Страница 57 из 67
Все присутствующие на аэродроме с волнением смотрели на самолет, выкатываемый из ангара. Сегодняшний день должен войти в историю авиации СССР.
Опытный Е-165ТЯР внешне мало отличался от принятого недавно на вооружение МиГ-31. Главное отличие его находилось внутри — вместо привычных двигателей Д-30Ф-6М в фюзеляже был установлен первый в СССР, да и в мире, авиационный термоядерный реактор холодного синтеза ТЯР-10А. В конструкции планера значительно увеличена доля титана и композитов. Еще одним существенным отличием стала система из четырех связанных с двигателем поворотных сопел, попарно расположенных в передней части фюзеляжа, за воздухозаборниками, и в хвостовой части самолета. Пока — недействующая, из-за слабой доведенности конструкции. В будущем эта система позволит самолету освоить режим вертикального взлета и посадки. А предполагаемая установка элементов системы управления вектором тяги основных сопел двигателя сможет вывести маневренность самолета на качественно другой уровень.
Перекомпоновка внутреннего пространства освободила место под отсек для размещения четырех модернизированных управляемых ракет большой дальности. На первом летательном аппарате с реактивной тягой, создаваемой при помощи термоядерного реактора, предполагалось достичь скорости полета, ограничиваемой лишь конструкционными свойствами материалов планера, почти в четыре раза превышающей скорость звука. Практический потолок нового самолета планировался на уровне тридцати пяти километров. На будущих модификациях предполагали существенно улучшить характеристики.
Земля! Родная!
Нет, все в порядке. Нет, с ума не сошел, просто с орбиты вернулся, вон на том шаттле. Ага, на этом самом. А вы тоже туда слетайте и покувыркайтесь там, как мы. А вот когда вернетесь, тогда и поговорим. Ну, если хочешь — слушай.
Началось это все… да уж больше полугода прошло, год скоро стукнет. Когда незадолго до Нового года меня вызвали и предложили пройти отбор в какую-то секретную техническую команду и намекнули на кое-что — я даже не колебался. Согласился сразу. Не зря мама говорила, что у меня шило в одном месте и в носу зудит — вечно лезу и влезаю всюду и везде. Не ошиблась она. Да. Сейчас вспоминаю свое голоногое детство и диву даюсь — как я себе ничего не сломал и не оторвал. Правду, видать, говорят — бог детей и дураков бережет. Интересно, а кто я больше?
В общем, собрали нас на каком-то полустанке и привезли куда-то в степь, в какой-то военный городок. Человек сто, не меньше. И все — технические службы. Кто от танкистов, кто от летчиков, связистов несколько. Даже с флота двое были. И офицеры, и сержанты со старшинами, и солдатики были. Что общего, спросишь? А то, что молодые все, лет до тридцати.
Городок? Небольшой такой городок, за колючкой. И начали нас тогда крутить да гонять. Сначала два дня нас доктора смотрели, тыкали, слушали и анализы брали. Четверть тогда отсеяли, хотя вроде все здоровые. Потом, почитай, три дня писали с утра до вечера. То по физике вопросы, то по математике, то по технике, то вообще не пойми что. Даже непонятно, что спрашивают-то. Потом неделю железки всякие смотрели и в них ковырялись. И двигатели всякие там были, и оружие, и электроника. И целые, и кусками, а то и вообще — дали деталь и спросили: мол, что это такое и откуда? Ну, сейчас-то я понимаю, что они хотели. А тогда — в непонятках все были. И каждое утро на утреннем построении объявляли, кто остается, а кто обратно в часть собираться идет. Нервы мотали — не дай бог кому такое пережить. Кое-кто ночью спать из-за этого не мог.
Ну, прошла эта веселая неделя. Нас едва четверть осталась. Собрали нас тогда в учебном классе и рассказали, что почем. Что тогда случилось в Германии, и у нас под Горьким, и в Белоруссии. В общем-то, мы и так кое-что знали. Правда, только из газет и журналов. Да еще по телевизору кое-что показывали. А тут — все рассказали. И фильмы крутили — показали, что эти громадины в городах делали; дорогу, всю в сгоревших легковых машинах; поле, где от танков только куски металла валяются да вся земля сожжена; проселок, где разбитая техника вперемешку с телами колонной тянется; как один такой робот полдесятка танков за минуту сжег и взорвал, а один танк вообще ногой раздавил, как таракана какого. До печенок пробрало. И сказали, для чего вся эта катавасия с писаниной да железками была. Проверяли нас. И по технике, и по наукам, а главное — по психологии. Чтоб новое могли легко понять, чтоб запоминали быстро, чтоб в коллективе понимание и дружба была, чтоб к преподавателю более-менее нормально относились. И под конец — сказали, кто нас будет учить. И особо предупредили, чтоб даже пальчиком — ни-ни. И что люди разные бывают.
Потом повезли нас куда-то под Москву. Там специально оборудованные боксы стояли, десятка полтора. И началась у нас учеба с практикой вместе. Рассказывали, что такое робот, да как устроен, да как его чинить и обслуживать. И тут же показывали. И при ремонте нас использовали, правда, только как подай-принеси-уйди, не мешай. Три месяца нас так натаскивали. И не только нас. С нами еще два десятка человек учились. Все в одинаковой униформе без знаков различия, но по поведению и выправке — офицеры. Правда, учили их меньше, чем нас. У них свое было. Когда мы с железками возились да разбирались, что откуда и куда идет, они в кабинах сидели на пару с учителем. Все три месяца мы так провели: мы внизу ковыряемся со своим инструктором, они — вверху со своим.
После началась настоящая работа. Битых и горелых роботов разбирали, сортировали, раскладывали. За каждую гайку отвечали, над каждым болтиком тряслись. Но дело делали. Надзирающих было больше, чем нас с охраной, вместе взятых, ей-богу. Разобрали, начали легко битые восстанавливать. Сначала самых целых починили — «Кошка» и «Страус» называются, потом пошли посложнее, а напоследок вообще такие роботы пошли — просто жуть. Особенно два последних запомнились, оба «Берками» кличут. Один горелый весь, смотреть страшно; другой битый, из воды его вытянули. Вытянуть-то вытянули, да воду толком слить не смогли. Вонючий весь, внутри все гниет. Но сделали как надо, отремонтировали. И преподаватели вместе с нами вкалывали, всюду успевали.
Да что о них рассказывать. Вроде обычные люди. Только что нездешние. И говорят странно, и ходят. И все время за ними присмотр ведется. Незаметный такой, ненавязчивый. Семь человек нас учили, четверо мужчин и три женщины. Все разные, и каждый что-то свое преподавал. И у каждого своя машина была. У кого какая — сразу было видно. Тряслись над ними, как курица над яйцом. Нет, восстанавливали сначала ихние, потом — бесхозные, у которых водителей поубивало. И то — делали только часть, потом каждый водитель со своей машиной возился, что-то там настраивал да регулировал. Полгода так возились, но двенадцать машин из хлама подняли. К тому времени, как закончили, соседи наши бывшие уже в первых машинах ходить учились. Сначала просто поворачивали корпус да кланялись вперед-назад, потом ходить начали по шагу за минуту, а потом и на улицу стали выходить да на полигон бегать. И нам работа появилась. То в ворота не впишутся, то при повороте плечом или оружием в стену стукнут, то вообще грохнутся. Один раз вообще робот автотягачом приволокли — со склона в реку упасть ухитрился. Они учатся и ломают — а мы материмся да делаем. Вот так и жили. В общем, из соседей только трое смогли до конца продержаться. Остальные — кто в госпиталь убыл, кого отчислили. В нашей группе двое отсеялись: один на ногу что-то уронил да охромел — списали его, другой что-то там спалить умудрился — через час его за ворота отвезли, вместе с вещами. В общем, двадцать четыре человека нас осталось из сотни с лишком, что тогда в городок тот свезли.