Страница 72 из 76
Помощь пришла вовремя. Добивали немцев уже без меня. Мой Т-42, расстреляв все снаряды, вышел из боя. Практически одновременно из боя вышел и второй Т-42, у которого тоже закончился боекомплект.
Постепенно, остальные уцелевшие машины моей роты выходили из боя. Все пять… Еще три танка можно было починить.
Узнав все это, я осмотрел свою машину… Ну что тут сказать… Насчитал семь попаданий. К счастью, броню пробить немцам не удалось. А вот немецкие машины наше орудие пробивало всегда. Главное было попасть. Причем легкие танки пробивались вообще насквозь, если в них попадала «болванка».
Посмотрел я на то, как мой танк испятнали, переглянулся с Ваней и Стасом, обнял Аню. Потом достал из танка фляжку с водкой.
— Ну, ребята, — сказал я, — будем жить! За нашу «коробочку», что не выдала и сберегла. Пусть до Берлина нас хранит!
После чего хорошенько приложился к содержимому. Потом фляга пошла по кругу. И если Стас выпил немного, ему еще танк вести было надо, то Иван тоже неплохо приложился. И даже Аня, несмотря на свою нелюбовь к крепкому, немного выпила.
После чего мы, забравшись в машину, двинулись в расположение рембата. Остальные уцелевшие ехали за нами, а поврежденную троицу тянули на буксире.
Второй раз соваться на аэродром рискованно. Но, как говорится, «снаряд дважды в одну воронку не попадает». Поверим, что немцы тоже так думают. Внутрь со мной пойдут не все. В группе есть снайпера, а есть те, кто более с пистолетами да в рукопашной спец – тренировались все, но, видно, у кого к чему душа больше лежит. Прикрытие должен обеспечить лейтенант, и в случае, если к противнику подойдет подкрепление, отвлечь на себя и продержаться как можно дольше.
В последний раз проверили снаряжение. С СВТ под землю не пойдешь – сдали на хранение. При себе автоматы, у восьмерых по две кобуры с ТТ, ножи. Запасные диски и гранаты в разгрузках. Маскхалаты снимем перед самым входом – в темных переходах белые пятна будут сильно выделяться. Так что останемся в черных комбезах, специально разработанных мной и пошитых в Центре. Вроде бы все взяли. Главное – не забыть Удачу. Без нее нечего и пытаться лезть под землю.
Ночь уже спустилась. Звезды, как брошенная в небо крупа – миллиардами светлячков над головой. Тишина такая, что за версту слышно дыхание, или это мне так кажется. По льду ползти холодно и рискованно. Но другого пути у нас нет. Догорающие остатки капониров и самолетов слабо подсвечивают поляну. На этот раз у нас другая задача – мы будем тихи, как мышки. И пока кошки спят…
Бункер и вправду оказался с краю. С первого раза и не заметишь. Со второго, впрочем, — тоже. Легкое копошение по сторонам – значит, охранение не спало. Ну, ничего, теперь уснуло – вечным сном. Дверь закрыта. Как же она отрывается? Не верится, что тут должен быть электронный ключ – до него еще три десятка лет. Но вот рычажная система или электрическая цепь должны присутствовать.
— Разрешите? — Водограй пошел с нами. Хотела сначала приказать эвакуировать, но он настоял, что, кроме него, никто не сможет показать бункер – согласилась. Скрепя сердце.
— Давай…
— Кажется – здесь.
Одно из поленьев поворачивается, и дверь внезапно вздрагивает и начинает медленно уходить в сторону. Ну, с Богом!
Слабые огоньки лампочек. Коридоры-коридоры-коридоры. Мне кажется, что мы бежим бесконечно долго… и громко. Разбегаемся по этим коридорам. Пока тихо.
И вдруг впереди вскрик. Можно больше не скрываться – теперь дело в скорости.
— Вперед!
Коридор осветился вспышками выстрелов. Солдаты врываются в комнаты. Стреляют. Дальше. Нервы на пределе – любой шорох, звук отдается в голове как набат. Я стреляю на опережение, пока успеваю… пока. Но немцев много… Как же их много! Бояться нельзя. Бояться уже поздно – остается только верить в удачу и стрелять.
— Тут оружейная комната!
— Перекрыть доступ! Занять оборону. Держитесь! Мы дальше…
Сзади дробный стук очередей. Впереди дверь. Выбиваем и влетаем в большое помещение – немцы уже вскочили с кроватей и стоят перед нами. А в пистолетах, как назло, кончились патроны. Мои тоже не стреляют. Слышу, как падают обоймы на пол, а следом и автоматы. Свои пистолеты в кобуры. Немцы улыбаются – их больше. Нас шестеро. Мы тоже улыбаемся. Только улыбки у нас разные…
Ах, какое небо! Воздух легкий, и кажется, взмахни руками – и взлетишь к звездам. Хочется выть, хочется плакать и хочется смеяться. Нет, я не схожу с ума, просто сижу, привалившись спиной к поленнице, и смотрю на небо. На землю смотреть не хочется. У нас не было выбора – но это не оправдание… это следствие. Но все же мы справились…
Четыре эсэсовских офицера, злобно озираясь, сидят в сторонке. Бункер зачищен. Потеря почти половины отряда – страшная цена. Но мы платили сполна, не торгуясь. Из бункера мы вышли впятером. А вошло четырнадцать. Немцы дрались хорошо – надо отдать им должное – не отступали. Некуда им было отступать. Но цеплялись за каждый поворот намертво. Страшно было бы представить, если бы ребята не удержали оружейную комнату. Правда, оттуда не вышел никто. Последний подорвал себя – бункер чуть не обвалился. Выбирались на ощупь. Тащили упиравшихся немцев, а своих не могли подобрать…
Ждем. Долгая зимняя ночь. Утром за нами приедут. Но это будет утром. Ждем рассвет, как прощения. Лейтенант раскатал немецкую подмогу на двух грузовиках. Массированная снайперская засада – это же надо было такое придумать. Нашел место – и перекрыл дорогу наглухо… использовав взорванные машины как освещение. Помогли карельские камни – не только финнам за ними прятаться.
Сквозь усталость слышу звуки моторов. Поднимаю голову: — Кто?
— Наши, — улыбается лейтенант.
— Наши, наши.
Киваю. Это хорошо, что «наши». Нет, это очень хорошо. Просто замечательно!
Никогда еще не бывала в городе, который только что взяли. Вокруг вонь сгоревшей техники и домов. Они уже отгорели, но смрад еще не выветрился. Пока ехали до штаба, вся извелась – глаза будто живут сами по себе – столько вероятных снайперских позиций, что моя паранойя не просто кричит, а завывает от страха. Любой город можно превратить в страшный рубеж обороны. Как же они его взяли? Я бы в город не полезла – однозначно.
Мои попаданцы все живы. Я им пытаюсь улыбнуться. Степан меня подхватывает.
— Давай-ка, иди спать, Никушка.
— Ага, — соглашаюсь я. Вторые сутки на ногах.
— Ранена? — Ерунда, уже перевязали.
Он укладывает меня. Накрывает шинелью.
— Спи.
— Степа, — зову я, — прими моих. Они тоже…
— Уже сделано. Не волнуйся. И пленных тоже… определили.
Я послушно закрываю глаза. Тело безвольно и покорно. Это спад – это нормально. Для меня. У меня все получается циклично – сначала пик, когда я не чувствую ни боли, ни усталости – могу хоть горы свернуть. А потом наступает спад… низ амплитуды. Вот тогда мне надо либо выплакаться, либо выспаться. Плакать не могу, и сознание само погружается в спасительный сон.
Из самоходки я вывалился как мешок… гм, с картошкой. Вымотался капитально. Ниче не скажу, отвык я от таких рейдов. А за эти дни наездились и настрелялись по самое не балуйся. Стою, прислонившись к какой-то стене, наслаждаюсь сравнительной тишиной и покоем. Вспомнился марш… Стрельба. Частая, злая, обреченная. До одури вглядываемся в ночную тьму, пытаясь разобрать, что происходит. Из леса доносятся треск ППС, лязг «дегтяря», заливистый лай «суоми», хлопки винтовок. Охотники или ловушка? В прошлый раз разведчики купились на отступление отвлекающей группы, и нам пришлось поддерживать охранение огнем. Как на грех, та группа была многочисленной, и нам пришлось туго. А сейчас? Но нет, стрельба постепенно смолкает, спустя некоторое время появляются разведчики с трофеями. Страшно хочется спать, но по какому-то наитию подхожу ближе, чтобы посмотреть, что они притащили. Диковинный пулемет: не наш, не немецкий, не финский, но очень знакомый…