Святой грааль

– То есть Сатана и его подручные.

– Видимо.

– Наивен ты, братишка.

– Хватит! – потерял терпение монах. – Можно подумать, ты умнее меня.

– Вот ты про адские муки сейчас говорил. А почему грешники там должны мучиться? Неужели ты думаешь, что Сатана, соблазняя их здесь всякими греховными сладостями, будет наказывать их за то, что грешники фактически преданно служили ему? Нет, братец, он будет их благодарить за совершённые грехи и осыпать всякими благами, чтобы укреплять свои позиции. Зато те, которых ты считаешь праведниками и которые, согласно твоим утверждениям, отправятся в рай, не получат там ничего хорошего. Им достанется скучная жизнь с церковными песнопениями, молитвами с утра до ночи.

– Они получат благостную жизнь за свою праведность! – воскликнул монах, затравленно оглядываясь на своих собратьев.

– Благостная жизнь, братец, в том для них и состоит, чтобы поститься две трети года, а не вино вкусное вкушать. Или ты думаешь, что в раю им будет позволено наслаждаться радостями женских прелестей? Нет. Для праведников это грех. Там будет всё так же, как и здесь. Потому что сказано: каждому по вере его. Вот ты веришь, что баб тискать грешно, и терзаешься из-за того, что глаза твои вопреки твоей воле за девками следят, так в раю у тебя будет то же самое. Какие угрызения совести тебя здесь мучают, такие и там будут мучить. Просто там ты не будешь видеть греха, тебя отделят от него высоким забором. Не будет у тебя соблазна перед глазами, только и всего. А мысли твои и желания останутся. Мечты ведь никуда не денутся, братец. И если тут тебе кто-нибудь может отпустить грехи за твои неправедные мысли, то там уже никто не будет отпускать их. Будешь жить с ними лицом к лицу, если они вдруг возникнут. И будет они тебя жечь страшным огнём желания. И где ж, получается, вечное пламя адское? В преисподней или в раю, братец?

– С твоего языка льётся губительный яд ереси! – воскликнул кто-то из-за спины молодого монаха. – Тело человеческое есть скопище скверны!

Ван Хель громко и беззастенчиво рассмеялся. Сидевший возле костра Амрит тоже мерзко захихикал.

– Я лишь рассуждаю, прибегая к логике, – проговорил, отсмеявшись, Хель. – Грех не в том, что ты хочешь женщину, а в том, что ты само совокупление считаешь порочным, нечистым. А это происходит потому, что ты ищешь во всём только мерзость. Некоторые восхищаются человеческим телом, а ты порочишь его, клевещешь на него, потому что презираешь саму жизнь и себя презираешь, братец. Ты выступаешь против того, что сотворено Богом!

Ван Хель жадно всматривался в напряжённые лица служителей церкви. Глаза стоявших перед ним монахов были полны ужаса.

– Зачем же вы живёте, братья? – Хель опять понизил голос. – Зачем вы живёте, если вы не любите жизнь? Может, мне помочь вам избавиться от её греховной тяжести? Я могу сделать это прямо сейчас!

Он шагнул к ним. В свете затухавшего костра вспыхнуло лезвие остро отточенного меча, и острие, тонко разрезав воздух, застыло возле горла молодого монаха.

– Или ты ещё не готов умереть?

Тот громко сглотнул и закрыл глаза.

– Вы говорите, что голодны, так я могу напоить вас вашей кровью, – продолжал горячиться Хель. – Вы насытитесь сполна.

– Довольно, Хель, – вдруг проговорил крестьянин. – Что это на тебя нашло?

Ван Хель покосился на него, всё ещё продолжая держать меч возле горла молодого монаха. Так он простоял несколько секунд, затем опустил руку.

– Убирайтесь, пока я не выпустил вам кишки!

Монахи закивали, попятились…

Но в следующее мгновение откуда-то из-под ряс они выхватили ножи и бросились на Ван Хеля. Амрит успел выставить перед собой вилы и насадил на них молодого монаха. До конца схватки он так и не смог выдернуть вилы из подрагивавшего тела. Хель, не отступая ни на шаг, отражал удары нападавших, вращаясь на месте, уворачиваясь, припадая к самой земле и высоко подпрыгивая. Хороший конюх не успел бы оседлать лошадь, а схватка уже закончилась.

– И что это было? – спросил Амрит, разглядывая окровавленные трупы монахов. – Видишь, до чего ты довёл их своими разговорами.

– Не в разговорах дело, – парировал Хель.

– А в чём же?

– Это Псы!

Ван Хель наклонился над ближайшим мертвецом и вздёрнул широкий рукав рясы. На пальце убитого серебрился перстень с четырьмя лепестками. На руках других монахов виднелась татуировка с тем же узором.

– Узнаёшь этот перстень, Амрит? Псы Тайной Коллегии, – сказал Ван Хель. – Интересно, кого из нас они вычислили? Тебя или меня?

– Так или иначе, нам надо разойтись. Когда мы вдвоём, им легче определить, где мы находимся. – Нарушитель ещё раз внимательно осмотрел трупы. – Да, не каждый выбирает работу себе по вкусу. Рабы… Все вокруг рабы…

Он похлопал Ван Хеля по плечу и неторопливо побрёл в темноту. День совсем угас.

– Амрит, разве ты не пойдёшь с крестоносцами?! – крикнул вдогонку Хель.

– Пойду, конечно, пойду. Когда пространство насыщено смертью, следы запутывать гораздо легче, – отозвался Нарушитель и растаял во мраке.

Рыцари наступали шумно. Лязг тяжёлых доспехов и топот тысяч боевых коней заглушал человеческие голоса. Хлопавшие на порывистом ветру знамёна напоминали шум океанских волн. Звук продвигавшейся армии разносился далеко по округе. По широкой дороге тянулись колонны всадников и пеших воинов, в крытых кибитках сидели купцы, женщины и странствующие музыканты.

Перебравшись через перевал, Ван Хель остановился, оглядывая открывшуюся перед ним зелёную долину. В воздухе висела густая пыль, из-за чего дышалось тяжело. Хель облизал пересохшие губы.

По правую руку от дороги виднелся крестьянский дом с повалившимся забором. Земля вокруг была вытоптана, хозяйство казалось разорённым, но какие-то признаки жизни всё-таки угадывались. Ван Хель уверенно приблизился к дому и осмотрел унылый двор. Возле двери стояло ведро, на дне которого виднелась вода. Хель опустился на корточки и погрузил руку в воду. Посидев в этом положении некоторое время, он смотрел на дорогу, по которой двигались нескончаемым потоком вооружённые люди. Затем он зачерпнул воду, поднёс ладонь ко рту и смочил губы. Вода отдавала тиной. Он опять зачерпнул и теперь сделал небольшой глоток. Истосковавшийся по влаге организм отозвался пробежавшим по телу огнём. Ван Хель неторопливо глотнул ещё, вслушиваясь в свои ощущения… Какая-то необъяснимая тревожная тень коснулась сердца.

Он оглядел двор, прислушался. Шум тысяч ног заглушал все тихие звуки, но Хель всё-таки уловил ухом что-то на заднем дворе. Выпрямившись, он поправил висевшую за спиной вещевую сумку и осторожно обошёл крестьянскую хижину.

Возле покосившегося стола стояла сутулая женщина и разделывала, судя по запаху, рыбу. В её движениях чувствовалась неодолимая усталость. Некоторое время женщина не замечала присутствия Хеля и продолжала заниматься рыбой, вяло отмахиваясь от назойливых мух, жужжавших вокруг неё.

Он нахмурился… Веки опустились на несколько секунд, освобождая Хеля от картины реального мира. Он медленно повёл головой и тут же открыл глаза.

– Изабелла… – прошептал он.

Женщина вздрогнула и замерла. Казалось, она услышала шёпот Ван Хеля, несмотря на висевший в воздухе гудящий топот тысяч копыт. Она медленно обернулась, и Хель увидел незнакомое лицо, опалённое солнцем, с тёмными следами синяков под левым глазом.

– Вот я и нашёл тебя, – задумчиво проговорил Хель, изучающее разглядывая молодую женщину. – Не искал, но нашёл.

Она попятилась, выставив перед собой нож с обломанным концом.

– Не подходи! – просочилось сквозь её сжатые губы.

Её лицо не отличалось ни красотой, ни правильностью черт. Женщина выглядела невзрачно и неопрятно. Из-под линялого синего платка выбивались нечесаные волосы. На сером фартуке тёмными пятнами выделялись следы жира и крови, на руках поблёскивала налипшая рыбья чешуя.