Граф Сен-Жермен

Много лет спустя внук княгини Голицын рассказал Пушкину, что раз он проигрался и пришел к бабке просить денег. Денег она ему не дала, а сказала три карты, назначенные ей в Париже Сен-Жерменом.

— Попробуй, — сказала бабушка.

Внук поставил карты и отыгрался.

Дальнейшее развитие пушкинской повести все вымышлено. Так под пером Пушкина семейное предание превратилось в гениальное литературное произведение.

В повести внук графини, получивший фамилию Томский, рассказывает, что граф Сен-Жермен, который выдавал себя за вечного скитальца, за изобретателя жизненного эликсира и философского камня, по просьбе бабушки назвал ей три карты, наверняка могущие принести выигрыш. Когда герцог Орлеанский метал, «она выбрала три карты, поставила их одну за другою: все три выиграли ей соника, а бабушка отыгралась совершенно.

— Случай! — сказал один из гостей.

— Сказка! — заметил Германн.

— Может статься, порошковые карты? — подхватил третий (то есть карты, которыми пользовались шулера. — Р. Б.).

— Не думаю, — отвечал важно Томский».

Все исследователи согласны в том, что Пушкин использовал рассказ о подлинном случае. Точно у него и время, когда это произошло. Сен-Жермен действительно находился в Париже с начала 1770 года по 1774 год и вполне мог встречаться с русской княгиней, бывшей там же. Так же, как точен он в описании внешности графа Сен-Жермена и самой княгини, послужившей прототипом его героини с ее поразительной историей.

…История старинного подмосковного села Большие Вяземы восходит ко временам Бориса Годунова. По преданию, здешние церковь и большой пруд были сооружены в конце XVI века. Об этом свидетельствуют польские надписи на стенах церкви эпохи Смутного времени. Неподалеку от Вязем, вотчины князей Голицыных, в двух километрах находилось Захарово — имение М. А. Ганнибал, бабушки А. С. Пушкина.

В детстве поэт нередко гостил у своей бабки. Часто, особенно по праздникам, семейство Пушкиных отправлялось в соседние Вяземы к обедне. Возможно, здесь, в Вяземах, будущий поэт встречал хозяйку поместья — знаменитую Наталию Петровну Голицыну, урожденную Чернышеву. Тогда это была уже пожилая дама, очень некрасивая, умная, но своевластная, с крутым нравом и сильным характером. Про нее рассказывали самые невероятные легенды. Поговаривали, что дедом ее был сам Петр I.

Жизнь Наталия Петровна прожила долгую. Застала еще то время, когда дамы в робронах танцевали минуэт, когда увлекались музыкой Рамо и Глюка. Бывала в Германии, Англии и Франции. Пережила пятерых русских царей, видела нескольких иностранных владык. При русском дворе была удостоена звания статс-дамы, неоднократно награждалась высшими орденами. В молодости много лет почти безвыездно жила за границей.

Вернувшись домой, молодая аристократка окунулась в светскую жизнь — балы, домашние спектакли, карусели. На одном из этих увеселений Наталия Петровна получила золотую медаль, вычеканенную в честь первого приза, выигранного ею на карусели своим «приятнейшим проворством».

Выйдя вскоре замуж, она вновь уехала во Францию, желая дать детям европейское образование. В Париже ее принимали в высшем свете, тогда-то и познакомилась она с графом Сен-Жерменом. В Париже она стала свидетельницей того, как во время революции расправлялись с ненавистными аристократами.

Вполне вероятно, что посещения Вязем и связанные с этим разговоры о княгине Н. П. Голицыной запомнились будущему поэту. «Таким образом, — отмечал П. В. Анненков, первый биограф поэта, — мы встречаемся еще в детстве Пушкина с предметами, которые впоследствии были оживлены его гением». Одну из легенд о хозяйке Вязем А. С. Пушкин положил в основу своей «Пиковой дамы», изобразив в образе старой графини Наталию Петровну Голицыну.

Вторая глава пушкинской повести начинается с описания утреннего туалета старой графини. Как и в молодости, когда она была привлекательной и кружила головы мужчинам, графиня, по многолетней привычке, проводила у зеркала не один час. За этим занятием ее и застает внук Павел Александрович Томский, от которого герой повести Германн накануне узнал о тайне старой графини.

Упоминается в начале этой главы княгиня Дарья Петровна, известие о смерти которой так спокойно восприняла графиня, — родная старшая сестра Н. П. Голицыной, жена фельдмаршала графа И. П. Салтыкова. Факт этот тоже соответствует действительности. Будучи глубокой девяностолетней старухой, Наталия Петровна встречала сообщения о смерти близких родственников с поразительным равнодушием. «И в ус не дует», — писал по этому поводу П. А. Вяземский. Последнее замечание имело еще и особый смысл. Престарелую Голицыну за глаза называли «княгиня Усатая» — с годами на ее и без того некрасивом лице прорезались усы.

Пушкин, придав своей «пиковой даме» многие черты старой княгини, приписал, однако, ее молодости красоту, назвав «московскою Венерой». И только в этом, пожалуй, отошел от исторической правды. На самом деле прозвище Венера получила у парижан старшая дочь княгини, которая в отличие от матери была «очень хороша собою».

В повести описан и подлинный дом Н. П. Голицыной. Помните, Германн под впечатлением анекдота о трех картах бродит по вечернему городу? Внезапно, словно влекомый неведомой силой, «очутился он в одной из главных улиц Петербурга, перед домом старинной архитектуры… Германн остановился.

— Чей это дом? — спросил он у углового булочника.

— Графини***, — отвечал булочник».

Дом этот сохранился и по сей день, правда, в несколько перестроенном виде. Он стоит на нынешней улице Гоголя, 10. Во времена Пушкина этот дом был известен всему Петербургу. Когда Наталия Петровна, прожившая полвека во вдовстве, приезжала на зиму в Петербург, дом оживал, по средам неизменно давали балы, окна светились за полночь, к подъезду подкатывали одна за другой кареты, «шубы и плащи мелькали мимо величавого швейцара». К «княгине Усатой» съезжался, как тогда говорили, весь Петербург. Важная и внушительная хозяйка принимала всех сидя. Вставать она позволяла себе лишь при посещении ее царем. Это не помешало ей воспротивиться желанию царя, когда тот решил купить ее подмосковную дачу в Нескучном саду.

Обычно во время бала возле нее стоял кто-нибудь из многочисленных родственников (вся знать была ей родней) и называл гостей: с годами Наталия Петровна стала плохо видеть, да и на ухо была туга. Одних, смотря по чину и званию, старуха встречала лишь кивком, других удостаивала парой слов, иных совсем не замечала. «У себя принимала она весь город, соблюдая строгий этикет и не узнавая никого в лицо», — пишет А. С. Пушкин во второй главе.

Появлялась же она, неизменно поддерживаемая под руку кем-либо из своих приживалок и мерно постукивая костылем. Портрет графини, каким его рисует Пушкин, вполне соответствовал внешнему виду прототипа: сгорбленная старуха, в чепце, украшенном розами, напудренный парик на почти лысой голове, отвислые губы, «разрумяненная и одетая по последней моде».

Как было сказано, вопреки Пушкину, княгиня и в молодости не блистала красотой. А как же портрет молодой красавицы с орлиным носом, с зачесанными висками и с розою в пудреных волосах, перед которым в спальне графини остановился Германн?

Здесь, как и в случае с прозвищем, Пушкин имеет в виду подлинный портрет Екатерины Владимировны Апраксиной — старшей дочери княгини. По всей вероятности, поэт не раз видел это изображение или копию с него у Апраксиных. На это в повести есть вполне определенное указание: Пушкин точно называет автора этой работы — французскую художницу Виже-Лебрен.

О том, как выглядела старая княгиня, мы тоже имеем представление. Сохранилось несколько ее изображений. По ним можно судить о верности портрета, набросанного Пушкиным, жизненному оригиналу. На силуэте, сделанном французским художником Сидо, — перед нами самая настоящая «пиковая дама». На портрете работы Рослэна — знатная придворная дама времен Екатерины II. Зачесанные виски и пудреные волосы, украшенные нитью из жемчуга… Есть еще один, более поздний по времени портрет княгини, на котором она нарисована в чепце.