Экспансия

Пш-шш…

Рация зашипела.

Собственно, об этом мы и говорим с Алексеем, об ассимиляции.

Говорю же, актуальная проблема. У нас кого уже только нет: белорусы и венгр, словаки и словенцы, чехи и сербы. Не говоря уже о народах и народностях былой для нас РФ. Сотников идет своим путем. Историй отдельных народов в школе не преподают, из всех «историй» в нашей школьной программе одна — «Общая история человечества», и все. Есть подкурс «История России», есть подкурс «История Нового Мира», а для старших классов — факультативные занятия, там изучай что угодно. Разработка школьных программ — ныне основная работа наших «научников», которые и являются преподавателями. Главный в их разработки вмешивается редко. Но бывает. По истории Гольдбрейха напутствовал он примерно так:

— Особо обозначьте неизбежность постоянного внутреннего вооруженного противостояния членов глобального сообщества, сотканного из великого множества кластеров, и пагубность этого пути.

Так что по минам идем, учимся на собственном опыте. И на опыте СССР.

Кстати.

Заметив, что Сотников продолжает разговоры в эфире по своим текущим делам, я отошел в сторону, вытащил заветную книжицу.

Что тут у нас?

В анклаве уже ровно триста человек. Вчера я переписал в свою записную книжку сводный отчет по численности, на днях представленный Сотникову бухгалтерией. Да-да, у нас уже и штатный бухгалтер имеется, иначе учет невозможно вести.

Вот такие данные:

«Замок — 112 чел.

пос. Посад — 64 чел., включая 2 новорожд.

пос. Белая Церковь — 18 чел.

пос. Кордон — 18 чел.

пос. Дальний Пост — 12 чел.

пос. Ментовка — 23 чел.

ст. Заостровская — 25 чел., включая 2 осужд.

хут. Дровянка — 6 чел.

хут. Остров — 7 чел.

п/п Кузня — 4 чел., включая 1 новорожд.

п/п Диспетчерская — 1 чел.

п/п Бани — 2 чел.

НП Морской Пост — 2 чел.

ИТУ „Лесоповал“ — 3 осужд.

Карантин — 3 чел. („потеряшки“).»

Пояснять тут особо нечего.

Трое деток родились, на подходе еще два малыша. Однако общий баланс «умершие-родившиеся» пока нулевой. Замок уже обзавелся своим кладбищем. Пожилая женщина — «потеряшка» из наших — скончалась, не выдержав стрессов переноса и тяжелых скитаний по лесам: сердце не выдержало. Молодой парень, охотник из Посада, попал под медведя. Мишка был молодой, глупый, еще ни черта не боялся. И это в самое безопасное время, когда кругом жратвы для них навалом… Самый дикий случай произошел в Белой Церкви. Молодая девчонка, жить да жить, получила бытовую травму — распорола плечо, схватила инфекцию. В замке никто ничего не знал, лечилась она самостоятельно, дедовскими способами. Когда узнали медики, было уже поздно: ураганная гангрена.

Я присутствовал среди немногих, когда Сотников орал на попа. В какой-то момент мы с Русланом подумали, что Командор священника изобьет прямо в кабинете, приготовились перехватывать.

— Что значит «мирское»? Ты, блямба, на хрена туда поставлен, а?! Ты что, думаешь одними святыми делами отделаться? Ты там — главный по всему, по всем вопросам, вот и следи за всем! Ты за людей отвечаешь, и не только перед Богом, но и перед всем анклавом, и хрен ты от ответки в церкви спрячешься! Выгоню на хрен и поставлю нового!

Даже и не знаю, когда такие «вазелиновые» разговоры с попами велись на Руси в последний раз.

Не при Петре ли?

Дровянка — это найденная еще бандитами «локалка» с отделочными материалами, там поселились две родственные семьи. В банях у Звонкой живут пожилые муж с женой, наши штатные банщики, они каждый день печи топят, веники вяжут, за хозяйством присматривают. К уже родному зэчаре на Лесоповале присоединились два плененных арабца. Они там с ума сходят, «синяк» их обрабатывает, тунисцу уже наколку какую-то засобачил…

Сенсация августа, обсуждаемая всем анклавом: пополнение личного состава Морского Поста. К Эдгару присоединилась Лилит, молодая эмансипированная словенка. Любовь.

В общем, у них там полные чики-мики, «два сандалета — Ибица».

— Чего притих?

Сотников подошел ко мне.

— Так что думаешь?

Разговор вспомнился не сразу.

— Ну если они по-русски говорят… — предположил я, застегивая на клапан карман с записной книжкой, — то первый шаг сделан.

— По-русски, по-русски, — уверил меня Сотников. — Но тут опять торчит правительственная задумка. Приняли такую Программу, специальную — доплачивать представителям исчезающих народностей за знание родного языка. Тем народностям, у которых язык вообще уже зачах или вот-вот станет «мертвым». Так они знаешь что делают? Выучат слов сорок-пятьдесят да тройку старых песенок — и готово, положенные рублики ежемесячно имей! Полная профанация. Как на нем говорить, если сам словарь-то позволяет общаться лишь в сообществе… чуть ли не первобытном? Его настолько разбодяживать надо… А этнографы заезжие — в полном восторге, им всегда есть чем заняться, диссертации пишутся, сборники песен составляются. Вот только ни одного шамана ты по всему Енисею уже не найдешь, осталась одна подделка коммерческая.

— Но поддерживать как-то надо, — заметил я ради справедливости.

— Ты думаешь? По мне, так лучше снять с тормозов механизм эволюции.

— Не уверен. Хотя… Сами решать будут, как жить и кем быть. Основное тут — как человек самоидентифицируется, — таков, насколько я знаю, современный взгляд на вопрос. Считает человек, например, что он есть представитель народа кето — значит, он кето. Все остальное побоку. Кето, и все тут.

— Не, ну ты не упрощай, — сразу отозвался на вызов Главный. — Не значит! Я вот что думаю. Такой демократический подход придумали в столичных кабинетах — мол, даешь право народов на самоопределение, раздербаненное для каждой конкретной личности. Но и сейчас — спроси многих: кто ты по национальности? — путаются люди. Сплошь и рядом, особенно в смешанных поселках — а таковых большинство, — в одной семье все разные. Мать якутка, отец — долганин, старший сын в беседе на полном серьезе утверждает, что он эвенк. Это как? Ничего не значит твоя самоидентификация без собственной культуры и языка. А главное — без своей уникальной системы жизнеобеспечения. Об этом факторе вообще никто не говорит, его еще не оценили.

— Как это не значит? Человек сам решает, — возмутился я.

— А если он слишком часто «решает»? — тут же парировал Командор. — Представь себе, что завтра в «староземной» России взяли и рывком отменили всю государственную поддержку малых народов. Вообще всю, начисто! Никаких пособий, никаких стипендий, никаких льгот и дотаций. Что тогда будет? Людям нужно начинать работать, а в поселке негде. Значит, надо ехать в цивилизацию, идти вкалывать на прииски, обучаться и прочее. Многие просто останутся уже по-настоящему вымирать. Но большой процент снимется в поисках лучшей доли. Метисы в наличии есть, фамилии — уже давно русские да казачьи. Кем, на уровне простой семьи, а не измышлений местечковых политиканов, людям выгодней обозваться? По-житейски, ну-ка, ну-ка? Как проще такому будет жить в России, а? Многие сами говорят — тут же станем русскими. То есть двадцать девятого числа он эвенк или нганасанин, а тридцатого, по выходе Указа, — уже русский! Так бывает по жизни? Да если ты хоть чуточку начал терять свое, то ты уже не автохтон! Ты — переходный «этапник», тяготеющий в сторону большего магнетизма.

— Сейчас ты про США вспомнишь, — ехидно ввернул я.

— Не буду. Слишком легко и избито.

Пш-шш…

Все, чувствую, скоро эфир оживет конкретно.

— «Кабарга», «Контур», ответьте «Станице».

Это с Заостровской сигналят девчатам.

— «Станица», «Контур» в канале, слушаю.

— Только что отчалили. Встречайте.

— Ясно, готовы, ждем, следите. «Кабарга», как вы приняли, прием.

— «Кабарга» приняла, то есть принял… Тьфу ты! Ясно, короче!

Отложив в сторону радиостанцию, Алексей взял в руки бинокль, я тоже.

— Отчалили, басурмане.