Хроники Средиземья

Тогда Феанор разгневался, ибо все еще боялся задержки, и в сердцах объявил:

— Вы отрекаетесь от дружбы с нами в час нужды, однако вы рады были получить нашу помощь, когда — робкие, неумелые и неимущие — явились на этот берег. В прибрежных хижинах ютились бы вы по сей день, если б нолдоры не построили вам гавани и не трудились на ваших стенах.

Но отвечал Ольвэ:

— Мы не отрекаемся от дружбы. Однако дело друга — разубедить заблудшего. Когда нолдоры приветили нас и помогли нам, иные звучали речи: «В землях Амана жить нам вечно как братьям, чьи дома стоят рядом». Что же до кораблей — не вы дали их нам. Не у нолдоров научились мы этому искусству, но у Владык Моря. И белое дерево обрабатывали мы своими руками, а белые паруса ткали наши жены и дочери. А потому мы не отдадим и не продадим корабли ни другу, ни союзнику. Ибо говорю тебе, Феанор, сын Финвэ; они для нас то же, что камни для нолдоров, — труд наших сердец, и второй раз нам подобного не совершить.

Феанор оставил его и в мрачных думах сидел под стенами Альквалондэ, покуда не собралось его воинство. Тогда рассудил он, что сил у него довольно, и, войдя в Лебяжью Гавань, послал воинов на стоявшие у причалов корабли, дабы взять их силой. Но тэлери дали ему отпор и сбросили многих нолдоров в море. Обнажились мечи, и началась жестокая сеча на судах, на освещенных светильнями набережных и причалах Гавани, и даже на высокой арке ее врат. Трижды отбрасывали от кораблей воинов Феанора, и многие пали с обеих сторон; но тут нолдоров поддержал Фингон, и передовые отряды воинства Финголфина, которые, подоспев и увидев, что идет бой и родичи их погибают, кинулись в битву прежде, чем узнали, что было причиной розни; кое–кто решил даже, что тэлери хотят помешать исходу нолдоров по велению валаров.

Так тэлери были в конце концов побеждены и большинство мореходов Альквалондэ лиходейски убиты. Ибо нолдоры сражались отчаянно и яростно, а тэлери были слабее и вооружены лишь легкими луками. И нолдоры взошли на их белые корабли, сели на весла и поплыли вдоль берегов на север. И Ольвэ воззвал к Оссе — но тот не явился, ибо не позволили валары силой задерживать нолдоров; но Уинен оплакивала погибших мореходов–тэлери — и море в гневе поднялось на убийц. Многие корабли разбились, а все, кто был на них, — потонули. О Резне в Альквалондэ много сказано в Но́лдолантэ,Падении нолдоров — плаче, что перед смертью своей сложил Маглор.

И все же большинство нолдоров уцелело, и, когда буря кончилась, они двинулись прежним путем, кто по морю, кто по земле; но путь был долог, и чем дальше, тем становился труднее. Долго шли они в непроглядной ночи, покуда не пришли наконец к северным пределам Благословенного Края — холодным гористым пустошам Арамана. Там они увидели темную фигуру на высокой скале, что нависала над берегом. Говорят, что то был сам Мандос, посланный Манвэ. И услыхали нолдоры громкий голос, мрачный и устрашающий, что велел им остановиться и слушать. Все застыли — и над воинством нолдоров из конца в конец разнеслись тяжкие слова проклятия и приговора, названного позднее Пророчеством Севера и Проклятием нолдоров. Многое было предсказано в туманных речах, коих нолдоры не понимали, пока беды не настигли их; но все услышали проклятье, наложенное на тех, кто не остановится и не обратится за прощением к валарам.

«Слезы бессчетные прольете вы; и валары оградят от вас Валинор, исторгнут вас, дабы даже эхо ваших рыданий не перешло гор. Гнев валаров лежит на доме Феанора, и ляжет он на всех, кто последует за ним, и настигнет их, на западе ли, на востоке. Клятва поведет их — и предаст, и вырвет у них из рук сокровище, добыть которое они поклялись. Все начатое в добре завершится лихом; брат будет предавать брата и сам страшиться измены. Изгоями станут они навек.

Несправедливо пролили вы кровь своих братьев и запятнали землю Амана. За кровь вы заплатите кровью и будете жить вне Амана под тенью Смерти. Ибо, хотя промыслом Эру вам не суждено умирать в Эа и никакой болезни не одолеть вас, вы можете быть сражены и сражены будете — оружием, муками и скорбью; и ваши бесприютные души придут тогда к Мандосу. Долго вам жить там, и тосковать по телам, и не найти сочувствия, хотя бы все, кого вы погубили, просили за вас. Те же, кто останется в Средиземье и не придет к Мандосу, устанут от Мира, как от тяжкого бремени, истомятся и станут скорбными тенями печали для юного народа, что придет позже.

Таково слово валаров».

Многие устрашились; но Феанор ожесточил свое сердце и молвил:

— Мы поклялись, и не шутя. Клятву мы эту сдержим. Нам сулят многие беды и предательство — в первую голову; об одном лишь сказано не было: что нас погубит страх, трусость или боязнь трусости. Потому говорю я, что мы пойдем вперед, и предрекаю: дела, свершенные нами, будут воспеты в песнях — и не забудутся до последних дней Арды.

Но Финарфин в тот час презрел поход и возвратился назад, исполнясь печалью и гневом на дом Феанора, ибо был в родстве с Ольвэ Альквалондским; и многие из его народа шли с ним, в скорби повернув вспять, покуда не узрели вновь на Туне дальний луч Миндона, все еще горевшего в ночи, и не вернулись в Валинор. Они получили прощение валаров, и Финарфину было доверено править остатками нолдоров в Благословенном Краю. Но сыновья его не пошли с ним, ибо не хотели покинуть сыновей Финголфина; и все Финголфиново воинство по–прежнему двигалось вперед, влекомое узами родства, волей Феанора и страхом встретиться лицом к лицу с валарами; ибо не все они невинными вышли из Резни. К тому же Фингон и Тургон были отважны и пламенны душой и не хотели отказываться от начатого, решив идти до конца, пусть горького — если ему суждено быть горьким. Так что воинство шло и шло — и вскоре предсказанное лихо начало сбываться.

К тому времени нолдоры зашли далеко на север Арды: увидев первые глыбы льда, плававшие в море, они поняли, что приблизились к Хелкараксэ. Ибо между Аманом, что на севере изгибался к востоку, и Эндором (что значит «Средиземье») был узкий пролив, в котором сливались стылые воды Окружающего Моря и волны Бе́легаера, там висели густые туманы и смертнохолодная мгла, а в море сталкивались обломки льда и ледовые горы. Таков был Хелкараксэ; и до сих пор никто, кроме валаров и Унголианты, не осмеливался им пройти.

Феанор остановился, и нолдоры стали думать, как им идти дальше. Но они жестоко страдали от холодов и липких туманов, которых не могли пронзить лучи звезд; многие — особенно среди воинства Финголфина — пожалели, что вышли в путь, и начали роптать, проклиная Феанора и называя его причиной всех бед эльдаров. А Феанор, зная все это, посоветовался со своими сыновьями; лишь два способа нашли они, чтоб уйти из Арамана и попасть в Эндор: по льду или на судах. Но Хелкараксэ считали непроходимым, а кораблей было слишком мало. Много их погибло в долгом походе, а оставшихся не хватило бы, чтобы перевезти все воинства сразу; однако никто не хотел дожидаться на западном берегу, пока другие будут переправляться: страх предательства уже жил среди нолдоров.

И вот Феанор и его сыновья замыслили захватить все корабли и отплыть внезапно, ибо они командовали флотом со дня битвы в Гавани и на судах были лишь те, кто бился там и был предан Феанору. И, словно повинуясь его желанию, задул ветер с северо–запада — и Феанор с теми, кого считал верными себе, тайно взошел на корабль и вышел в море, оставив Финголфина в Арамане. Держа на восток и чуть–чуть на юг, он пересек узкий пролив без потерь и первым из нолдоров вновь ступил на берега Средиземья; высадился же Феанор в устье залива Дренгист, что глубоко врезался в Дор–Ло́мин.

Когда они высадились, Маэдрос — старший его сын и в былые дни, прежде чем ложь Мелькора разделила их, друг Фингона, — спросил Феанора:

— Кого из гребцов и на каких судах пошлешь ты теперь назад, и кого им перевезти первыми? Фингона Отважного?

Тут захохотал Феанор, как безумный.

— Никого и ничего! — вскричал он. — То, что бросил я, не потеря — ненужный груз в пути, не более. Пусть те, кто проклинал мое имя, клянут его и впредь, пусть возвращаются в тенета валаров. Пусть горят корабли!