Свет во тьме

Сара наклонилась, чтобы потрепать шею жеребца. На ощупь она была точь-в-точь как черный бархат.

— Как его зовут?

— Некромант, — отозвался Габриель, и в голосе его прозвучало тщеславие.

— Некромант? И что это значит?

— Это тот, кто может общаться с духами умерших.

Сара глянула на него через плечо.

— Странное имя для лошади.

— Странное? Возможно, — загадочно ответил Габриель. — Но весьма подходящее.

— Подходящее? Но каким образом?

— Ты хочешь скакать или потратить всю ночь на глупые вопросы?

На какой-то момент она задумалась, а затем взглянула на него улыбаясь.

— Скакать!

Габриель дернул поводья, и они помчались в черную ночь, удаляясь все дальше.

— Быстрей! — требовала Сара.

— Ты не боишься?

— С тобой — нет.

— Тебе стоило бы бояться, Сара-Джейн, — пробормотал он, тяжело дыша, — и особенно меня.

Она сжала бока жеребца коленями, и тот рванул вперед, едва касаясь земли мощными копытами.

Сара вскрикивала от удовольствия, когда они летели через ночной мрак. В теле коня чувствовалась сила, и такими же сильными были руки мужчины, надежно державшие ее за талию. Ветер трепал ее волосы и обжигал щеки, но она только смеялась, закидывая голову назад.

— Быстрей! — кричала она, охваченная чувством свободы.

Деревья, изгороди, спящие фермерские дома мелькали мимо неясными пятнами. Они с ходу взяли изгородь в четыре фута, и она испытала чувство полета. Звуки и запахи — все смешалось: стрекот сверчков, лай собак, запах влажной земли и конского пота. Но еще сильнее волновало Сару дыхание Габриеля на ее щеке и то, с какой силой его руки сжимали ее талию.

Габриель позволил коню скакать во весь опор, пока его бока не стали тяжело вздыматься, пока их не покрыли клочья пены. Боясь загнать жеребца, он осторожно, но твердо натянул поводья, и тот замедлил бег, а затем встал.

— Это было великолепно! — вскричала Сара.

Она обернулась к нему, и в слабом свете луны он увидел, что щеки ее горят, губы полуоткрыты, а в глазах словно пляшут солнечные лучи.

Как же она прекрасна, его Сара! Как она полна жизни! Что за жестокая судьба приковала ее к инвалидному креслу? Такая красивая девушка, такая живая, на пороге своего расцвета. Она должна быть одета в шелк и атлас, а вокруг нее виться целая свита учтивых кавалеров.

Спешившись, Габриель снял девушку с крупа коня и понес через влажную высокую траву к большому валуну. Он опустился на него, посадив Сару себе на колени.

— Я так благодарна тебе, Габриель, — прошептала она.

— Мне было вдвойне приятно, миледи.

— По-моему, это уже чересчур, — объявила она с дерзкой усмешкой. — Полагаю, леди не несутся куда глаза глядят в темноте на огромных черных дьявольских скакунах.

— Нет, — отозвался он, его серые глаза улыбались. — Они так не поступают.

— Ты знал многих леди?

— Нескольких. — Он провел по ее щеке указательным пальцем, она едва ощутила это прикосновение, таким оно было легким.

— И все они были прекрасны и изысканны? Габриель кивнул.

— Но ни одна из них не была так прекрасна, как ты.

Она упивалась его словами, читая в его глазах молчаливое подтверждение.

— Кто ты, Габриель? — спросила она мечтательным мягким голосом. — Человек или волшебник?

— Ни то, ни другое.

— Но ты мой ангел-хранитель?

— Всегда, дорогая.

Вздохнув, она прислонила голову к его плечу и закрыла глаза. Как прекрасна ночь, когда его руки обнимают ее. Она почти не чувствовала себя калекой, забыла о своем увечье. Почти.

Сара потеряла счет времени в кольце его рук, слушая стрекот сверчков, шелест и вздохи ветра в кронах деревьев, биение его сердца под своей щекой.

Дыхание замерло у нее в горле, когда она почувствовала его пальцы на своих волосах, а затем — прикосновение к ним его губ.

Но он вдруг резко поднялся. Не успев даже понять, что случилось, она уже оказалась на спине лошади, а Габриель подтягивался за ней с гибкой грацией кошки.

Она почувствовала в нем перемену, какое-то неясное ей напряжение. Минутой позже его руки вновь сомкнулись на ее талии и они помчались сквозь ночь.

Сара снова откинулась на его надежную, как стена, грудь. Она чувствовала тепло рук и его дыхание на своей щеке.

Волны наслаждения поднимались в ней от этих прикосновений, и, положив свои руки на его и прижимая их еще теснее к себе, она молчаливо давала понять, насколько ей приятна его близость.

Ей вдруг послышался его вздох, как если бы он страдал от боли, но она отбросила эту мысль, говоря себе, что это всего лишь ветер, стонущий в кронах деревьев.

Очень скоро они вернулись к приюту.

— Ты придешь завтра? — спрашивала она, пока он укладывал ее в постель, укутывая одеялами, словно ребенка.

— Непременно, — пообещал он. — Спи спокойно, дорогая.

— Думай обо мне, — прошептала она. Кивнув, он удалился. Думать о ней. Если бы он только мог себе это позволить!

— Куда желаешь отправиться на этот раз? — спросил Габриель на следующий вечер.

— Мне все равно, лишь бы быть с тобой.

В следующее мгновение он уже нес ее по тропинке через монастырский парк.

Сара удивлялась, как легко он ее держит, это было так приятно — покоиться в его объятиях. Склонив голову ему на плечо, она замерла от удовольствия. Слабый ветерок шевелил листву на деревьях. Луна, казалось, висела над самой землей. Воздух был насыщен ароматами трав и цветов, раскрывающихся к ночи, но ей кружил голову запах, исходивший от кожи Габриеля — чуть разогретый мускус, воспоминание о старом вине и дорогом одеколоне.

Габриель легко шел с ней на руках по тропинке, оставляя следы на песке. Когда они достигли скамьи возле тихого пруда, он сел, опустив ее рядом с собой.

Это было чудесное, волшебное место. Возле пруда в диком изобилии росли высокие папоротники с кружевными листьями. В отдалении она слышала вопрошающее уханье совы.

— Что ты делал сегодня весь день? — просила Сара, поворачиваясь к нему. Габриель пожал плечами:

— Ничего такого, что было бы интересно тебе. А ты?

— Я читала младшим. Сестра Мария-Жозефа все чаще обращается ко мне за помощью.

— И это делает тебя счастливой?

— Да, я люблю выполнять разные поручения. Дети так нуждаются в любви. Им нужно, чтобы их приласкали. Я никогда раньше не понимала, насколько это важно для них, пока… — Легкий румянец окрасил ее щеки. — Пока ты не прикоснулся ко мне. Руки человека так успокаивают.

Габриель слегка усмехнулся. «Ну да, если человека, то конечно», — устало подумал он.

Сара улыбнулась:

— Кажется, эти дети любят меня. Не знаю почему.

Но он знал почему. В ней было столько любви, чтобы дарить ее другим-неиссякаемый запас нежности.

— Не хочется думать обо всем том времени, что я потратила на бесполезную жалость к самой себе, — продолжала Сара. — Сколько просидела взаперти в своей комнате, горюя, что не могу ходить. Вместо этого я могла бы помогать детям. — Она взглянула на Габриеля. — Они так открыты, так ждут любви.

— Так же, как и ты. — Он не хотел произносить этого вслух, но слова вырвались сами собой. — То есть я хотел сказать, что детям легко любить тебя, ты можешь многое им дать.

Она печально улыбнулась:

— Возможно, они тянутся ко мне из-за того, что их больше некому любить.

— Сара…

— Это так. Возможно, Бог и поместил меня здесь ради счастья маленьких, потерянных ягнят, которые никому больше не нужны.

«Ты нужна мне». Эти слова прогремели в его голове, сердце, душе.

Внезапно Габриель встал и пошел прочь от скамейки. Он не мог сидеть рядом с ней, чувствовать ее тепло и ток крови, бегущей по венам, знать печаль, живущую в ее сердце, и не прикоснуться к ней, не взять ее.

Он уставился в черную глубину пруда, такую же черную, как его душа. Он так долго был один, мечтая о ком-нибудь, с кем мог бы разделить свою жизнь, о том, кто, узнав, кем он является на самом деле, все же продолжал бы любить его.