Страница 71 из 123
— Не имею ни малейшего представления!
— Ему отрезали отступление во время битвы при Геттисберге!
Мистер Шарп. — Мне кажется, дорогая моя, что каждый год, пролетающий над твоей головой, приносит тебе лишь новое очарование, выявляет скрытую красоту, увеличивает твою душевную грацию. В твоих глазах сегодня есть что-то пленительно-девическое — как в тот день, когда я впервые увидел тебя. Какое счастье, когда два сердца делаются лишь нежнее друг к другу по мере того, как годы проносятся над ними. Ты сейчас столь же прекрасна, как тогда…
Миссис Шарп.А я и забыла, что у тебя сегодня заседание в масонской ложе. Постарайся вернуться не позже двенадцати, пожалуйста!
Пора положить конец распространению старой шутки о том, что женщины не умеют хранить секрета. Ни в чем черная неблагодарность мужчин к прекрасному полу не проявилась так ярко, как в распространении этой клеветы. Где бы и когда бы человек, считающий себя наделенным чувством юмора, ни вернулся к этой более древней, чем сам мир, теме, которой его братья мужчины считают своим священным долгом аплодировать, на лице женщины появляется странная, непостижимая, полная жалости усмешка, понятная лишь очень немногим из мужчин.
Правда в том, что только женщины и умеют хранить секреты. Одному Богу понятна та изумительная сила, с какой девяносто девять из ста замужних женщин ухитряются скрыть от всего прочего мира, что они связали себя с существом, не достойным их чистой и полной самопожертвования любви к нему. Женщина может шепнуть соседке, что миссис Джонс уже второй раз перелицовывает свое старое шелковое платье, но если в ее груди есть что-либо, касающееся любимого ею человека, сами боги не вырвут это оттуда.
Слабый мужчина заглядывает в чашу с вином — и смотрите: вот он уже выболтал свои сокровеннейшие мысли развесившему уши случайному встречному! Женщина может щебетать о погоде и глядеть своими детскими глазами в очи хитрейшего из дипломатов, без труда пряча в это время в своей груди важнейшие государственные тайны.
Адам был праотцем болтунов, первым из сплетников — и нам нечего им гордиться. Под грезящим, взывающим к нему взглядом Евы — той, что была создана для его удобства и удовольствия — в ту самую минуту, когда она стояла рядом с ним, любящая, и юная, и прекрасная, как весенняя луна, он, жалкий приживальщик, сказал:
— Женщина дала мне, и я вкусил!
Этот отвратительный поступок нашего прародителя не может быть извинен ни одним джентльменом, знающим свой долг по отношению к леди!
Поведение Адама должно было бы повести к исключению его имени из списков каждого порядочного клуба страны. И тем не менее с того дня женщина идет рука об руку с мужчиной — верная, преданная и готовая на все жертвы ради него. Она скрывает от света его жалкие пороки, она перетолковывает в обратную сторону его позорные проступки и — главное — она молчит… когда одного слова достаточно, чтобы пронзить его дутое величие и обратить его в скоробившуюся плоскую тряпку!
А мужчина говорит, что женщина не умеет хранить секретов!
Пусть он будет благодарен, что она умеет их хранить, — иначе бы все воробьи на крышах чирикали про его ничтожество!
После того как в пятницу вечером была поставлена пьеса «В старом Кентукки», трое стариков-приятелей отправились в ресторанчик с непреклонным решением «вспрыснуть». «Вспрыснув» один раз, они «вспрыснули» и другой, и третий.
Когда они почувствовали, что доспели, они сели за стол и начали врать. Не со злой целью, а естественно, по-приятельски, о том, что им приходилось видеть и делать. Каждый из них приводил случаи из своей жизни, и так как небо было безоблачно, то никакого дневного повторения трагедии с Ананием не состоялось.
Наконец, судья внес предложение заказать огромный бокал мятного грога — напитка, исключающего всякую необходимость в щипцах для завивки волос! — и тот, кто расскажет наиболее невероятную историю, получит возможность выдуть весь бокал через соломинку!
Мэр и судья выступили первыми с парой изумительных рассказов на тему о галстуках. Полковник облизнул губы, пересохшие при взгляде на огромный бокал, сверкавший алмазами и янтарем и увенчанный благоуханной мятой, и начал свой рассказ:
— Случай, который я собираюсь вам поведать, не только изумителен, но и правдив. Он имел место в этом самом городе, в субботу после обеда. Я встал в этот день очень рано, ибо мне предстояло много работы. Жена закатила мне добрый стаканчик виски, так что я чувствовал себя довольно недурно. Когда я спускался по лестнице, она подала мне кредитку в пять долларов, выпавшую у меня из кармана, и сказала:
— Джон, тебе нужно найти горничную помиловиднее. Джен настолько буднична, что ты никогда не посмотришь на нее нежно. Попробуй, не найдешь ли ты служанки покрасивее — и, Джон, милый, ты уж слишком много работаешь! Тебе, право же, надо отдохнуть. Почему бы тебе не прокатиться сегодня после обеда с мисс Муггинс, твоей машинисткой? Ты бы, кстати, мог заехать в шляпный магазин и сказать там, чтобы мне не присылали шляпы, которую я отобрала, и…
— Довольно, полковник! — сказал судья. — Можете приступать к этому мятному грогу сию же минуту. Вам нет надобности доканчивать ваш рассказ.
Голодный Генри.Мэм, я представитель новейших, на роликах, не рвущихся, двойных подтяжек. Разрешите показать?
Миссис Лоунстрит.Нет, у нас в доме нет мужчин.
Голодный Генри.В таком случае я имею предложить нечто единственное в своем роде — собачьи ошейники из русской кожи, с серебряными инкрустациями, с именем, которое мы вырезаем за ту же цену в виде премии. Быть может…
Миссис Лоунстрит.Не надо, не надо. У меня нет собаки.
Голодный Генри.Вот это мне и надо было знать. Подай-ка мне, тетка, самый лучший ужин, какой только можешь, да поворачивайся живее, не то это плохо отразится на твоем здоровье. Понятно?
Завтрак был кончен, и Адам вернулся к своей постоянной работе: наклеиванию ярлыков с именами на клетки, в которых сидели звери.
Ева взяла на руку попугая и сказала ему:
— Дело было так. Он устроил целый скандал по поводу пирога, который был к завтраку…
— А что ты сказала? — спросил попугай.
— Я сказала, что у меня есть во всем этом одно утешение: он не может ткнуть мне в глаза, что у его матери пирог всегда выходил лучше!
В Техасе есть старый проповедник-негр, большой поклонник его преподобия Сэма Джонса. В прошлое воскресенье он решил отказаться от обычного увещевания чернокожих братьев и кинуться очертя голову и самую гущу своей паствы по способу, столь успешно практикуемому знаменитым евангелистом Джорджии. Когда вступительный гимн был пропет и собрание прочло положенные молитвы, старый проповедник положил свои очки на Библию и сразу же бросился в атаку.
— Горячо любимые братья, — сказал он, — я проповедую вам уже больше пяти лет, а милосердие Божие так и не проникло в ваши беспокойные сердца. Я никогда еще не видел худшей банды, чем это горячо любимое собрание. Вот, например, Сэм Уоткинс на первой скамейке налево. Может кто-нибудь указать мне более низкого, жульнического, продувного, грязного негра во всей округе? Откуда те куриные перья, которые я видел у него на заднем дворе сегодня утром? Пусть брат Уоткинс встанет и ответит на это!
Брат Уоткинс сидел на скамье, вращал глазами и тяжело дышал. Но он был застигнут врасплох и не мог дать ответа.
— А вот Эльдер Хоскинс, на правой стороне. Все знают, что это лживая, беспомощная, налитая пивом бочка. Его содержит жена, стирая белье. Что хорошего принесла ему кровь агнца? Он, должно быть, думает, что сможет околачиваться вокруг чужих кухонь и в Новом Иерусалиме!