Страница 98 из 98
Когда Робеспьер объявил вам, что удалился из комитета, потому что его притесняли там, он позаботился высказать вам не все. Он не сказал вам, что встретил в комитете сопротивление, когда захотел издать декрет 22 прериаля, который в руках избранных им должен был стать таким пагубным для патриотов.
Хотели уничтожить, разрушить Конвент, и намерение было так действительно, что представители народа, которых хотели умертвить, окружены были шпионами. Низко говорить о справедливости и добродетели, когда попираешь их, когда высказываешься вследствие препятствия или противоречия».
Робеспьер бросается к трибуне. Большое число голосов: «Долой, долой тирана!»
«Я только что требовал, чтобы завеса была разодрана, я вижу с удовольствием, что это уже исполнилось, что заговорщики обнаружены, что они скоро будут уничтожены, и свобода восторжествует. (Громкие рукоплескания).
Враг народного представительства падет под ее ударами. Я сохранял молчание о том, что знал от близкого к тирану человека, что он составил список осужденных им. Но я видел вчерашнее заседание якобинцев, я видел образование армии нового Кромвеля, и я запасся кинжалом, чтобы поразить его, если Конвент не будет иметь достаточно мужества, чтобы арестовать его. (Громкие рукоплескания)… Станем обвинять его с благодарным мужеством в виду французской нации. Призываю ко всем друзьям свободы, ко всем старинным якобинцам, ко всем патриотам, чтобы они содействовали спасению свободы».
В заключение Таллиен предложил, арестовать Генрио и его штаб, а Билло-Варенн — арестовать Дюма, Буланже и Дюфресса. Эти предложения приняты при сильных рукоплесканиях и криках: «Да здравствует республика!»
Робеспьер, видя, что очередь приближается к нему, требует слова, но напрасно, голос его покрывается криками: «Долой тирана! Долой диктатора!»
Двое из членов комитетов, Баррьер и Вадье, Говорили долго с целью унизить Робеспьера, но не более чем накануне имели они намерение свергнуть его. Таллиен понял опасность такого положения и воскликнул: «Я требую слова, чтобы возвратить прения к настоящему их предмету».
Робеспьер: «Я сам сумею это сделать». (Ропот).
Таллиен: «Граждане, в эту минуту я обращу внимание Конвента не на сторонние факты, а исключительно на речь, произнесенную вчера здесь и повторенную у якобинцев. Там увидел я тирана, там увидел и весь заговор. В этой речи при содействии истины, справедливости и Конвента я найду орудие для того, чтобы побороть его, этого человека, которого добродетели и патриотизм столь много превозносились, но которого в памятную эпоху 10 августа увидели только три дня спустя после совершения революции; этого человека, который должен быть в комитете защитником угнетенных, оставил свой пост, чтобы явиться клеветать на комитеты, спасавшие нашу родину».
Атакованный этим, как ему известно было, безжалостным противником, Робеспьер теряет свое хладнокровие; он прерывает Таллиена криками и угрозами своими, чтобы добиться слова; собрание ропщет, и один из членов Горы, Луше, покрывая голосом своим шум и говор собрания, произносит эти слова, на которые никто еще не решался: «Предлагаю декрет об аресте Робеспьера».
Лозо: «Положительно доказано, что Робеспьер стремился к господству. Я на этом одном основании предлагаю арестовать его».
Луше: «Мое предложение поддерживают, следует отобрать голоса».
Робеспьер-младший: «Я также виновен, как и брат мой, я разделяю его добродетели, я требую подобного же декрета и против меня».
Робеспьер-старший: «Президент разбойников, предоставь мне право говорить или объяви мне, что ты хочешь зарезать меня».
Президент Коло звонит в колокольчик; Шарль Дюваль обращается к нему: «г. Президент, разве один человек может быть господином всего Конвента?»
Робеспьер, бледный и разъяренный, хочет прервать Бильо-Варенна, занявшего на трибуне место Таллиена, но старания его победить шум напрасны; от усталости ли или от волнения он издает лишь непонятные отрывистые звуки.
«Кровь Дантона душит тебя!..» — кричит ему Гарнье де-Сент.
За этим страшным восклицанием воцаряется молчание, и Робеспьер пользуется им: «Вы низкие люди!» — говорит он Горе, и, обращаясь к остальной части собрания: «К вам, людям непорочным, к вашей добродетели, обращаюсь я, а не к разбойникам…»
Тюрио, другой дантонист, занявший президентское место, после Коло д’Эрбуа, звонит и не дает Робеспьеру продолжать. Со всех сторон раздаются крики: «Арестовать, арестовать!»
Арест пускается на голоса и принято единогласно. Луше: «Мы подавали голоса за арест обоих Робеспьеров, Сен-Жюста и Куттона».
Лебо: «Я не хочу быть участником такого гнусного декрета, я требую, чтобы арестовали и меня». Фрерон: «Граждане сотоварищи! В этот знаменитый день отечество и свобода воскреснут из развалин своих».
Робеспьер: «Да, ибо разбойники торжествуют». Это было его последнее слово в Конвенте. Сознание господства своего над собранием было в нем так сильно, что он, по-видимому, не верил действительности всего происходившего. Несмотря на принятые декреты, несмотря на приказания Тюрио, оба Робеспьера, Сен-Жюст, Куттон и Лебо оставались на своих местах; крики негодования заставили их сойти с них, служители вывели их из зала и проводили оглушительными рукоплесканиями.