила она, не повернувшись ко мне и каким-то странным, глухим голосом. «Прежде чем выпили чай?» — спросила я. «Нет, выпив чай и возвращая чашку мистеру Макаллану». Я задала ей этот вопрос, чтобы узнать, пила ли она чай и не надо ли принести ей еще, если она не пила. Я вполне уверена, что помню хорошо свои вопросы и ее ответы. Затем я спросила, давно ли она одна. Она ответила: «Да, я старалась заснуть». — «Хорошо ли вы себя чувствуете?» — спросила я. Она ответила опять «да». Все это время она лежала, отвернувшись от меня. Подойдя к ней, чтобы поправить простыни, я взглянула на стол. Письменные принадлежности, всегда лежавшие на нем, были теперь разбросаны, и на одном из перьев я заметила невысохшие чернила. Я спросила: «Неужто вы писали, сударыня?» — «Почему же нет? — сказала она. — Я не могла спать». — «Новую поэму?» — спросила я. Она засмеялась горьким, отрывистым смехом. «Да, новую поэму», — сказала она. «Это хороший знак, — продолжала я. — Это показывает, что вы поправляетесь. Нам не понадобится сегодня доктор». Вместо ответа она только нетерпеливо махнула рукой. Я не поняла этого знака. Заметив это, она сказала мне сердито: «Уйдите от меня, я хочу быть одна».
Я принуждена была исполнить ее желание. По-видимому, она не чувствовала ничего особенного и могла обойтись без меня. Я повесила шнурок от звонка так, чтобы она могла достать его, и сошла опять вниз.
Прошло, как мне кажется, около получаса. Я сидела вблизи от звонка, но миссис Макаллан не звонила. Я чувствовала себя не совсем спокойно, сама не зная почему. Глухой голос, которым она говорила со мной в последний раз, не выходил у меня из головы. Я боялась оставить ее надолго одну и боялась рассердить ее, войдя к ней без звонка. Я решилась сойти в нижний этаж, в так называемую утреннюю комнату, где мистер Макаллан обыкновенно проводил утренние часы, и посоветоваться с ним. Однако в этот раз я не нашла его в утренней комнате, но услышала его голос на террасе. Я вошла и застала его разговаривающим с мистером Декстером, его старым другом, гостившим у него. Мистер Декстер сидел у окна своей комнаты наверху (он не владел ногами и возил себя сам в кресле на колесах), а мистер Макаллан говорил с ним, стоя на террасе внизу, «Декстер, — сказал он, — где миссис Болл? Не видали ли вы ее?» Мистер Декстер ответил, что не видал и не знает, где она.
Я выступила вперед и, извинившись, рассказала мистеру Макаллану о своем затруднении и спросила у него, следует ли мне войти без звонка или нет. Не успел он дать мне совет, как вошел слуга и объявил, что миссис Макаллан звонит, и звонит очень сильно.
Было около одиннадцати часов. Я опрометью бросилась наверх.
В коридоре я услышала, что миссис Макаллан стонет. Она страдала ужасно. Она чувствовала жгучую боль в желудке и в горле и опять тошноту. Я не доктор, но по лицу ее я поняла, что этот второй припадок был гораздо серьезнее первого. Я позвонила, чтобы вызвать кого-нибудь и послать к мистеру Макаллану, потом выглянула в дверь, надеясь найти кого-нибудь в коридоре.
Я увидела только миссис Болл. Она, по ее словам, только что вышла из своей комнаты, чтобы узнать о здоровье миссис Макаллан. Я сказала ей: «Миссис Макаллан чувствует себя очень дурно. Будьте так добры, сообщите это мистеру Макаллану и попросите его послать за доктором». Она тотчас же побежала вниз, чтобы исполнить мою просьбу.
Несколько минут спустя в спальню вошли мистер Макаллан и миссис Болл. Больная взглянула на них каким-то странным взглядом, таким взглядом, что я и описать его не могу, и попросила их уйти. Миссис Болл, по-видимому сильно испуганная, удалилась немедленно. Мистер Макаллан приблизился к постели. Жена взглянула на него опять тем же странным взглядом и воскликнула полуугрожающим, полуумоляющим тоном: «Оставь меня с сиделкой! Уйди». Он ушел, шепнув мне мимоходом: «За доктором послано».
До прихода мистера Голла больную стошнило. Рвота была мутная, пенистая и слегка подернутая кровью. Когда мистер Голл увидел это, он, видимо, смутился, и я слышала, как он сказал про себя: «Что это значит?» Он сделал все что мог, чтобы помочь больной, но, по-видимому, безо всякого успеха. Некоторое время ей было полегче, потом началась опять рвота, после рвоты стало опять легче. Но руки и ноги ее были постоянно холодны. Отзыв доктора о ее пульсе был также постоянно один и тот же: очень слаб. Я спросила мистера Голла: «Как же нам быть, сэр?» Он ответил: «Я не могу оставить ответственность на одном себе. Я прошу пригласить доктора из Эдинбурга».
Немедленно запряжена была в кабриолет быстрейшая лошадь из гленингской конюшни, и кучер отправился в Эдинбург за знаменитым доктором Джеромом.
В ожидании доктора мистер Макаллан вошел опять в комнату жены. Как ни была она слаба, но, увидев его, тотчас же подняла руку и сделала ему знак, чтобы он ушел. Он начал упрашивать ее позволить ему остаться. Нет, она настаивала, чтобы он ушел. Такое обращение с ним в присутствии доктора и в такое время сильно огорчило его. Он подошел к жене и, прежде чем она успела заметить его, поцеловал ее в лоб. Она вскрикнула и отшатнулась от него. Мистер Голл решил вмешаться и попросил его выйти из комнаты.
После полудня приехал доктор Джером.
Знаменитый врач вошел в спальню в то самое время, когда с больной сделался новый припадок рвоты. Он глядел на нее долго и молча, потом обратился ко мне и сказал, что желает остаться наедине с мистером Голлом. «Мы позвоним, когда вы будете нужны нам», — прибавил он.
Прошло долгое время, прежде чем они позвонили мне. Пока я ждала, они послали кучера в Эдинбург с запиской к слуге доктора Джерома, предупреждавшего, что он не вернется к своим городским пациентам еще несколько часов. Некоторые из нас сочли это дурным знаком для миссис Макаллан. Другие же думали, что это значит, что доктора надеются спасти ее, но полагают, что должны будут провести с ней для этого долгое время.
Наконец позвали меня. Когда я вошла в спальню, доктор Джером ушел поговорить с мистером Макалланом, оставив со мной мистера Голла. С этих пор до конца жизни бедной миссис Макаллан я не оставалась с ней ни на минуту одна. Тот или другой из докторов был постоянно в ее комнате. Обедать они ходили также поочередно. Это не удивило бы меня, если бы они давали больной лекарства. Но они не давали ей больше никаких лекарств. Их единственным делом возле нее было, по-видимому, стеречь ее. Я считала это своим делом, и поведение докторов очень удивило меня.
Когда в спальне зажгли лампу, я увидела, что конец близок. За исключением судорог в ногах, тревоживших ее время от времени, страдания больной, по-видимому, уменьшились. Но глаза ее ввалились, тело было холодно и влажно, губы посинели. Ничто теперь не возбуждало ее внимания, кроме, впрочем, последней попытки мужа повидаться с ней. Он вошел вслед за доктором Джеромом с видом человека, пораженного ужасом. Она не могла уже говорить, но, увидев его, тотчас дала понять слабыми знаками и звуками, что желает, чтобы он ушел. Он был так огорчен, что мистер Голл должен был помочь ему выйти из комнаты. Никому другому не позволяли входить к больной. Мистер Декстер и миссис Болл спрашивали о ней за дверью, но их не приглашали войти. Доктора сидели по обе стороны постели; молча глядя на больную, молча ожидая ее кончины.
Около восьми часов у нее отнялись руки и ноги, немного позже она впала в забытье. Ее тяжелое дыхание мало-помалу становилось все слабее и слабее. Около половины десятого доктор Джером приказал мне поднести к постели лампу. Он взглянул на нее, приложил руку к ее сердцу и сказал мне: «Вы можете уйти. Она скончалась». Затем он обратился к мистеру Голлу: «Потрудитесь спросить, может ли мистер Макаллан принять нас». Я отворила дверь перед мистером Голлом и вышла вслед за ним. Доктор Джером кликнул меня и приказал мне подать ему ключ от двери. Я, конечно, исполнила его приказание, хотя оно очень удивило меня. Сойдя вниз в людскую, я заметила, что и там все чувствовали, что в доме что-то неладно. Мы все были в тревоге, сами не зная почему.