Алхимик в Пустыне

Талерин, Королевский Дворец

Церемония бракосочетания ее высочества Ангелики из правящей династии Каваладо и командующего Восточной Армией Кавладора, генерала и рыцаря Октавио Громдевура началась для господина Олбера, мажордома и главного распорядителя торжества, на рассвете. К восьми часам утра Олбер уже дважды заправился успокоительными микстурами, изготовленными придворным лекарем именно для подобных случаев, получил дозу внушения от мэтра Фледеграна — по старой доброй формуле "Я спокоен, я совершенно спокоен!" — и теперь был морально готов ко всему, вплоть до нашествия драконов и попытки гоблинов украсть свадебный торт включительно.

— Стройсь! — завопил Олбер в начале девятого утра бестолково мельтешащим по дворцу горничным. Девицы испуганно затаились, пропуская свадебный наряд принцессы, который пронесли бледные от важности порученной миссии пажи. — Стоять насмерть! — велел мажордом конюхам, приготовившим к десяти часам парадный выезд королевского семейства. Лошадка принца Ардена перепугалась и сделала попытку превратиться в маленькую незаметную мышку. — Держи цель! — командовал отставной вояка Олбер лакеям, расстилающим в половине одиннадцатого ковровую дорожку по мраморной лестнице дворца. — Пли! — наконец, закричал он в четверть двенадцатого. Трубачи, не менее взволнованные оказанным им доверием, чем сам мажордом, верно разобрались в ситуации, и фанфары радостно взревели, отмечая начало празднества.

Свадебный кортеж проследовал от Королевского Дворца через главную площадь, на которой возвышались памятники предкам невесты, к Вечному Дубу. Эта маленькая часовня, возведенная вокруг первого дуба, бывшего в незапамятные времена свидетелем взаимных обещаний, данных эльфийскими и человеческими вождями друг другу, была своеобразным символом государственной власти. Давно уже покинули земли Кавладора эльфы, сам Первый Дуб благополучно прожил свой век, но лесные исполины, проросшие из его желудей, продолжали хранить покой королевства.

Часовня была на редкость скромной, особенно по сравнению с возвышающимся на противоположной стороне площади Королевским дворцом. Собственно, это была всего лишь каменная стена, огораживающая крохотную дубовую рощу от шумного города.

У старых, выщербленных ступеней часовни король Гудеран спешился, помог сестре сойти с коня, подождал, пока Роскар и слуги помогут королеве и детям, и на правах главы семьи ввел невесту, постукивающую от волнения зубами, под сень живого зеленого шатра.

В глубине часовни, у огромного, в четыре обхвата, дуба ожидал появления невесты смертельно взволнованный жених.

Так как свадьбу готовили в великой спешке, лишь за двадцать часов до официальной церемонии выяснился один мелкий, но наипаршивейший момент: по старым традициям жених и невеста должны быть одеты в цветы родовых гербов. С Ангеликой-то всё понятно — отрез роскошной черно-золотой парчи был приготовлен еще тринадцать лет назад, когда о помолвке своей дочери и генерала Громдевура объявил сам король Лорад. К тому же королева Везувия выразила готовность шить собственными руками платье для золовки, или даже пешком отправиться в ближайшую гномью мастерскую, чтоб сковать что-нибудь соответствующее, лишь бы обеспечить дражайшей сестрице участие в торжественном мероприятии.

А вот всё родовое дворянство Октавио Громдевура с него самого начиналось, и — пока что — им самим заканчивалось. Прибывшие из Стафодара братья отважного генерала никаких гербов не имели, а потому искренне уверяли, что в часовнях и храмах им быть вовсе не обязательно. Вот на пиру, особенно когда все напьются, они и появятся…

Поэтому весь вчерашний день Гудеран и Октавио потратили на то, чтобы согласовать и утвердить официальные регалии командующего Восточной Армией. Король выражал убеждение в том, что военный столь высокого уровня должен быть прежде всего придворным, дипломатом и разить блеском своего сияния всех наповал. Но победил, как всегда, Октавио. Теперь он встречал невесту, одетый в простой черный мундир и серебристую легкую кирасу с изображением королевского герба.

Под живым зеленым шатром, дарящим прохладу в жаркий летний полдень, в присутствии своих родных, жених и невеста преклонили колени перед Вечным Дубом и произнесли свадебные клятвы.

Когда молодые супруги завязали на ветвях дуба ленты, подтверждающие их союз, и обменялись кольцами, королева Везувия, опирающаяся на руку Роскара, прослезилась.

— Могу чем-то помочь? — спросил принц у ее величества, когда молодожены и их родные вышли из часовни.

— Ах, братец, дайте мне что-нибудь… — сквозь слезы ответила Везувия.

Растерявшийся Роскар достал из кармана носовой платок и подал королеве.

— А теперь какой-нибудь чепчик, — попросила королева, промокнув влагу в уголках глаз. Заметив удивление на лице деверя, она пояснила: — Хочу подбросить его в воздух и закричать "ура!" И вообще, почему до сих пор никто не ликует, ведь такой день, такой праздник…

Криков и ликования в девятый день месяца Барса Талерин услышал достаточно. Молодые супруги почтили своим посещением двенадцать крупнейших соборов города, выслушав благословения, призываемые на их головы служителями разных богов; живописная кавалькада проехала по улицам города, одаряя горожан золотыми и серебряными монетами и получая в ответ целые поля цветов и колосьев: по народным приметам, именно такой дар обещает молодой семье настоящие закрома счастья.

Потом, чтобы уж точно удовлетворить потребность королевы Везувии в чем-то шумном и ликующем, был грандиозный пир. Весь Королевский Дворец был заполнен гостями, лакеи, горничные и пажи сбились с ног, выполняя истерические приказания Олбера "кабана на левый фланг", "жареных лебедей — в центр и мёдом его, мёдом, мёдом!", и, "нарезкой по окорокам — не жалей себя, братушки!" Виночерпиям приходилось хуже всего — Олбер велел им "стоять насмерть!!!" что, учитывая, как часто провозглашались здравницы, было просто невыполнимо.

За стенами Дворца, на королевской площади вокруг зажаренных на огромных вертелах бычьих туш и бочек с вином шло народное гуляние. Жонглировали зажженными факелами акробаты, пели менестрели, танцевали все остальные, и даже воры-карманники, вместо того, чтобы заниматься своим нелегким трудом, решили взять выходной и оттянуться на славу. Особо неугомонные гости — например, принц-консорт Генрих, супруг брабансской королевы Сиропии, — совершили десяток переходов с площади во Дворец и обратно, чтобы быть уверенным в том, что не пропустят ни малейшей толики развлечений.

С точки зрения Ангелики, самым милым сюрпризом свадебного пира была старинная эльфийская баллада о любви, исполненная принцессой Дафной под аккомпанемент лютни принцессы Анны. Октавио больше понравился праздничный салют, которым распоряжался напыжившийся от сознания оказанного доверия принц Арден. Сначала дюжина разноцветных фейерверков, потом огромная огненная шутиха, расцветившая половину неба, потом — волшебный смерч, запущенный учениками магов из Охотничьего замка, а на закуску — залп из трех пушек, причем из бронзовых жерл выскочили три гнома и в полете развернули транспарант: "Счастья молодым!"

С точки зрения Гудерана и Везувии, которые вдруг вспомнили собственную свадьбу пятнадцать лет назад, расчувствовались и теперь утешали друг друга, шепча на ушко милые глупости — главное, что они все-таки выдали Ангелику замуж.

Умело избегающий общения с придворными красавицами принц Роскар посмотрел на веселящихся гостей, раскланялся с министром Ле Пле, улыбнулся графу Умбираду — тот, абсолютно счастливый и, как всегда, на пол-пути к бревноподобному состоянию, поведал его высочеству о ближайших планах выиграть гонки Покровителя Года, коротко переговорил с Олбером, и, убедившись, что в ближайшие несколько суток Кавладору угрожает лишь одна опасность — всеобщее похмелье, пошел искать придворного мага. Свое слово он сдержал — нечеловеческим напряжением воли заставил себя пережить предшествующую неделю и не ввязался ни в одну драку. Теперь настала пора наверстать упущенное.