Закон и женщина

Оставшись одна, я взглянула на книжный шкаф, в первый раз взглянула на него со вниманием.

Это был красивый дубовый шкаф со старинной резьбой. Он стоял у стены, отделявшей кабинет от залы. За исключением пространства, занятого во внутреннем углу дверью, он занимал всю стену, почти вплоть до окна. Наверху стояли вазы, канделябры, статуэтки, всего по две штуки, расставленные в симметричный ряд. Оглядывая этот ряд, я заметила, что на краю, со стороны окна, недоставало чего-то. На другом краю, со стороны двери, стояла красивая разрисованная ваза оригинальной формы. Где была другая соответствующая ваза, которой следовало бы стоять на соответствующем месте на другом краю шкафа? Я вернулась к все еще открытому шестому ящику левого бюро и заглянула в него опять. Рассмотрев осколки разбитой вазы, я убедилась, что это была та самая ваза, которой недоставало на шкафу.

Сделав это открытие, я вынула все осколки до последнего и рассмотрела их внимательно каждый порознь.

Я была слишком несведуща на этот счет, чтобы оценить достоинство вазы или ее древность. Я не могла даже узнать, английского она была происхождения или иностранного, фон был нежного сливочного цвета. Два медальона на двух противоположных сторонах вазы были окружены гирляндами и купидонами. В одном из медальонов была нарисована замечательно отчетливо женская головка, может быть, голова нимфы, или какой-нибудь богини, или какой-нибудь знаменитости — я не могла определить это верно. Другой медальон был занят мужской головой, изображенной также в классическом стиле. Пастухи и пастушки, в костюмах Ватто, с собаками и с овцами, составляли украшение пьедестала. Такова была ваза в дни своей целости, когда стояла на шкафу. По какому случаю она разбилась? И почему лицо майора Фитц-Дэвида изменилось, когда он увидел, что я отыскала осколки этой вазы?

Осколки не разрешили моих вопросов, осколки не сказали мне решительно ничего. Однако, судя по подмеченному мной взгляду майора, путь к открытию пролегал прямо или косвенно через разбитую вазу.

До сих пор я полагала, что указание, которое я надеялась найти, заключалось в какой-нибудь писаной бумаге. Теперь, после подозрительного взгляда майора на книжный шкаф, мне пришло в голову, что оно могло заключаться в книге.

Я оглядела ряды нижних полок, стоя на таком расстоянии от книг, чтобы быть в состоянии читать их названия. Я увидела Вольтера в красном сафьяне, Шекспира в голубом, Вальтер Скотта в зеленом, «Историю Англии» в коричневом. Я остановилась, утомленная и обескураженная Длинными рядами книг. Возможно ли, подумала я, осмотреть такое множество книг. И если бы я даже осмотрела их все, что могла бы я найти в них? Майор говорил, что жизнь моего мужа омрачена каким-то страшным несчастьем. Каким образом следы этого несчастья или какое-нибудь указание на него могут оказаться на страницах Шекспира или Вольтера? Одна мысль об этом казалась дикой, а попытка осмотреть книги с этой целью — бесполезной тратой времени.

Однако майор, несомненно, бросил украдкой пытливый взгляд на шкаф. К тому же разбитая ваза стояла некогда на шкафу. Давали ли мне эти обстоятельства право смотреть на вазу и на книжный шкаф как на два указателя на пути к открытию? Трудно было в ту минуту решить этот вопрос.

Я взглянула на верхние полки. Там коллекция книг была разнообразнее. Тома были мельче и расставлены не так аккуратно, как на нижних полках. Некоторые были в переплетах, некоторые в бумажных обертках. Один или два упали и лежали на боку. Были и пустые места от книг, вынутых и не положенных обратно. Словом, в верхней части шкафа не было обескураживающего однообразия. Неопрятные полки подавали надежду, что какой-нибудь счастливый случай наведет на открытие. Я решила, что если буду осматривать книжный шкаф, то начну с верхних полок.

Где была лестница?

Я оставила ее у стены с выдвижной дверью. Взглянув в эту сторону, я, естественно, взглянула и на выдвижную дверь, на неплотно притворенную дверь, через которую я слышала разговор майора со слугой, когда только что вошла в дом. С тех пор никто не отворял эту дверь. Все входили и выходили в дверь залы.

В ту минуту, когда я оглянулась, что-то пошевелилось в передней комнате, и от этого движения в щели неплотно притворенной двери мелькнул свет. Не следил ли кто-нибудь за мной через щель? Я тихо подошла к двери и быстро отодвинула доску. За дверью стоял майор! Я поняла по его лицу, что он следил за мной, пока я была у книжного шкафа.

Он держал в руках шляпу — очевидно, собирался уйти и теперь воспользовался этим обстоятельством, чтобы объяснить свою близость к двери.

— Надеюсь, что я не испугал вас, — сказал он.

— Вы только удивили меня, майор.

— Извините, мне так совестно! Я только что намеревался отворить дверь, чтобы сказать вам, что мне необходимо уйти. Я получил спешное поручение от одной дамы. Прелестная особа. Как жаль, что вы ее не знаете. Она в очень неприятном положении, бедняжка. Небольшие счетцы, знаете ли, и несносные торговцы, требующие уплаты, и при этом муж — о Боже мой! — муж, совершенно недостойный ее. Чрезвычайно интересное создание! Вы напоминаете мне ее немного, у вас одинаковая манера держать голову. Я уйду не более как на полчаса. Могу я сделать что-нибудь для вас? Какой у вас утомленный вид. Позвольте мне прислать вам еще шампанского. Нет? Обещайте позвонить, если вам захочется шампанского. И прекрасно. Au revoir, мой обворожительный друг, au revoir!

Лишь только он отвернулся, я задвинула опять дверь и села, чтобы отдохнуть немного.

Так он наблюдал за мной, когда я осматривала книжный шкаф! Человек, знавший тайну моего мужа, знавший, где находится указание на эту тайну, наблюдал за мной, когда я была у книжного шкафа! Теперь я не сомневалась более. Майор Фитц-Дэвид ненамеренно указал мне, куда я должна была направить мои поиски.

Я взглянула равнодушно на четвертую стену, которой я еще не осматривала, и на все, что находилось возле нее, на все изящные безделушки, расставленные на столе и камине, каждая из коих при других обстоятельствах могла бы возбудить мое подозрение. Даже акварельные рисунки нисколько не заинтересовали меня. Я рассеянно заметила, что все они были женские портреты, вероятно, портреты идолов майора Фитц-Дэвида, и мне не хотелось знать ничего более.

На пути к лестнице я прошла мимо одного из столов и заметила два ключа, которые майор оставил мне.

Маленький ключ тотчас же напомнил мне о шкафчиках под книжными полками. Странно, что я до сих пор не обратила на них внимания! Теперь у меня явилось внезапное предположение, что именно в них-то, за их запертыми дверцами, и скрывалось то, что мне было нужно. Я поставила лестницу на место и решила осмотреть запертые шкафы. Их было три. Когда я открыла первый из них, пение наверху прекратилось. Внезапный переход от музыки к мертвой тишине произвел на меня какое-то подавляющее действие. Причиной этого были, вероятно, мои расстроенные нервы. Следующий звук в доме, простой скрип сапог на лестнице, заставил меня содрогнуться. Мужчина, сходивший с лестницы, был, вероятно, учитель пения, кончивший Урок. Я услыхала, как затворилась за ним наружная дверь, и вздрогнула опять, как будто в этом знакомом звуке было что-нибудь ужасное. Однако я постаралась овладеть собой и приступила к осмотру первого шкафа.

Он был разделен полкой на два отделения. В верхнем не было ничего, кроме ящиков с сигарами, расставленных рядами один под другим. Нижнее было занято коллекцией раковин, сваленных в беспорядочную кучу. Майор, очевидно, дорожил больше сигарами, чем раковинами. Я тщательно осмотрела нижнее отделение в надежде найти что-нибудь интересное, но, кроме раковин, в нем не было ничего.

Открыв второй шкаф, я внезапно заметила, что в комнате стемнело. Я взглянула в окно. Было еще не поздно. Темнота произошла от набежавших туч. Дождевые капли стучали о стекла, осенний ветер мрачно свистел в углах двора. Я поправила огонь в камине. Нервы мои расходились опять, руки дрожали, я сама не понимала, что делалось со мной.