Страница 11 из 14
— Извините, я не успел включить это донесение в итоговую разведсводку — оно получено за 15 минут до начала совещания. Один из сочувствующих нам жителей Виипури заметил выпавшую на ухабе из кузова полуторки табличку и в меру своих умений срисовал надпись. К сожалению, русским он не владеет, но ребус оказался достаточно простым.
Начальник разведотдела протянул лист бумаги, на котором было выведено „Xo3RNctBo Mblhapo“.
— „Хозяйство Мындро“, — подумав несколько секунд, произнес Маннергейм. Наступила тишина.
— А это не может быть табличка, установленная в конце марта, которую сняли для утилизации? — спросил начальник оперативного отдела штаба полковник Кустаа Тапола.
— Нет, табличка совершенно новая. Да и не в привычке русских возить старые указатели с места на место. Тем более что минут через десять подъехал легковой автомобиль, из него выскочил офицер НКВД и, что-то громко говоря с явно ругательной интонацией, табличку забрал.
— Итак, — подвел итог Маннергейм. — До получения ТОЧНЫХ данных о том, где именно находится этот… наскипидаренный молдаванин и его склонные к абордажу танкисты с болезненной тягой к крупнотоннажным трофеям, или до введения русскими крупных танковых частей на севере — НИ ОДНОГО солдата с позиций между Виипури и Хельсинки не снимать. Потеря столицы чревата гораздо более страшными последствиями, чем потеря Петсамо. От возможной потери рудников немцы пострадают гораздо сильнее нас — вот пусть они и суетятся. Сколько их там в Норвегии треску караулит?
В штабе Карельского фронта
— Еще раз довожу до вашего сведения: до полного прорыва рубежа укреплений противника на всю глубину обороны крупные танковые и механизированные части в прорыв не вводить! И вообще — сохранять режим мероприятий по обеспечению секретности в полном объеме!..
Саня
Натужно ревет мотор КВ, пытающегося забраться на горку полигона. Мощности явно не хватает. Вот уже чувствуется запах буксующего сцепления. Со старой КПП он не добрался бы даже до середины, а сейчас с огромным трудом все же перевалил через вершину. Залез, развернулся, пошел на спуск. Сейчас на него навесят еще две тонны и снова вперед. Хотя смысла особого я уже не вижу: пятьдесят — это предел. Еще с двумя он просто помрет на подъеме. Тем не менее испытания продолжаются. Танк уже тонет в грунте — с такой массой надо добавлять длину опоры и каток, иначе проходимость будет на уровне колесников. Рев переходит в другую тональность — обороты взлетели, а танк не проявляет желания трогаться. Видимо, главный фрикцион все же не выдержал еще одного неаккуратного старта. Испытания нарочно проводились с имитацией низкой квалификации водителя — мы ищем детские болезни еще на этапе проектирования.
Если вопрос со сваркой корпуса стоял не очень остро — все-таки на Кировский направили довольно много специалистов с судостроительных и судоремонтных предприятий, — то с литьем башни был полный завал. Все резервы литейки использовались для производства деталей двигателей, поэтому даже для экспериментального танка сделать башню стало проблемой.
На „Большевике“ дело было заметно лучше — ХПЗ, переходящий на производство Т-42, передал сюда оснастку и мастер-модели башен Т-34М2, на Т-50 решили поставить именно ее. Пришлось полностью изменить верхний лист над боевым отделением, на боковых появились местные уширения, аналогичные виденным мною на чертежах „Черчилля“. Погон с трудом, но влез в получившийся корпус, хотя вид танка стал напоминать дикую смесь Т-34 и КВ-2. Т-52, так назвали это творение, пришел на полигон буквально в момент окончания погрузки многострадального КВ на трейлер. Его прогоны особых неожиданностей не принесли — кроме повышенного продольного раскачивания в момент выстрела, даже с дульным тормозом на пушке, особых проблем не было. Пока не наладим выпуск телескопических амортизаторов, с этим придется, видимо, мириться. Под свою ответственность назначаю срок перехода с Т-50 на Т-52 в три недели. По моим оптимистичным прогнозам, могло хватить и двух, но решил перестраховаться.
Степан
Новое звание, за создание новой ЗСУ и за участие в освобождении Выборга. Ничего не понятно, как обычно, — приняли на вооружение „Вяз-2“ (да, прилипло название), а его разрабатывали не мы, а другая группа в инициативном практически порядке. Впрочем, разработчиков тоже не обидели. Итак, новое звание, новая форма со свежевведенными погонами и новая работа.
Увы, заняться ПВО толком не удалось — впечатленное действиями ОМСБРОН, командование приняло решение развернуть нашу бригаду в дивизию и сформировать дополнительно еще несколько точно таких же бригад. Дивизия получалась размером с корпус — танковая и три механизированные бригады. Но из-за потерь в выборгской операции командиров не хватало даже здесь, не то что на новые части. Поэтому паровоз уносит мою тушку на юг — помогать местным формировать Тяжелую Рейдовую Бригаду, будто они без меня не справятся, ага.
На фронте — относительное затишье, оба противника готовятся к лету. Мы формируем крупные танковые соединения взамен разбитых прошлым летом и копим силы для удара, готовясь устроить немцам сюрприз (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить). А вот что собираются делать немцы, знают только они сами, но не думаю, что нам это понравится. Особенно если учесть, что бомбежки Плоешти наши фактически прекратили — немцы стянули туда всю румынскую и значительную часть своей ПВО.
На Тихом океане — серьезная драка, причем амерам и бриттам попадает довольно серьезно, хотя про разгром и речи нет, но тоже веселье.
А у нас приближается лето. Лето одна тысяча девятьсот сорок второго года. И каким оно будет — я не знаю, а гадать не буду.
Перед отправлением в меру своих возможностей попытался выяснить, что с нашим „потеряшкиным“ — Доком. Увы, узнать не удалось практически ничего. Док пропадал на заводах, доводя до ума тяжелые бронемашины. Кстати, а к СУ-130 Змея он отношения не имеет? Уж больно компоновка характерная.
Ну, что ж, удачи нам всем. Она нам, думаю, понадобится.
Саня
Рев танкового дизеля сотрясал стекла в окнах кабинета директора ЛКЗ. Хозяина в нем сейчас не было — Зальцман отстранен и убыл в сопровождении парней в фуражках с малиновыми околышами в Москву, а нового никто не назначил. Хозяйственные вопросы в меру сил решал военпред. Ему помогали я и Николай Леонидович Духов, исполнявший обязанности главного конструктора завода. На столе стоял макет бронекорпуса нового танка, сделанный из бумаги и фанеры.
— Какие сегодня новости? — спросил вошедший конструктор с „Большевика“.
— Никаких. С Ижорского привезли три комплекта раскроенных бронелистов для нового корпуса, но сваривать их пока нечем. А у тебя? — ответил Николай Леонидович.
— Два новых корпуса сварили. Ну и три башни готовы, сегодня женить будем… — и, немного задумавшись, Лев Сергеевич добавил: — к вечеру, наверное. Пытаюсь все делать без ущерба основному выпуску. Тяжко идет, печи не успевают. Мотористы сами воют, просили выделить для них дополнительную литейку, а мне вообще тогда лить эксперименталки не на чем будет.
— Плохо. А что со сваркой?
— Морзаводы обещали сильно подвинуться и оборудованием, и спецами… Надеюсь, не соврут.
— Да вроде не должны. Николай, а если попробовать сварную башню для ИСа?
— С сильно наклоненными листами? Как на фотографии желтого танка с разорванным ромашкой стволом?
— Ну, примерно. По крайней мере, надо проработать этот вариант. А сварку корпусов придется, наверное, пересмотреть. Выкройки переделать на соединение „в шип“.
— Часа через четыре-пять будет готово и сразу отправлю на Ижорский, пусть еще пару комплектов нарезают. А с этими что?
— Попробуем сварить. Да какого барабана это чудовище под окнами ревет!
— Так мотор с новыми вкладышами и фильтрами на развал гоняем, — ответил Духов, — ждем, когда застучит. Уже двести часов на оборотах две трети максимальной мощности отпахал. Сейчас вышли на завышенные. Пока рычит…