Страница 113 из 123
— Ну, как там мальчик? — резко вопрошает он, неровно дыша.
— Плох, — говорит женщина трескучим голосом. — Жар не спадает — сто четыре по Фаренгейту весь день. Все время зовет тебя, Джим. Сегодня ночью снова работа?
— Таков приказ, — отвечает Джим и вдруг добавляет: — Нет, будь я проклят, если пойду. Пусть эта компания идет ко всем чертям. Говоришь, все время зовет меня? Пошли, Лиз.
Он берет даму под руку, и они быстро исчезают, растворяясь в темноте.
Какой-то потрепанный человек с гулким, уставшим голосом пристает к рослому незнакомцу в длинном пальто:
— Сэр, нет ли у вас дайма, чтобы купить что-нибудь поесть, разве не видите — человек умирает с голоду?
Рослый, крупный мужчина останавливается и довольно вежливо говорит:
— Конечно, есть, и не один, гораздо больше. У меня припасен доллар на ужин, и я собираюсь поужинать в «Хатчинс-хауз». Всего хорошего!
С другой стороны вокзала извозчики со своими экипажами толпятся возле границы посадки, и в стылом воздухе слышны их зазывные крики. Какой-то полный человек, который не любит, когда к нему пристают во время путешествия, подходит к экипажу, бросает в него свой чемодан.
— Отвезите меня в отель «Лоулор», — говорит он приказным тоном.
— Но, простите, сэр, — отвечает извозчик, — «Лоулор»…
— Мне не требуется никаких комментариев, — строго говорит толстяк. — Не хотите заработать, так и скажите.
— Я хотел вам только сказать, что…
— Я знаю, куда мне нужно, а если вы считаете, что вам это лучше известно…
— Ладно, садитесь, — уступает извозчик. — Я отвезу вас…
Толстяк влезает в экипаж, извозчик взбирается на козлы и, хлестнув лошадей, переезжает через улицу, всего каких-то двадцать пять ярдов, открывает дверцу и говорит.
— Приехали. Отель «Лоулор», с вас пятьдесят центов, сэр, будьте любезны!
Вместо пятидесяти центов он получает доллар, но обещает ничего никому об этом не говорить.
Экипажи, омнибусы грохочат, отъезжая со своим грузом; другие пассажиры начинают борьбу между собой за право первыми поспеть к следующему поезду, а когда он прибудет на большой Центральный вокзал, вновь повторится эта комедия-фарс с новыми актерами, новыми специальностями и новым смыслом, угадываемым между строк.
Канун Рождества {67}
(Перевод Л. Каневского)
Хаустон — это типичный южный город, хотя он деловой, растущий город, который без особого напряжения занимает свое место среди полудюжины южных городов метрополии, он по-прежнему сохраняет все стародавние южные обычаи, привычки и традиции. Здесь не найдешь присущей северным городам всепоглощающей спешки, перехватывающей дух суеты, беспокойной, постоянной гонки за наживой. Хаустонцы — народ состоятельный, процветающий, они все воспринимают с легкостью, полагая, что можно сорвать несколько роз удовольствий на дороге жизни, но тем не менее не отставать от прогресса. Ни в одном городе на юге Рождество не встречают с такой радостью, с такими приятными социальными достижениями, с таким широким обменом дружескими дарами и вообще с таким всепоглощающим весельем, как в Хаустоне. Громадные толпы людей, заполнившие тротуары наших улиц и магазины за последнюю неделю, — наглядное тому свидетельство.
Вчера, пожалуй, у торговцев был самый взбалмошный день, которого не было в течение всего сезона, и ни у кого нет никаких сомнений, что он не обманул самых восторженных ожиданий всех детишек.
Остановимся на несколько минут на углу улицы, понаблюдаем за прохожими.
Они непрерывно движутся, как муравьи у муравейника, одни уходят, другие приходят, вступая в этот запутанный бесконечный лабиринт и выходя из него. Когда боги глазеют с края верхушки на Олимпе на мир под ними, когда официант наполняет их бокалы приторным нектаром, их, должно быть, сильно забавляет та небольшая комедия, которая разыгрывается на подмостках земли. Наш мир, вероятно, кажется им большим муравейником, по которому мы, сталкиваясь в толчее, ползаем и разбегаемся по сторонам — туда-сюда — по-видимому, без всякой цели и без всякого плана.
Эта светлая полоска на небе, которую мы называем Млечным Путем, всего лишь разбрызганная пена из высоких кружек с нектаром, которые боги осушают большими глотками и посмеиваются над нашими странными ужимками. Но ведь сейчас канун Рождества, и какое нам дело до их смеха? Зажгите все огни, поднимите занавес, и вот перед нами — нарядная рождественская толпа!
Вы когда-нибудь наблюдали за тем, как молодая леди покупает рождественский подарок своему отцу? Если нет, то вы много потеряли.
В общем-то все они ведут себя одинаково. Фактически все молодые леди, покупающие подарки для отцов, осуществляют такую операцию совершенно одинаково, точно так, как они читают роман, подогнув под себя одну ногу. У девушки всегда есть для этого два доллара, которые ей дала мать, она и подсказала идею. За день до Рождества молодая леди поздно днем выходит из дома. Прежде она направляется в ювелирный и там разглядывает на нескольких подносиках россыпи наручных часов, украшенных бриллиантами, и все прочие чудеса ювелирного искусства, которые ее папаше наверняка хотелось бы иметь. Потом, осмотрев около сотни перстней с бриллиантами, она вдруг вспоминает, сколько у нее в наличии денег, тяжело вздыхает, идет в магазин одежды, где внимательным взглядом изучает мужскую домашнюю куртку за восемнадцать долларов и пальто за сорок. Продавцу она говорит что не будет спешить с покупками, еще подумает и уходит. После этого девушка посещает книжный магазин, еще три магазина мужской одежды, два ювелирных и кондитерскую лавку. Когда на Рождество наступает утро, то ее отец обнаруживает, что он стал гордым владельцем новой красной суконки для очистки пера с тщательно закрашенной ценой — пятнадцать центов, пары перчаток в длинном картонном футляре и коробки вкусных шоколадных конфет.
Этот полный человек, который везет домой свою красную тележку, эту страну считает заграницей. Этот обычно напыщенный человек гордится тем, что «сам себя сделал», и любит подчеркнуть свой демократизм, сам доставляя свои узлы домой. Он толкает тележку впереди себя и прокладывает себе путь через толпу с видом «гражданина, поднявшегося из низов», и это весьма забавно наблюдать.
А как девушки в своих плащах с поднятыми воротниками смеются, болтают и, глядя на витрины, не устают восклицать «Ах!» и «Ох!» по поводу всего, что там видят! Если вы окажетесь рядом с ними, то непременно услышите что-то вроде этого:
«Ох, Мэйбл, ты только посмотри на это чудное колечко… он сжал мою руку и сказал… настоящий котик! хотя я знаю, что это плюш, и если папа даст мне еще пять долларов, я его куплю, повешу на окна — они, конечно, будут висеть гораздо дольше твоих, старая хитрюга… Боже праведный!.. Бель, позволь, я тут приколю у тебя… папа спросил его, где же взять яйца ему на завтрак, а Чарли вдруг разозлился и убежал рано, даже часы не пробили… нет, я ношу вот такие, объемом шестнадцать дюймов… ах, только посмотрите на этот миленький мех — его забыли побрить, и он царапается… мы с тобой, Лил, поторгуемся… Том говорит… если пустить вокруг кружева, то… да пошли, подруги, давайте…»
Шум проезжающего трамвая заглушает все остальное.
На улицы высыпали все детишки.
Вы никогда не задумывались над тем, что дети — самые мудрые философы в мире? Они замечают просто чудесные вещи, выставленные в витринах для продажи; они с самым серьезным видом выслушивают рассказы о Санта-Клаусе, даже не пытаясь анализировать ситуацию, они радуются, радуются от души; они никогда не вычисляют высоту дымохода или длину саней Санта-Клауса; они никогда не озадачивают себя вопросом, как этот старик получает свои подарки из магазинов, они даже не обсуждают, как этому старику удается совершить свой подвиг — спуститься по дымоходу в каждый дом страны, причем в одну и ту же ночь.