Граф Сен-Жермен

Во время этого свидания девица де Бомон представила свои полномочия и передала графу заветный томик Монтескье, пояснив, как следует им воспользоваться. Уже через два дня она была представлена вице-канцлером императрице. Больше того, то ли по его совету, то ли потому, что понравилась Елизавете Петровне, девица де Бомон была назначена «чтицей императрицы».

Можно сказать, успех превзошел все ожидания, и хитроумная «чернобурая лисица» осталась с носом.

Однако сделано было лишь полдела. Теперь предстояла задача, пожалуй, потруднее: попытаться убедить Елизавету Петровну восстановить былые отношения с Францией. И в этом, прямо скажем, чтица оказалась удачливой.

Красноречиво обрисовав те выгоды, которые сулит такой союз, де Бомон продемонстрировала поразительную для девицы осведомленность в вопросах европейской политики и незаурядные дипломатические способности. Что касается секретного поручения принца Конти — убедить Елизавету Петровну в том, что тот питает к императрице нежную страсть и рассчитывает если не разделить вместе с нею трон, то хотя бы на место главнокомандующего русской армией, в этом девица не преуспела. Вернее сказать, «ее» услуги запоздали: к тому времени отношения Конти с королем настолько испортились, что он был отстранен от руководства «секретом короля» и впал в немилость.

Не следует, однако, преувеличивать заслуги «девицы де Бомон» в переориентации русской политики. Для этого у Петербурга возникли серьезные основания. К тому моменту в Европе произошли чрезвычайные события. Франция, которая в течение двух с половиной веков вела с Австрией ожесточенную борьбу за политическое превосходство, неожиданно еще в мае 1756 года заключила с ней союз. Против кого? Против Пруссии, которой еще недавно так покровительствовал версальский кабинет. Не вдаваясь в причины столь неожиданного поворота французской политики, можно сказать, что это изменило всю расстановку сил на континенте и ускорило начало Семилетней войны.

Поэтому красноречие девицы де Бомон упало на подготовленную почву. В Петербурге всерьез обдумывали возможность присоединения к франко-австрийскому союзу. Для этого, считали здесь, необходимо, чтобы версальский двор прислал своего дипломатического представителя. Об этом Елизавета Петровна собственноручно написала в дружеском послании Людовику XV. Доставить его взялась девица де Бомон, которой императрица вполне доверяла.

Когда д'Эон, вновь наконец-то облачившийся в мужской наряд, рассказывал Людовику XV о своих похождениях, тот весело смеялся. И, как бы поощряя молодого шевалье, сказал:

— Пожалуй, со времен Ахилла, жившего на острове Скерос среди женщин и носившего их одежду, никому не доводилось так ловко пользоваться женским нарядом.

— Смею заметить, сир, — решился возразить д'Эон, обласканный приемом, — коль скоро Ваше Величество вспомнили греков, надо бы назвать еще одного — Геракла, который носил женскую одежду, когда жил у лидийской царицы Омфалы.

— Дорогой шевалье, — Людовик XV снисходительно улыбнулся, как бы прощая дерзость, — Геракла принудила к такому маскараду жестокая Омфала. Вы же, как доблестный Ахилл, сами облачились в дамское платье и пошли на опасное приключение по доброй воле. Не так ли, господин д'Эон? — пристально глядя на него, произнес монарх.

Что оставалось сказать? «Конечно сам, конечно по доброй воле». Удовлетворенный ответом Людовик щедро вознаградил удачливого разведчика. И тут же дал ему новое поручение: отправиться обратно в Россию, но теперь уже не под видом девицы, а в нормальном мужском костюме в качестве секретаря поверенного в делах при русском дворе. На эту должность был назначен все тот же Дуглас.

Но мог ли д'Эон появиться в мужском наряде там, где только что изображал женщину? Его наверняка бы опознали, разразился бы скандал и неизвестно, чем бы он кончился.

Поэтому, дабы не дразнить гусей и не разоблачить «Лию де Бомон», решено было представить д'Эона как родного ее брата, будто бы впервые оказавшегося в Петербурге. Русским оставалось только удивляться тому, что брат и сестра походили друг на друга как две капли воды.

Тем временем в Европе запахло порохом. Россия открыто приняла сторону Австрии и Франции против Пруссии. И восьмидесятитысячная русская армия, расположенная в Лифляндии и Курляндии, получила приказ начать совместные с войсками Марии-Терезии и Людовика XV действия против Фридриха II. Началась так называемая Семилетняя война, унесшая сотни тысяч солдатских жизней и принесшая огромный материальный урон воюющим державам.

В это трудное и тревожное время кавалер д'Эон вновь проявил себя умным и тонким политиком. Своими советами он немало содействовал укреплению русско-французских отношений, и Елизавета Петровна вполне могла быть довольна братом Лии де Бомон, оказавшимся столь же смышленым и, как ей казалось, столь же преданным. И когда потребовалось послать в Париж верного человека, который доставил бы туда подписанный императрицей договор, а также план военных действий против Пруссии, выбор пал на д'Эона. Поручение было ответственным и рискованным.

Перед отъездом русский канцлер пригласил д'Эона к себе, чтобы проститься с ним, выразить от имени ее императорского величества благодарность и вручить от нее триста червонцев на дорогу.

По дороге в Париж д'Эон встретился в Белостоке с маркизом Л'Опиталем, назначенным французским послом в Петербург, заехал в Вену, где вручил Марии-Терезии копию плана кампании против Пруссии, увиделся с французским послом при польском дворе графом Брольи. В Вене его застало известие о победе австрийцев над пруссаками в битве под Прагой. Не мешкая, д'Эон отправился в путь, рассчитывая опередить официальных гонцов с этим важным известием и доставить его в Париж первым. Он так спешил, что чуть было не загнал лошадей и где-то на повороте вылетел из кареты и повредил себе ногу. Несмотря на эту непредвиденную задержку, пока ему делали перевязку, он все же успел на полтора суток раньше, чем доставили австрийскую депешу, известить Людовика XV о победе.

Мог ли король не оценить такого усердия? В награду он послал к д'Эону своего личного хирурга, солидное денежное вознаграждение, патент на чин драгунского поручика и, как особый знак своего расположения, золотую табакерку со своим портретом, усыпанную бриллиантами.

Само собой разумеется, что вознагражден д'Эон был не только за быструю скачку, а за все услуги, оказанные французскому двору. В том числе и за похищение из самого секретного архива в Петербурге копии «Завещания Петра Великого». Копию эту вместе со своей запиской о состоянии дел в Российской империи он передал Людовику XV.

Король, как ни странно, не придал тогда значения этому документу и бумагу преспокойно отправил в архив. Лишь полвека спустя «Завещание» извлекли на свет Божий и поспешили его использовать для разжигания антирусских настроений, поскольку в нем речь шла о планах, якобы завещанных Петром I своим потомкам, точнее говоря, о тотальной русской агрессии в Европе и Азии. Некоторое время спустя, однако, установили, что «Завещание» — плод чьей-то фантазии, ловко сфабрикованный подлог.

Был ли причастен к созданию этого мнимого документа д'Эон? На этот счет написано немало, высказывались различные версии. Но преобладала, пожалуй, все же одна: легко могло статься, что д'Эон в доказательство того, что он в Петербурге не терял времени даром, якобы с риском выкрал секретнейший документ, на самом деле сфабриковал его. Тем более что проверить, существует ли вообще оригинал и насколько точна копия, не представлялось возможным. Не посылать же запрос по этому поводу в Петербург. Выходит, автором фальшивого «Завещания», скорее всего, был сам д'Эон, не чуждый, как мы помним, литературных способностей и приобретший некоторые познания по русской истории и политике.

Тем временем военные действия на фронте развивались с переменным успехом. Русские войска взяли Мемель, разбив пруссаков при Гросс-Егерндорфе, но неожиданно отступили на зимние квартиры, вызвав неудовольствие у своих партнеров по коалиции. В этот момент Елизавете Петровне пришла в голову мысль, что крестным отцом ее будущего внука, готового вот-вот появиться на свет, станет Людовик XV. С этим предложением во Францию отправился Дуглас. Она и подумать не могла, что такое предложение не вызовет восторга. Между тем случилось именно так. В Петербург был послан вежливый отказ, а чтобы смягчить такой ответ и на месте привести доводы, объясняющие его, решили снова послать д'Эона в Россию в качестве секретаря посольства.