Свет во тьме

Чувствуя его волнение, жеребец заходил под ним. Габриель сказал несколько ласковых слов, чтобы животное успокоилось, и продолжал сидеть, бессмысленно уставившись в пустоту. Образы Мориса и Сары не оставляли его. Сара в объятиях Мориса в его постели.

Габриель закинул голову, и долгий мучительный крик вырвался из его горла. Он стегнул жеребца, заставив его мчаться, словно ветер, по безмолвной черной земле.

Но он не мог освободиться от гнетущих мыслей, продолжая видеть Сару в объятиях другого.

Смертного, который мог быть с ней при свете дня.

Человека, который мог дать ей сыновей.

Сара перестала думать о Габриеле, не читала больше его мыслей и не посылала ему своих. Каждый день она прогуливалась с Морисом, мысленно восхищаясь его мужеством и верностью, не считая массы других достоинств; она говорила себе, что любит его. Они танцевали вместе. Он был принцем ее Авроры, Альбертом ее Жизель. После театра они ужинали при свете свечей. В середине дня прогуливались, разговаривая о женитьбе. Она позволила ему целовать себя и не отвергала его ласк, но не разрешала переехать к ней.

У нее вдруг проснулась страсть к нарядам, и она накупила шляпы, обувь, нижние юбки, платья вечерние и повседневные, веера из страусовых перьев, кружевные зонтики, ночные сорочки из прозрачного газа.

Затем она вспомнила о квартире и заново отделала ее в оттенках белого с розовым и лиловым.

Она исполняла каждую свою малейшую прихоть. Танцевала она, как никогда. Публика не уставала рукоплескать ей.

Он ощутил ее присутствие, войдя в большой зал, и произнес проклятие.

На ней было светло-красное платье цвета свежей крови. Волосы, черные и густые, распущены волнами по плечам. Она вся лоснилась, и он знал причину-ей удалось насытиться совсем недавно.

— Что ты здесь делаешь?

— Джованни, любовь моя, так-то ты встречаешь старых друзей?

— Мы не друзья, — резко возразил он.

— Стало быть, любовники, — поправилась Антонина. — Еще лучше.

Она подошла к нему и пробежала руками по плечам и рукам Габриеля, с удовольствием ощущая кончиками пальцев силу, пульсирующую в его теле.

Заглянув в его глаза, она почувствовала, как взволновалась ее кровь.

— Ах, Джованни, почему я оставила тебя? Габриель отвел ее руки и отстранился.

— Чего ты хочешь, Нина? Кокетничая, она состроила обиженную гримаску.

— В самом деле, чего бы это я хотела? Прошли десятки лет с тех пор, как мы виделись в последний раз, дорогуша. Я лишь хотела узнать, как ты.

— Прекрасно. Уходи.

— Не груби, Джанни.

Она прошла по залу, трогая гобелены, потом помедлила у высокого узкого окна, глядя на двор.

— Почему ты здесь? — спросила она, не оборачиваясь. — От кого скрываешься?

— Я ни от кого не скрываюсь, — ответил Габриель.

«Ни от кого, кроме Сары, ни от кого, кроме себя», — подумал он.

Антонина оглянулась через плечо.

— Ты не умеешь лгать, Джанни.

Она пристально смотрела в его глаза, и даже через комнату он чувствовал жар и силу ее взгляда. Тысячу лет бродила по земле Антонина Инсенна, и он не знал вампира старше и могущественнее.

— Ты снова влюбился, Джованни? Поэтому заточил себя в этом мрачном замке?

«Она всегда отличалась прозорливостью большей, чем у других», — вяло отметил он. Не было особых причин лгать ей, и все же — он не желал открывать правду.

— Похоронив Розалию, я дал клятву больше никого не любить, — отрезал он.

— Когда-то ты любил меня, — сказала Антонина. — Помнишь ли ты те длинные летние ночи, которые мы проводили вместе, дорогуша?

— Не называй меня так! Антонина приподняла тонкую черную бровь.

— Все дело в женщине, Джанни? Ты приехал сюда зализывать свои раны? — Она двинулась к нему так легко, что, казалось, летит, едва касаясь пола. — Пройдемся вместе, Джанни, — заворковала она, в глазах ее сверкнула жажда крови. — Давай поохотимся, а потом займемся любовью.

Очень медленно Габриель покачал головой:

— Уходи, Нина, я не хочу тебя. Она выпрямилась, задрав подбородок с видом королевы.

— Когда-то ты хотел меня, Джованни Онибене. Не станешь же ты отрицать, что нам было очень хорошо вдвоем? — Самодовольная лыбка растянула ее губы. — Я вижу, ты помнишь наши ночи. За все эти долгие годы, любовь моя, я не имела партнера, способного сравниться с тобой.

Он смотрел на нее с ненавистью, зная, что она говорит правду. Им бывало очень хорошо. Она любила его с такой страстью, силой и стойкостью, как может любить только вампир. Она вечно жаждала его прикосновений, и ему нравилось это. Сначала он считал себя первосортным любовником, этим объясняя ее тягу к себе. Но потом понял, что она просто ненасытна и желает постоянно, еще и еще. Похоть ее была неутолима, возможно, и в бытность свою смертной она обладала той же жаждой.

Силясь проложить дистанцию между ней и собой, Габриель отошел к камину, положив руку на полку.

— Ты не сказала, зачем ты здесь.

— Я одинока, — заносчиво объявила Нина. — Одинока и скучаю. Не мог бы ты немного развлечь меня, Джанни, по старой дружбе?

— Нет.

— Когда-то ты искал моей любви, ты хотел меня. А теперь я хочу тебя, и ты должен уступить, — сказала она срывающимся от волнения голосом.

Габриель качнул головой:

— Есть и другие вампиры, Нина. Поищи удовольствия с кем-нибудь из них.

— Но ни один не сравнится с тобой, Джанни. И ты у меня в долгу. Если бы не я, тело твое служило бы пищей червям последние триста пятьдесят лет.

— Ты не получишь меня.

— Я не прошу твоей любви, Джанни, просто удели мне время, вот и все.

— Нет. На этот раз тебе нечем приманить меня, Нина. Ты уже не можешь предложить мне вечную жизнь. Мне не нужно золото. — Он устало вздохнул. — Уходи.

Глаза Нины угрожающе сузились, губы поджались в тонкую линию, и он удивился тому, что когда-то находил ее красивой.

— Итак, — прошипела она, — ты отказываешься провести со мной единственную ночь?

— Я отказал бы тебе даже в одной минуте.

— Подумай хорошенько, Джованни, — угрожающим тоном произнесла она. — Подумай о своей балерине.

В одно мгновение он пересек разделявшее их пространство, и руки его сомкнулись на ее горле.

— Ты не тронешь и волоска на ее голове! Слышишь меня? Ни одного волоска! Она рассмеялась ему в лицо:

— Ты решил напугать меня, Джованни?

— Это не угроза, Антонина. Если ты осмелишься прикоснуться к Саре, я вытащу тебя на солнце и стану смотреть, как ты плавишься.

Она недоверчиво хмыкнула:

— Ты готов умереть ради этой смертной женщины?

— Если понадобится. Взгляни на меня, Нина, ты можешь не сомневаться в моих словах. Скорее, я сам сгорю вместе с тобой, чем позволю тебе навредить Саре.

— Глупец! Неужели ты думаешь, я бы прожила тысячу лет, не умея расправляться с такими, как ты? Будь осторожен, отправляясь на свой дневной отдых, дорогуша. За меня есть кому поработать, пока я сплю. Стоит лишь приказать, как в твое неблагодарное сердце незамедлительно всадят кол и принесут мне твою голову… И как ты думаешь, что потом станет с твоей маленькой балериной? — Она рассмеялась с порочным сладострастием. — Я бы не хотела лишить мир создания, столь же прекрасного, как и ты, любовь моя. Возможно, я приобщу ее к нашим обычаям. Что скажешь на это?

Габриель так сильно стиснул ее горло, что она не могла дышать. Он горячо желал выпустить дух из ее проклятого тела, если бы такое только было возможно.

Он вскрикнул, негодуя на свое поражение, и отпустил ее, вытерев затем руку о брюки, как будто прикосновение к ней могло очернить его.

Гнев сверкнул в ее глазах, черных, как адские бездны.

— Ты пожалеешь о сегодняшнем вечере, Джанни, обещаю тебе, сильно пожалеешь!

— Нина! — Страх за жизнь Сары взметнулся в нем. — Черт побери, Нина, вернись!

Но было уже слишком поздно, она ушла, превратившись в клубящийся серый туман, лишь ее голос продолжал раздаваться во тьме:

— Ты будешь очень жалеть о сегодняшнем вечере…