Страница 2 из 116
Эмма не могла противостоять этому искушению и позволила мисс Келли увести себя на ближайший холм и там распустить волосы. При этом у женщины вырвался крик восхищения: золотистым каскадом хлынули эти волосы по плечам и спине Эммы, образуя сверкающую мантию, ниспадающую до земли.
Но когда мисс Келли захотела расстегнуть ей платье на груди, Эмма решительно воспротивилась. Все просьбы были напрасны; даже три фунта, которые предлагал художник, не могли соблазнить ее. Голову, плечи, руки и часть шеи он мог видеть, но больше ничего. И в то время как Ромни поспешными штрихами зарисовывал Эмму, она стояла неподвижно, с затаенным дыханием, прислушиваясь, как он и его спутница хвалили ее красоту.
При этом они употребляли такие слова, которых Эмма не понимала. Голубыми звездами были ее глаза, красными рубинами — губы, нежными розами — щеки. У нее фигура Гебы, профиль Дианы, руки Венеры. Блеск невыразимой грации окружает все ее существо. Она являет собой картину совершеннейшей юности, более совершенной, чем мог бы видеть художник в самых дерзновенных грезах.
Сладкое опьянение овладело Эммой. Разве не мечтала она еще ребенком, что когда-нибудь будет красивой, сказочно красивой?.. Но таких речей она еще никогда не слышала. Правда, Том Кидд говаривал ей почти то же самое, но ведь он был невежественным батраком у рыбака и никогда не уезжал из Дыгольфа! К тому же он любил ее… И Эмма не верила ему. Ну а эти незнакомцы должны знать толк в красоте!
Когда художник кончил рисовать, она со вздохом съежилась. Ромни нарисовал ее в четырех различных видах. Мисс Келли принесла альбом и стала показывать его Эмме, девушка долго разглядывала рисунки.
— И это я? — сказала она наконец. — Это неправда! Это невозможно! Я вовсе не так красива!
Мисс Келли расхохоталась и обернулась к художнику:
— Слышите, что она говорит, Ромни? Она не хочет верить, что это она!
Ромни стоял, погруженный в мрачные думы. Казалось, что он сразу постарел.
— Она права, это не она, — глухо сказал он. — Она бесконечно красивее. Я просто жалкий кропатель, ничтожество. Гейнсборо, Рейнольдс нарисовали бы ее в тысячу раз красивее… Дай сюда тетрадь, Арабелла! — закричал он. — Разорвать ее, сжечь, затоптать в землю! Пусть будет проклято все современное искусство! Довольно! Больше я никогда не возьмусь за кисть!
Он хотел схватить альбом, но мисс Келли спрятала его у себя в платье. Тогда Ромни бросился на землю и закрыл лицо руками; его плечи вздрагивали.
По лицу мисс Келли скользнула полусострадательная-полужестокая улыбка.
— Опять художественные причуды, милый друг? Да перестаньте же вы, наконец, кричать о Гейнсборо и Рейнольдсе! Лучше ли они нарисовали бы ее или нет, это совершенно безразлично. Ромни нарисовал, как должен был нарисовать Ромни. Гейнсборо — некто, Рейнольдс — некто, но и Ромни — тоже некто; и для Англии, как и для всего искусства вообще, только счастье, что все трое не одинаковы и не одинаково рисуют. Вставайте же, большое, старое дитя, и не пугайте нашу Гебу!
Несмотря на свои сорок четыре года, Ромни действительно казался ребенком. Он послушно встал, и сквозь мрачные облака, сгустившиеся вокруг его чела, снова проглянул солнечный луч.
В самом деле, сепией не передашь этого удивительного телесного тона, — пробормотал он. — Этого можно достигнуть только масляными красками. Ее следовало бы нарисовать в двадцати, в тридцати видах. Заметили вы, Арабелла, как у нее все время менялось выражение лица?
Если бы я была актрисой, я взяла бы ее к себе в ученицы, — сказала мисс Келли. — В этой голове должны роиться своеобразные мысли. А ведь ей не более восемнадцати лет!
Эмма невольно рассмеялась:
— Мне нет еще четырнадцати лет!
— Четырнадцати? — воскликнула Арабелла, окидывая фигуру Эммы странным взглядом. — Только четырнадцать, и уже женщина? Дитя мое, в ваших жилах должна течь горячая кровь! Кто ваша мать? Эти дети не родные вам?
Эмма побледнела. Чего еще нужно этой знатной даме? К чему она спрашивает? Чтобы наполнить чем-нибудь скуку лишнего часа? Чтобы насладиться чужим несчастьем? Ведь у этой дамы есть все, чего только желает ее сердце! Она богата и счастлива!.. А вот она, Эмма-Хорошо же, она ответит! Словно обвинение, бросит в лицо этим назойливым людям свою нищету! По крайней мере хоть облегчит душу.
Ее звали Эмма Лайон. Отца девочки, дровосека, в горах Уэльса придавило деревом. Его похоронили и выгнали вдову из хижины. Долой в морозную ночь! Ступай босыми ногами по острым скалам!..
Они пришли в Гаварден, где у них были состоятельные родственники. Вдова надеялась, что теперь кончатся ее бедствия, ведь среди родственников была и родная мать. Но родня черство встретила их. Бабушка сама была бедна, состоятельные родственники не отличались отзывчивостью. И мать должна была бы радоваться, когда ей удалось поступить прислугой к фермеру.
Эмме рано пришлось познакомиться с нуждой. Ей не было еще и шести лет, когда ее заставили пасти овец. Блэк, собака, был ее единственным спутником, кузен Том Кидд — единственным товарищем. И все же она не была несчастной в то время. Она забывалась в пышных грезах, в которых видела себя богатой и знатной. Разодетая в золотые платья, она подъезжала в стеклянной карете, чтобы увезти в свой замок немногих любимых ею людей.
И вот однажды пришла весть, что дальний родственник матери Эммы умер, оставив ей в наследство значительную сумму денег. Теперь все наперебой стали заискивать перед той самой женщиной, к которой еще накануне относились с пренебрежением. Фермер повысил ее из прислуг в домоправительницы, самый уважаемый купец города уговорил ее вложить деньги под высокие проценты к нему в предприятие, миссис Беркер, директриса пансиона для благородных девиц, приняла Эмму в число своих учениц.
Через год купец обанкротился, и дочь прислуги была уволена из пансиона при язвительном хохоте высокорожденных сотоварок.
Ей пришлось поступить в няньки. А ведь у миссис Беркер ею овладела новая мечта, причем это уже не было желанием ребенка, подростка. Теперь эта греза звала ее в далекий, неизвестный мир, где много-много красоты и великолепия. Но для этого надо было приобрести знания, и Эмма училась, напрягая все свои силы. Однако и эта мечта теперь рассеялась как дым.
Люди преклоняются только перед деньгами! Перед богатым все открыто, перед бедным же все закрывается! Быть бедным — значит быть презираемым! Такова жизнь…
Эмма высказала все это эмоционально. Но ее жесты, мимика, хриплый голос — все выдавало ту горечь, которой переполнил девушку опыт ее юной жизни.
Мисс Келли нежно привлекла ее к себе и ласково погладила по голове:
— Бедный ребенок! Как рано вам пришлось испытать тяжесть житейских обстоятельств! Но для вас еще настанут лучшие времена. Раз девушка так красива…
— Какой прок для меня в красоте? — мрачно возразила Эмма. — Здесь никто не понимает красоты. Все меня презирают. А я — я знаю это! — я умру в нищете и…
— Вы чересчур скоропалительны, милая! — перебила девушку, улыбнувшись, мисс Келли. — Разве можно заранее знать, что выйдет из человека? Посмотрите на меня! Я не знаю, где родилась и кто были мои родители. Я выросла в ярмарочном балагане и еще в шестнадцать лет не умела ни читать, ни писать. А теперь!.. Теперь у меня есть дом в Лондоне, имение в Ирландии и капитал в Лондонском банке. Весь Лондон знает меня. Женщины завидуют мне и подкупают моих портных, чтобы получить модель моего платья. Мужчины бегают за мной и разоряются за одну мою улыбку А один из них… один… когда-нибудь он станет королем Англии, императором Индии и могущественнейшим государем Земли — люди называют его «джентльменом Джорджем», — ну а меня он любит, и потому он мой раб. «Маленький толстячок ты мой!» — так зову его я.
— Арабелла! — сердито крикнул Ромни. — Как вы осмеливаетесь?..
Мисс Келли передернула плечами:
— Мизантроп! Крошка сделает в Лондоне блестящую карьеру. Вы хотите испортить ее?