Рейтар

Противники тоже успели опрокинуть стол, сколоченный из толстенной доски, непробиваемой для мягкой свинцовой пули, и целый рой таких летел оттуда по всему залу.

Главарь нападавших лежал на боку со странно подвернутыми ногами, и я отметил, что живые так лежать не могут. Второй из их компании корчился у дверей, почти у самых ног убитого вышибалы, схватившись за живот. Все это мое сознание успело отметить за краткий миг, который мне потребовался для того, чтобы высунуться сбоку стола со вскинутым оружием. Чье-то злобно оскаленное лицо попало мне в прицел, и палец сам вдавил спуск, оттягивая назад и срывая в удар по капсюлю курок, и голова исчезла за столом, дернувшись и брызнув на стену фонтаном красного.

Кто-то дико заорал, но не от боли, а злобно, что-то приказывая, и вдруг из-за стола, за которым прятались двое живых бандитов, вылетела короткая и толстая стальная труба с дымящимся фитилем, и все разом нырнули в укрытия, а я даже рот открыл, ожидая взрыва. Но взрыва все не было, а вместо него раздался топот сапог по каменному полу, стук распахнувшейся двери и ругательство Круглого Арио.

Обманули, скоты! Перемахнув через стол, я бросился к двери, чуть не столкнувшись при этом с Хрипатым, но в проеме шарахнулся назад, и несколько пуль выбило пыль из каменного угла. А затем топот ног на улице слился с частой стрельбой по двери – кто-то прикрывал отход нападавших. А потом все стихло, и когда мы все же выбрались из дверей борделя, улица, освещенная лишь луной и светом красного фонаря над покосившейся русалкой, была пуста. И топот доносился откуда-то из путаницы переулков в стороне порта.

– Туда не суйся, – прохрипел Бейвер. – И ногу сломишь, и пулю поймаешь. Ушли они.

Следом высунулся из двери Круглый Арио, выглядевший на удивление спокойно и на ходу перезаряжавший свой револьвер, и позвал нас кивком за собой.

В зале висел запах крови и порохового дыма. Безносый телохранитель старика чуть не плавал в луже крови, лежа навзничь и раскинув руки. Пейро ругался и с помощью какой-то девки бинтовал себе руку полосой чистого полотна. Труженицы бордельные не пострадали, они тут ко всему привыкли, и едва началось, успели все за прилавком укрыться, благо он от пуль защита, и теперь выглядывали из-за него как куклы в уличном балагане.

Раненый бандит уже затих, и похоже, что без посторонней помощи, по крайней мере, каких-то других ран, кроме как дыра в животе, видно на нем не было. Убитого мной главаря нападавших быстро обшаривал подавальщик, а сидевший с ним рядом на корточках седой старик при моем появлении поднял глаза и уставился на меня.

– Быстрый ты, вольный, – сказал он. – Вилана Дятла завалил, чего покуда, сам видишь, никому не удавалось. Держи на память.

Откинув полу плаща, он сдернул с пояса малую то ли кобуру, то ли сумку и бросил ее мне. Поймав на лету, я ощутил тяжесть предмета.

– Потом посмотришь, – сказал старик. – Про эту двустволку все знали, Вилан ее с Орга-Скотореза снял, когда пристрелил того в «Гнилой груше». Теперь ты носи.

Я кивнул, забросил маленькую кобуру в карман жилета, а заодно жестом затребовал у подавальщика револьвер убитого с поясом-патронташем. Дорогой ствол сразу видно, да и десятка три патронов не помешают, а что трофей, то трофей, не проныре же этому оставлять. Ему вообще оставлять ничего не надо, а то он еще и нож убитого норовит прибрать. Тут дело не в жадности, а в том, что ему не положено.

Старик лишь кивнул согласно, затем сказал:

– А теперь уходим, сейчас стража набежит!

Действительно, откуда-то с улицы, пока еще издалека, доносились трели свистков городской стражи. Оставаться тут точно не стоит, если нет желания объяснять ей свое поведение. И не факт, что добровольно, дознаватели могут в помощь и палача позвать, если что им не понравится. А палачи в Рюгеле, говорят, не хуже, чем в других местах.

Старик не побежал, а пошел быстрым шагом, ведя нас за собой за прилавок, оттуда на кухню. Я пошел замыкающим, по пути скосив глаза на бомбу-пустышку. Хитрованы какие нам встретились, с таким трюком не только сбежать, но ведь и нас пострелять могли. При виде бомбы все прячутся, кроме тех, кто точно знает, что она не взорвется, большая фора получается. Да и самому фокус запомнить следует.

Из кухни мы попали в какую-то темную кладовку, потом поднимались куда-то по крутой и темной лестнице, затем оказались на крыше, а с нее мостками перебрались на соседнюю. Снова дверь, лестница, какой-то подвал, узкий переулок, по которому прошли не больше ста шагов и свернули снова в дверь, оказавшись в темном лабазе. Виляние между полками с ящиками, дверь, тусклый свет, какие-то люди, играющие в кости за столом, в комнате настолько прокуренной, что глаза заслезились, и которые старательно не обратили на нас внимания. Дверь, вонючий и грязный сортир, еще дверь, зал другого трактира. Там старик остановился, сказал, обращаясь к Круглому Арио:

– Не знаю, кто именно Вилана Дятла по наши жизни прислал, но договор буду чтить. Жду послезавтра на винном дворе, что после двадцатого верстового столба справа будет.

6

Из портового района шли молча, лишь Пейро иногда злобно ругался сквозь зубы, придерживая раненую руку. Арио подшучивал над ним, Бейвер молчал, ну и я тоже рта не раскрывал.

– Ты, вольный, наниматься ведь пришел? – спросил меня Арио.

– А я думал, что он нанимает, – сказал я в ответ, указав на Пейро.

– Нанимает он, верно, но думаю, что тебе он тоже не откажет. Да и нам с тобой по пути пока, до самого места, где войско собирают.

– Я думал, что ты торгуешь, – подколол я его.

– Торгую, верно, – улыбнулся он. – Важно ведь что… не то, что делаешь, а с кем ты это делаешь, верно? Вот с Диким Бароном и торгую.

Диким Бароном после Северной войны Вергена звать начали. И говорят, что такого имени он вовсе не стеснялся, а даже им гордился и приказал вышить золотом на личном знамени. Знамени с оскаленной волчьей головой – родовым своим гербом, столь удачно демонстрирующим его природу. А заодно и давшим название кавалерийскому полку.

– Так все же торгуешь или в войско нанимаешь? – уточнил я, потому как больше всего в серьезных делах не люблю увертки и недомолвки.

– Пейро, скажи ему, не молчи, – засмеялся Арио, обернувшись к вербовщику.

– Распишешься в контракте и считай, что ты нанят, – буркнул тот. – А если нанят, то Арио слушай, он тут не просто так.

Дважды мы прошли мимо патрулей городской стражи – увальней в синих мундирах с нечищеными револьверами на поясе, и один раз укрылись в тени арки, увидев шагающий по брусчатке патруль ландскнехтов. А затем дошли куда надо, до странноприимного двора «Битый гусь», что расположился всего лишь в квартале от моей гостиницы. Трактир был еще открыт, и там мы с Бейвером за столик и сели. Хрипатый принес откуда-то сшивку гербовых листов, на каждом из которых был отпечатан текст контракта, дал мне расписаться, после чего заказал вина:

– Это уже по обычаю. Ты нанялся в рейтарский полк «Волчья Голова» самого Дикого Барона, и кружка эта тебе наливается от имени полка в знак приветствия. Удачи тебе, да будет тверда рука, крепок ум и не переводится золото в кармане. Если же ты полк обманешь, то удивишься, каким печальным образом закончится твой жизненный путь.

Мы выпили. Затем Хрипатый сказал:

– Я дам тебе аванс за две недели, остальное получишь в лагере. Но и аванс дам перед самым выездом, не сейчас.

– Велика ли плата?

– Рейтар получает десять золотых в месяц. Специалист – двадцать. Десятник – двадцать пять. Взводный – сорок. Сотник – сто. Дальше думать смысла нет, все равно ты нарвешься на пулю или саблю раньше, чем станешь даже сотником.

– Понятно, не так плохо, – пожал я плечами.

– На войне армия кормится сама, – усмехнулся он. – Там уже не зевай, сможешь и богатым человеком на покой уйти. Но только на веревке не повисни, Дикий Барон грабежей не любит.

– А мне казалось…