Вересковая принцесса

Мы пересекли просторный зал и вошли в одну из примыкающих комнат. Там находился лишь один господин, хотя у оконной стены стояло несколько конторок.

Господин сидел так, чтобы видеть всю комнату и дверь, через которую мы вошли. При нашем появлении он поднял голову, затем встал, несколько озадаченный, и вышел из-за стола. У него было узкое, бледное благородное лицо. Шарлотта поспешила ему навстречу.

— В утреннем туалете, Шарлотта? — спросил он, и большие, синие, огненные глаза холодно посмотрели в лицо молодой девушке. Живой румянец на её щеках стал ещё ярче и разлился до самых волос.

— Ах, дядя, ты же один, — сказала она примирительным тоном, обводя взглядом комнату. — Не будь на сей раз таким строгим по поводу домашних правил — я должна поприсутствовать, поскольку тебе предстоит интересное знакомство!

Я уже давно спряталась за Илзе.

— Это не тот господин, что давал мне талеры, — со страхом прошептала я. Острое ухо Шарлотты уловило мои слова.

— Дядя, — сказала она, озорно улыбаясь, — четыре недели тому назад на Луненбургской пустоши тебя увидела одна юная дама, и теперь она пришла к «старому-престарому господину Клаудиусу»…

— Ах, в конце концов совершенно безразлично, этого ли господина видела девочка, — решительно вступила в разговор Илзе. — Я бы хотела поговорить с господином Клаудиусом — это ведь вы?

Он наклонил голову, пряча улыбку. А Илзе вновь принялась рассказывать. Она, видно, выучила свой рассказ наизусть, как пастор проповедь, поскольку речь её протекала гладко, без остановок, и точно в той же последовательности, что и в беседе с фройляйн Флиднер.

Я в это время спряталась за дам и внимательно разглядывала нашего хозяина. У него была стройная, изящная фигура пожилого господина в коричневой шляпе и его же голос; но вот голова никак не могла быть головой того старика. На гладкий юношеский лоб свисала прядь густых пепельных волос, которые, правда, в косых лучах солнца немного отливали серебром. Под матово блестевшими кудрями красиво выделялись изогнутые тёмные брови. Они придавали бледному, благородному лицу впечатление силы… Я видела, как между этими бровями постепенно залегает маленькая складка — очевидно, ему не нравился Илзин рассказ и у него не было ни малейшего желания заниматься нами… Периодически он посматривал на лежащие перед ним фолианты, и было видно, что для него наше появление — фатальная помеха и что он прилагает колоссальные усилия, чтобы проявить к нам внимание.

— Я могу вам лишь посоветовать, — холодно сказал он, когда Илзе перевела дыхание, — как можно скорее определить юную даму в какой-нибудь институт.

— Нет, дядя! — перебила его Шарлотта. — Это было бы ужасно — робкое юное существо, которое до сих пор наслаждалось ничем не ограниченной свободой, втиснуть в эти шаблоны, задавить этой машиной! Жизнь в институте ужасна!

— Ужасна, Шарлотта? — переспросил он, заметно поражённый. — А ведь ты провела в институте почти всю свою жизнь!.. Почему же ты ничего не говорила?

Она пожала плечами.

— Какая была бы от этого польза? — сказала она горько.

Он строго и проницательно посмотрел на неё, но ничего больше не сказал. В этот момент открылась дверь, и вошёл старый бухгалтер, а за ним — высокий красивый молодой человек. Юноша заметно испугался при виде дам и хотел было удалиться.

— Входите же! — позвал его господин Клаудиус. Его брови слегка нахмурились; он достал часы и показал их вошедшему.

— Очень поздно, господин Хелльдорф, — холодно сказал он.

На приветствие молодого человека Шарлотта ответила аристократически-равнодушным кивком; слова её дяди заставили её сильно покраснеть, и она бросила на него гневный взгляд.

— Простите меня, господин Клаудиус; несколько часов тому назад внезапно заболел ребёнок моего брата, — извинился молодой человек с лёгкой дрожью в голосе и занял место за своей конторкой.

— Мне очень жаль — заболевание опасно?…

— Слава Богу, худшее позади!

Господин Клаудиус снова повернулся к Илзе.

— Я действительно не знаю, чем вам помочь, — сказал он. — Маловероятно, что господин фон Зассен с его занятостью и с его образом жизни будет в состоянии руководить образованием несколько одичалой — по вашему собственному выражению — юной девушки…

— Я бы охотно взяла это на себя! — вмешалась фройляйн Флиднер.

— И я тоже, — быстро сказала Шарлотта.

— Главным образом речь идёт о том, чтобы распорядиться небольшим наследством, которое досталось фройляйн от бабушки, — добавила пожилая дама.

— Ну, этим, по моему мнению, мог бы заняться отец.

— Он совершенно не хочет, — возразила Илзе. — И я с ним полностью согласна, из-за… — она смущённо умолкла, очевидно, подбирая подходящее выражение, — ну, из-за всех этих побитых каменных скульптур и черепков, которые он постоянно покупает, — добавила она решительно.

Она поставила жестяной ящик на стол и открыла его. Господин Клаудиус просмотрел документы.

— Здесь много просроченных облигаций; но ценные бумаги в порядке, — сказал он и положил документы назад в ящик. — Итак, я должен управлять деньгами… Вы хотите, чтобы проценты были причислены к капиталу?

— Да-да, экономьте сколько сможете! — ответила Илзе. — Но знаете, господин доктор совершенно забывчив, и было бы хорошо, если бы малышка получала иногда пару пфеннигов на руки, чтобы не быть уж совершенно без гроша.

— Где же юная дама?

— Ну покажитесь же! — сказала мне Шарлотта. Я не успела оглянуться, как она сняла с меня шляпу, пригладила мои буйные волосы и вытолкнула меня за плечи перед собой — словно ребёнка, который должен прочитать выученный стишок… Но на сей раз я вышла совершенно спокойно. Перед человеком с сухим, деловым выражением лица я не чувствовала никакой робости — я безмятежно смотрела на него, так же безмятежно, как и на пожилого господина там, на пустоши. Я думаю, что у меня бы хватило мужества решительно возразить ему, если бы он завёл речь про венки из засушенных цветов для покойников.

В тот момент, когда взгляды наши встретились, я увидела в его глазах узнавание — всё-таки это был тот самый господин в синих очках.

— Ах, посмотри-ка! Странная маленькая девочка, которая никогда не видела денег! — сказал он поражённо.

— Да, дядя, вересковая принцесса, как говорит Дагоберт — маленькая птичка, которая бросила к вашим ногам ваши деньги и не позволит так просто запереть себя в клетке! — вскричала, смеясь, Шарлотта. — Ну, малышка, сделайте реверанс перед старым господином!

Лицо господина Клаудиуса залил лёгкий румянец.

— Перестань дурачиться, Шарлотта! — сказал он так же серьёзно и строго, как выговаривал на пустоши Дагоберту в несчастном эпизоде с башмаками.

— Вы согласны, чтобы я управлял вашими деньгами? — дружелюбно спросил он меня.

Это было удивительно — первый раз в жизни мне надо было отдать распоряжение относительно собственного имущества. Мне хотелось смеяться.

— Они действительно принадлежат мне? — спросила я.

— Ну разумеется — кому же ещё? — с раздражением ответила Илзе.

— Они такие же мои, как моя вот рука или глаза? И я могу с ними делать что захочу? — продолжала я настойчиво, хотя у меня от напряжения перехватило дыхание.

— Нет, так безгранично распоряжаться ими вы сейчас не можете, — ответил господин Клаудиус тем же мягким тоном, каким он разговаривал со мной на пустоши. — Вы ещё слишком молоды… Если я приму к управлению ваши бумаги, то вы должны будете давать мне отчёт о каждой сумме, которую затребуете.

— Ах, значит, это всё не то, — сказала я уныло и удручённо.

— У вас есть какое-то особое желание? — он наклонился ко мне и вопросительно смотрел мне в лицо.

— Да, господин Клаудиус, но я лучше не буду говорить о нём — вы всё равно его не выполните.

— Так — на основании чего вы так считаете?

— Потому что я видела сегодня, как вы отослали бедного подёнщика без подаяния, — храбро ответила я.

— Ах вот оно что, вы хотите кому-то помочь. — Его тон совершенно не изменился, мой косвенный упрёк не произвёл на него ни малейшего впечатления.