Брестский квартет

— Вы, папаша, с ума что ли сошли? Да еще с ребенком… Бежать надо, пока не поздно. Бежать!

— Там мамин дом… Был, — отозвался эхом Брестский и почувствовал, как слабеют ноги. Его взгляд в этот момент был пуст и неподвижен.

Звонкая затрещина привела Диму в чувство. Прямо перед собой он вдруг увидел чуть прищуренные и внимательные глаза: васильковые со стальным отливом. Спокойный до неприличия голос отчеканил:

— Отставить сопли, папаша! Спасайте ребенка. Быс-стро!

Последний довод показался Брестскому убедительным, и он, прижав покрепче девочку, бросился прочь от нарастающего, накатывающегося из-за угла гусеничного грохота. За Димой, прикрывая его со спины, побежал и незнакомец.

Некоторое время они молча неслись по улицам, обгоняя таких же спешащих куда-то с тюками и чемоданами, мимо почерневших от горя и заходящихся плачем людей, вдруг в одночасье объединенных одной большой бедой, пока Дима наконец не припал к стене какого-то дома и не выдохнул жарко:

— Все, не могу больше, господин хороший! Спекся. Да и куда бежать-то?..

Незнакомец на мгновение задумался.

— Есть идея. В городе, я думаю, оставаться нельзя. Опасно. Я с женой живу за городом, в N… Считаю, нам надо пробираться туда. Ребенку там будет безопаснее. Переждете некоторое время, а дальше будет видно…

Сломленный горем Дима был согласен на все.

Мимо, в ту сторону, откуда они только что прибежали, спешным маршем шла колонна солдат под командованием молоденького лейтенанта. Последние в колонне тащили несколько станковых пулеметов и ящики с патронами.

— А может, все еще обойдется? «Броня крепка и танки наши быстры», а товарищ? — с надеждой в голосе спросил Дима, но незнакомец молчал, провожая взглядом уходящих в бой солдат.

— Не обойдется, — вдруг зло сказал он. — Бить их надо, гадов! Бить! Всем народом. Иначе никак…

9

Что творилось в душе лейтенанта Чибисова в то июньское утро, кроме него самого, известно было, пожалуй, только Господу Богу, в которого Чибисов, конечно же, не верил. А если бы верил, то обратился бы к нему со страстной молитвой о спасении молодой жены своей, волею судеб оказавшейся в самой гуще страшных событий, о которых большинство из нас сегодня имеет самое смутное представление.

Мысль о том, что жена находится в каких-то пятистах метрах от него, а он ничем не может помочь ей, сводила с ума. Судорожно искал Чибисов выход из сложившейся ситуации. И ничего лучшего не приходило ему в голову, кроме как на свой страх и риск пробраться к зданию офицерского общежития. Пожалуй, он бы даже решился на это, наплевав на непрекращающийся обстрел и возможные последствия своего поступка, но неумолимая воля войны, с легкостью перемалывающая людские судьбы, не дала Чибисову осуществить свой замысел.

Случилось так, что к пяти часам утра он остался единственным старшим по званию, и жизни четырехсот с лишним людей, из которых около сотни были ранены, оказались у него в руках.

В первые же минуты обстрела батальон потерял почти половину состава. Погиб комиссар, а командир батальона, раненный в живот осколком, уже полчаса не приходил в сознание. Сразу же прервалась связь с городом и соседними соединениями, расквартированными в крепости. Несколько бойцов, посланных для выяснения обстановки, назад не вернулись. С острова Пограничный, в краткие одно-, двухминутные промежутки между обстрелами, долетали звуки ружейной и автоматной стрельбы. А на казарму, в подвалах которой укрывался батальон, все сыпались снаряды и бомбы, круша добротную дореволюционную кладку и вздымая на батальонном плацу огромные земляные столбы. Стальные клочья выточенных на германских заводах болванок, казалось, резали и сам дрожащий от огня и жара воздух…

В пять часов утра в полуразрушенное здание батальона каким-то чудом добрался связной из штаба дивизии и передал приказ: срочно отходить в город для соединения с основными силами.

Скрепя сердце, Чибисов дал команду на отход. Выждав момент, когда обстрел ненадолго прекратился, батальон покинул казарму.

Около офицерского общежития Федор не выдержал.

— Продолжать движение! — скомандовал он бойцам и бросился к изуродованному, иссеченному осколками зданию. Он знал, что у него совсем мало времени, и немцы вот-вот возобновят огонь, но так просто уйти, не попытавшись разыскать жену, Чибисов не мог.

Общежитие встретило лейтенанта мертвой тишиной и черными глазницами выбитых окон. Кое-где еще, правда, белели рамы. В его комнате, конечно же, никого не было. На гремучих сетчатых кроватях, на которых лишь несколько часов назад лежали два самых счастливых на свете человека, поблескивали осколки оконного стекла. На полу, рядом с вырванной взрывной волной дверью Федор вдруг заметил заколку жены — маленькую деревянную бабочку. Чибисов сжал ладонями виски и до хруста стиснул зубы, чтобы не закричать от горя, рвущего его изнутри.

«Спокойно, лейтенант, только спокойно!» — мысленно прикрикнул он на себя и, подобрав заколку, пошел на негнущихся ногах прочь, уже не вслушиваясь в слишком затянувшуюся тишину. В голове стучало: «Это еще ничего не значит!.. Лена жива! Жива!.. Она не должна, просто не имеет права погибнуть!.. Это же совершенно естественно, что она не стала пережидать обстрел здесь, а спряталась где-нибудь в безопасном месте, в каком-нибудь из подвалов… Только где, в каком?..» Но времени на дальнейшие поиски у Федора уже не оставалось — пора было догонять свой батальон. «Ничего, сейчас соединимся с основными силами и мощным ударом отбросим гадов обратно за Буг!.. Дело нескольких часов, максимум — суток… А Ленка, глядишь, и отсидится в каком-нибудь из подвалов… В крепости ведь полно офицерских жен и детей. Наверняка, их успели вывести и укрыть в надежном месте», — успокаивал себя Чибисов, но на душе все равно было тяжело и гадко от того, что не сумел защитить, спасти и теперь надеется на кого-то другого, на чудо, наконец…

На немцев они напоролись уже в городе, на одной из прилегающих к крепости улиц. Столкнулись, как говорится, лоб в лоб. Чибисов не знал, да и не мог знать, что, прорвав пограничные заслоны левее крепости, противник торопился как можно быстрее окружить ее защитников и замкнуть смертельное кольцо, из которого уже не было бы выхода. Немецкие автоматчики, в свою очередь, никак не ожидали встретить здесь русских.

Раздумывать было некогда, и Чибисов, вырвав из кобуры пистолет, с криком: «Вперед, за Родину!», первым бросился на врага. «А-ааа!» — тут же взревела, загрохотала у него за спиной улица. Вслед за своим командиром устремились навстречу опешившим от неожиданности немцам триста с лишним бойцов батальона — все кто мог сражаться. Коротко протрещали запоздалые автоматные очереди, и два бушующих потока схлестнулись на узкой, зажатой разбитыми домами улочке.

Чибисов, с ходу всадив несколько пуль в чей-то разверзшийся в крике рот, тут же налетел на веснушчатого немца и, вцепившись в его автомат, рывком отвел в сторону дуло. Пахнущий потом и папиросами автоматчик был на голову выше Федора и своими плечами, казалось, загораживал пол-улицы. Вырывая оружие, он с силой оттолкнул лейтенанта, но тоже не удержался на ногах и полетел вслед за ним на землю.

«Здоровый, гад!» — то ли подумал, то ли прохрипел Федор, чувствуя, как холодный казенник автомата, которым пытался задушить его навалившийся сверху немец, все сильнее пережимает горло. Вот уже и воздуха в груди не осталось, одеревенели руки, и в голове, вдруг наполнившейся тяжелым, все нарастающим гулом, мелькнула паническая, гибельная мысль: «Неужели конец?!»

— Ну, уж нет! — зарычал тут Федор, изогнулся в яростном порыве навстречу ненавистным, налитым кровью глазам и с ужасом понял, что не в силах превозмочь стального смертельного давления. «Да-да, это конец. Сейчас с тобой произойдет то самое страшное и непоправимое…» — еще сильнее загудело в отяжелевшей голове, и рваный, прошитый огненными искрами мрак уже застил взгляд, как немец вдруг коротко охнул и грузно ткнулся каской в плечо лейтенанта. Перед изумленным взором Чибисова предстала съехавшая на бок матросская бескозырка, а под ней чья-то лопоухая и очень сосредоточенная физиономия. В руке у невесть откуда взявшегося матросика был зажат большой чугунный канделябр…