Страница 108 из 116
Марию-Каролину они обвиняли в предательстве, жестокости, мстительности. Она якобы при помощи Феррери вручила Фердинанду подложное письмо от императора Франца, приглашавшего начать военные действия. Когда же война кончилась позорной неудачей, Мария-Каролина подкупила народ, чтобы Феррери убили, и тем самым она могла избавиться от опасного свидетеля. Восстание в Неаполе было поднято тайными эмиссарами королевы, она же приказала сжечь флот и перебить знать; от нее же исходили все эти казни и приговоры. Она послала к Нельсону и леди Гамильтон, которая по ее наущению отдалась адмиралу, купив этой ценой уничтожение капитуляции и голову Карачиолло.
Сама Эмма якобы выказала кровожадную радость по поводу конца Карачиолло, любовалась отвратительным зрелищем. «Пойдем, Бронте! [28] — сказала она своему любовнику. — Пойдем посмотрим еще разок на бедного Карачиолло!» — Они отправились на «Минерву», стали гулять под трупом повешенного. Затем Эмма использовала свою власть над Нельсоном для того, чтобы предать в руки палача всех неаполитанцев, которые не выказали достаточной покорности бывшей уличной девке Лондона.
О Фердинанде же никто ничего плохого не говорил. Разве за него не правила Мария-Каролина, эта любительница женщин, убийца собственных детей, новая Мессалина? И разве леди Гамильтон не была предметом ее страстной любви?
Все эти сплетни, подхваченные парижскими памфлетистами, врагами англичан и Бурбонов, и революционно настроенными жителями других стран, распространились с молниеносной быстротой и везде принимались на веру, даже в Англии.
Третьего февраля 1800 года в английской нижней палате лидер либеральной оппозиции Чарльз Джеймс Фукс, знаменитый противник не менее знаменитого Питта, официально сделал следующее заявление:
«Неаполь, как говорится, освобожден. Но если я хорошо осведомлен, это произошло с такими жестокостями и мерзостями, что сердце содрогается. Да, Англия готова принять упреки, если только эти слухи справедливы. Говорят, что часть неаполитанских республиканцев нашла убежище в фортах Нуово и Дель-Уово. Они пошли на капитуляцию, причем порукой им было имя английского офицера. Было решено, что их личность и имущество останутся неприкосновенными и что их доставят в Тулон. Вследствие этого их посадили на судно. Но перед тем как их отправить, часть сдавшихся арестовали, бросили в тюрьму, некоторых, несмотря на поручительство британского офицера, казнили и у всех конфисковали имущество».
С обычным тактом, которым отличаются официальные выступления англичан, Фукс не назвал имени, но весь мир понял, кого он имел в виду.
Еще ранее сэр Уильям обратился с просьбой о полугодовом отпуске для поправления пошатнувшегося здоровья. Наконец он получил согласие. Отпуск был ему дан, назначен заместитель, который затем должен был стать преемником сэра Уильяма. Это была отставка, признательность благодарного отечества…
Сэр Уильям очень легко отнесся к постигшему его удару и ровно ничего не предпринимал, чтобы отразить его. Он улыбался гневу Эммы, злорадно хихикал сам над собой.
Уж не радовался ли он, что Эмме придется расстаться с Нельсоном?
Мария-Каролина, потерявшая теперь всякое влияние на дела государства, была вне себя и слала Эмме письмо за письмом. Она говорила, что считает отставку сэра Уильяма не только личным, но и государственным несчастьем, и настаивала на том, чтобы Эмма сама обратилась к королю и попросила его вмешаться в это дело. Если Фердинанд лично обратится с просьбой к английскому правительству об оставлении сэра Уильяма на посту, ему не откажут…
Королева настаивала на этом до тех пор, пока Эмма не согласилась и не попросила короля об аудиенции. Но при первых же ее словах Фердинанд побагровел, забегал по комнате, разразился дикими проклятиями:
— А, так вы хотели остаться? Значит, вы воображаете, что я намерен долее терпеть вмешательство женщин? Разве и без того вся Европа не тычет в вас пальцем, высмеивая роль, которую вы играли в Неаполе? Вы должны быть благодарны мне, что я по добродушию даю вам вернуться в Англию без явного скандала!
Эмма побледнела как смерть, но выслушала все это молча, не отвечая ни слова. Только когда у него перехватило дух, она подняла на короля взор и сказала с язвительной усмешкой:
— Значит, ваше величество лично потребовали отозвания сэра Уильяма?
Фердинанд смешался, и это обозлило его еще больше.
— Ну а если даже так, что тогда?
— Подумали ли вы, государь, что отозвание сэра Уильяма в такое время неминуемо вызовет на нас нарекания, взвалит на наши плечи ответственность за все происшедшее здесь?
Фердинанд обеими руками зажал уши:
— Я хочу иметь покой, быть господином в своем доме! Уходите, миледи, оставьте меня!
Эмма залилась язвительным хохотом.
— А! Вашему величеству нужен козел отпущения, чтобы на него можно было направить удары противников? Это как тогда, когда ваше величество удостоили Асколи чести быть мишенью для якобинских пуль, предназначенных вашему величеству?
— Миледи… Миледи…
Обезумев от бешенства, Фердинанд бросился к Эмме, замахнулся на нее рукой…
Она не отступила, а смерила его с головы до ног презрительным взглядом, после чего повернулась к нему спиной и ушла.
На следующий день Мария-Каролина написала ей:
«Дорогая миледи! Вчера, после Вашего ухода, вот-то разыгралась сцена!.. Вопли бешенства… гневное рычание… Он хотел Вас убить, выбросить из окна, позвать Вашего мужа и пожаловаться ему на то, что Вы повернулись к нему спиной. Ужасная была сцена!»
Далее королева по обыкновению жаловалась на нездоровье, говорила о близкой смерти…
А Нельсон? Эмма была слишком горда, чтобы выдать ему свое страдание от предстоящей разлуки, и сообщила об ото звании сэра Уильяма в двух строках письма. В ответ она получила несколько наспех набросанных строк:
«Возлюбленная! Я люблю тебя… нет, я боготворю тебя! И даже если бы я нашел тебя под забором и ты была свободна, я не задумываясь назвал бы тебя своей женой.
Нельсон».
Через несколько дней он неожиданно явился на своем «Фудруаяне» в Палермо. Близкую победу над Мальтой он предоставил Трубриджу, пожертвовал положением, славой, будущим, всем — он подал в отставку…
XXXV
Десятого июля «Фудруаян» поднял якоря для последней поездки по лазурному морю, из-за которого происходила вся борьба последних лет.
Снова Эмма стояла на мостике около Нельсона и своего мужа, глядя на убегавшие скалистые берега Сицилии.
Оплакивать ли ей все то великое, с таким трудом добытое, что она покидала теперь? Радоваться ли, как Нельсон, что все тяжкое, мучительное оставалось позади? Или… бояться того, что надвигалось?
В ту ночь, ночь поклонения победителю при Абукире, она, дрожа, стояла перед дверью Нельсона, прислушивалась к диким обвинениям Джосаи. Самсон и Далила… Она пошла к нему, согбенному под бременем горя, с пониманием мужской слабости, трепеща от сострадания и любви: «Я хочу этого! И я знаю, что это будет! Однажды я подарю тебе, Горацио-ребенка!» — поклялась она Нельсону.
Все это время она жаждала ребенка, ежедневно, ежечасно страстно желала его… для него!
Но… если теперь он отвернется от нее, бросит?.. Разве на родине его не ждет женщина, имеющая на него все права?
Мучительное сомнение овладевало Эммой. Ей стало больно от яркого света солнца, от плавного покачивания корабля. Она украдкой спустилась вниз, устало добрела до своей каюты и упала на постель. Она лежала съежившись и думала, думала…
Пришел Нельсон, подергал за ручку запертой двери, окликнул Эмму по имени. Она с трудом приподнялась, открыла ему и в ответ на его встревоженные расспросы постаралась весело улыбаться, стала шутить над его излишней заботливостью…
28
На самом деле Нельсон получил этот титул лишь через полтора месяца после казни Карачиолло