Святой грааль

– Сыны Божьи! Уж коли обещали мы Господу установить у себя мир и блюсти добросовестно права церкви Христовой, то не можем мы забыть и о главном. Я говорю о Гробе Господнем в Иерусалиме! Отвоевать его – ваша первейшая обязанность! Это дело сегодня – главнейшее для вас, стоящее превыше прочих, на которое вам следует обратить вашу силу и отвагу. Необходимо, чтобы вы как можно быстрее поспешили на выручку вашим братьям, проживающим на Востоке, не дожидаясь, пока орды нечестивцев вторгнутся на нашу землю. В пределы Романии уже вошло персидское племя турок, жадное до христианских земель. Они семикратно одолевали христиан в сражениях, многих поубивали, многих забрали в полон, разрушили наши церкви! И если будете вы долго прозябать в бездействии, придётся вашим братьям по вере пострадать ещё больше. Вот потому и несу вам слово Папы: прошу и умоляю вас, глашатаев Христовых, чтобы вы со всей возможной настойчивостью увещевали людей всякого звания, как конных, так и пеших, как богатых, так и бедных, позаботиться об оказании всяческой поддержки христианам. Изгоните с наших земель нечестивых! Я обращаюсь к присутствующим и поручаю сообщить отсутствующим. Так повелевает Христос! Если кто, отправившись туда, окончит своё житие, поражённый смертью, будь то на сухом пути, или на море, или же в сражении против язычников, отныне да отпустятся ему грехи! Это обещано всем, кто пойдёт в поход, ибо святую нашу Церковь наделил такой милостью сам Господь. О, какой позор, если бы презренное и недостойное племя язычников, служащее дьявольским силам, одолело бы народ, проникнутый верою во всемогущество Божье. О, каким срамом покроет вас Господь, если вы не поможете Ему и тем, то исповедует веру христианскую!

– Какие щедрые посулы, – сплюнул Ван Хель и натянул пониже войлочную шапку.

Стоявший возле него мужчина смачно высморкался в кулак и вытер руку о подол куртки.

– Если и впрямь отпустятся все грехи, то ошибкой будет не отправиться туда, – прошепелявил он.

– Те, кто намерен пойти в поход против неверных, – продолжал священник, – пусть не медлят, но, оставив собственное достояние и собрав необходимые средства, пусть с окончанием этой зимы, уже весной горячо устремятся по стезе Господней.

– Я готов идти хоть сегодня, святой отец! – не очень громко выкрикнул сморкавшийся. – А ждать до весны мне не с руки, потому что жена совсем измучила своей сварливостью. Впрочем, если вы подкинете несколько монет, чтобы я мог переждать до наступления тепла, то я потерплю.

– Ха-ха-ха! – поддержал его кто-то ещё. – Если нам простятся все грехи, то надо успеть согрешить побольше. А восточные девки, говорят, хороши: горячие и душистые. Дураки мы будем, если не попользуемся ими – всё простится…

Но основная масса собравшихся на площади завыла призывно:

– Смерть нечестивцам! Так хочет Бог!

– Сыны Божьи! – Священник повысил голос. – Пусть ваши сердца воспламенятся жаждой освобождения Гроба Господня, которым ныне владеют и который оскверняют нечестивые! Устремитесь же в святые места! Помните, что Иерусалим – пуп земли, край плодоноснейший по сравнению с другими, земля эта – словно второй рай! Её прославил Искупитель рода человеческого, украсил её своими деяниями, освятил страданием, искупил смертью! Так пойдите же туда и освободите землю святую, оросите её кровью язычников!

– Аминь! – взревели люди. – Так хочет Бог!

Ван Хель с любопытством обернулся на этот рёв и увидел несколько десятков раскрасневшихся лиц, вскинутые над головами кулаки и несколько брошенных в воздух шерстяных шапок.

– Так хочет Бог! Пусть же этот клич станет для вас воинским сигналом, ибо это слово произнесено Богом! – Эта фраза, надрывно произнесённая священником, окончательно потонула в шуме человеческих голосов.

– А теперь не мешало бы прогреть внутренности глотком доброго вина, святой отец! – гаркнули в толпе.

– В храме Божьем всегда найдётся горячительный напиток для верных сынов Христа, – закивал священник. Он махнул своим жезлом, и привязанная к палке мокрая тряпка с белым крестом измученно колыхнулась.

Из раскрывшейся двери церкви вышел коренастый монах, он катил перед собой тяжёлую бочку, громыхая ею по каменной кладке. Налитое кровью лицо надулось, когда монах стал сдерживать разогнавшуюся бочку, дабы она не сорвалась по ступеням вниз. Несколько крестьян бросились вперёд, чтобы помочь монаху управиться с бочкой.

– Пейте, дети мои! – воскликнул священник. – Пейте, радуйтесь и помните, что все едины во грехе, но не всех следует мерить одной мерою!

Народ бойко загомонил и ринулся к бочке, все отпихивали друг друга, норовили стукнуть в глаз и в ухо.

– Терпение, дети мои! – воззвал к ним священник. – Дождитесь, пока мы вынесем чашки…

– Где у вас кузница? – Ван Хель тряхнул за плечо беспрестанно сморкавшегося мужчину. – Мне надо поправить колесо.

– Отправляйтесь чуток вниз по дороге, ваша милость, там и найдёте кузнеца, – по возможности учтиво ответил крестьянин. Несмотря на небогатую одежду Хеля, он намётанным глазом сразу определил по осанке Ван Хеля, что тот не был простолюдином.

Кузнец сидел на лавке возле своей мастерской, набросив на плечи шерстяной плащ, и ковырял металлическим прутом в жирной земле. При входе в кузницу виднелась покосившаяся деревянная фигура Мадонны с младенцем на руках, любовно покрытая яркими красками – лицо светилось бледно-розовым, плащ – синевой, младенец – снежной белизной. Мадонна приветливо улыбалась гостям кукольным лицом и неотрывно наблюдала за ними чёрными крапинками глаз.

– Почему не слушаешь священника, дружище?! – крикнул ему Ван Хель. – Славно у него язык подвешен. Народ уже горит желанием громить неверных.

– У каждого своя стезя, – откликнулся кузнец, говоря медленно, словно взвешивая каждое слово. – Моё место здесь. Надо оружие выковать – сделаю. Надо лошадь подковать – сделаю. Ключ или замок придумать с хитринкой – тоже могу. А кровь пусть другие льют, коли им охота.

– А как же отпущение грехов? Церковь большие обещания даёт.

– Что мне на роду написано, того не избежать, и церковь тут ни при чём. А грехи – отпущены они или нет – никуда от нас не денутся. Отпущенные грехи всё равно грехами остаются. Перед Богом отвечать будем, а не перед Церковью.

– Весело рассуждаешь.

– Жизнь весёлая, – широко оскалился кузнец.

– Колесо посмотришь?

– Чего же не взглянуть. – Кузнец поднялся, и шерстяной плащ мягко соскользнул с него, открыв круглые обнажённые плечи.

– А переночевать тут есть где?

– У меня и заночуйте, сударь, если не брезгуете. – Он указал сильной рукой на приземистый домишко, приютившийся возле кузницы и обнесённый аккуратным деревянным забором

– С удовольствием. – Ван Хель обернулся к Шарлю: – Спрыгивай с телеги, Толстяк. Отдыхать пора.

– Хвала Господу, – забормотал радостно Шарль и, тяжело перевалившись через борт повозки, плюхнулся обеими ногами в глубокую вязкую лужу, и если бы его кожаные боты не были туго перетянуты сверху толстыми ремнями, он наверняка зачерпнул бы изрядную порцию грязи.

– Сколько же нам ещё до владений графа? – спросил Шарль, когда седьмой день их путешествия подходил к концу.

– Ты утверждал, что нам ехать пять дней.

– Мне так говорили…

– Доберёмся до какого-нибудь хутора и там спросим.

– Мы сегодня весь день никого не видели. А эта дорога ведёт неизвестно куда. Мы заблудились!

Было холодно и ветрено. Кое-где в лесу и на дороге виднелись белые пятна снега.

– Я продрог насквозь, – пожаловался Шарль.

– Хорошо, что похолодало. Дорога застыла, грязи нет совсем, – сказал Хель.

– «Хорошо, что похолодало», – передразнил Шарль. – Не понимаю, как ты умеешь обходиться без плаща.

Телега загромыхала, переваливаясь на закостеневших комьях земли.

– Как бы наше колесо опять не разболталось, – заволновался Толстяк.