Страница 24 из 34
Это они, вместо того чтобы отдавать делу государственного управления и развития вверенного им государства – как это делал Сталин – все свои силы и всё свое время, тешили гордыню, устраивали смотры, ублажали элиту, закатывали балы, строили любовницам хоромы, попустительствовали казнокрадам… А Россией занимались так – между делом. И даже когда занимались ею, делали это до преступного бездарно!
Что оставалось делать Сталину после того, как он ознакомился с докладной Немчинова?
Ещё 13 февраля Сталин заявлял:
«Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразвёрстку, раскулачивание и т. д., являются контрреволюционной болтовнёй, против которой необходима решительная борьба…»
Теперь же он узнал из записки Немчинова, что в урожайном 1926 году село произвело 65,5 миллиона тонн зерна – на 25 миллионов тонн больше, чем в хороший год до революции, а продано было всего 7,4 миллиона тонн. Собственно, саму цифру Сталин знал и до этого, но общую картину и её анализ мог дать лишь умный и хорошо знающий проблему профессионал. Выдающийся профессионал Немчинов общий анализ проблемы и дал.
Решение же проблемы должен был дать политик, глава государства. То есть – Сталин. Через год начиналась первая пятилетка с её неизбежным увеличением городского населения… Да и без этого к концу 1928 года в городах пришлось ввести хлебные карточки.
Что оставалось Сталину, да и вообще любому ответственному перед прошлым и будущим России государственному деятелю?
Отказаться от форсированной индустриализации? Это означало скорее всего безнаказанную оккупацию России в перспективе ближайших пяти-десяти лет.
Восстановить те хозяйства, которые давали до 1917 года почти весь товарный хлеб? Это означало, по сути, возврат к капитализму, то есть возврат к ситуации, когда кто-то жрал устрицы в Париже, а кто-то не имел к столу даже чайной ложечки сахара. Этого Россия, пережившая три революции и две войны, позволить себе уже не могла и не позволила бы этого Сталину.
Да и он сам на это не пошёл бы – он что, за этохаркал кровью на сорокаградусном морозе в Туруханском крае?
Так что же оставалось Сталину и России?
А то, что Сталин и народ Ивана да Марьи и сделали: преодолевая сопротивление Ванек и Манек всех уровней, они в кратчайшие сроки создали такое сельское хозяйство, которое смогло накормить и село, и город…
Причём Сталин – это коллективизация. А волкогоновы и радзинские того времени – это её намеренные «перегибы». Хотя хватало перегибов и ненамеренных, потому что наиболее «виновной» в эксцессах коллективизации, а точнее – без вины виноватой, оказалась извечная темнота крестьянской массы – как части тех, кто одобрил коллективизацию и активно в ней участвовал, так и тех, кто её вначале не принял и ей противодействовал.
Скажем, в 1929 году – в году, по точному выражению Сталина, «великого перелома» – в стране было (между прочим, все сведения взяты из массового календаря-справочника на 1941 год) почти тридцать пять миллионов лошадей.
А в 1932 году – всего двадцать миллионов.
Овец с козами стало за два года меньше на две трети, свиней – наполовину, коров – на треть. Их вырезали сами крестьяне!
Но резал-то их не Сталин, а мужик, сбитый с толку кулацкой пропагандой тогдашних волкогоновых, местечковой спесью тогдашних радзинских и собственным куцым: «Не съем, так надкушу».
Вдумайся, читатель! Десятки миллионов зарезанных в одночасье, то есть, по сути, загубленных голов скота! Вот цена упрямой «единоличности» середняка и классового сопротивления кулака. И это же – одна из причин скудного народного стола в тридцатые годы, одна из причин голода 1933 года…
А вот ещё цифры.
Частные, относящиеся к одной лишь местности, но – красноречивые.
Несколько лет в селе Новики Рязанского уезда оперировала банда в 35 человек. 38 краж, 28 поджогов, 13 убийств, 11 избиений, 3 вооружённых налёта. «Кроме того, – писала «Вечерняя Москва» 17 ноября 1928 года, – бандиты преследовали и избивали комсомольцев, загнав ячейку в подполье. Запуганное население молчало».
Неумение народа думать, его неспособность верно оценить ситуацию и видеть перспективу – страшные вещи, страшные прежде всего для самого народа.
Скажем, в 1991 году это неумение привело к реализации самых злых замыслов врагов России и дало начало тем гибельным процессам, которые развиваются в пределах границ СССР и вне их по сей день. Причём страшный для народов СССР «момент истины» ещё впереди – когда начнут вымирать профессионалы, когда начнут быстро распадаться уже сегодня распадающиеся общественные связи, когда углеводородную энергетику (на нефти) сменит водородная энергетика (на водороде) и дутое «нефтяное» «благополучие» «россиян» в считаные годы лопнет…
Так ведь и будет – если народы СССР не одумаются хотя бы на краю пропасти.
Для тогдашних крестьян «момент истины» – но благодетельный – был тоже впереди, и потом они будут говорить: «Перед войной мы начали жить…»
А в реальном масштабе времени было всякое…
Историк Вадим Валерианович Кожинов в своих оценках, на мой вкус, точен далеко не всегда. Однако его книги содержат много интересных фактов. Относятся к ним и данные, которые В.В. Кожинов приводит со ссылкой на крайне малотиражную книгу современного тюменского писателя К.Я. Лагунова о Тобольском крестьянском восстании 1921 года.
Далее я цитирую книгу Лагунова по книге В.В. Кожинова «Правда сталинских репрессий»:
«Дикая ярость, невиданные зверства и жестокость – вот что отличало крестьянское восстание 1921 года… Коммунистов не расстреливают, а распиливают пилами или обливают холодной водой и замораживают. А ещё разбивали дубинами черепа; заживо сжигали; вспарывали животы, набивая в брюшную полость зерно и мякину; волочили за скачущей лошадью; протыкали кольями, вилами, раскалёнными пиками; разбивали молотками половые органы; топили в прорубях и колодцах. Трудно представить и описать все те нечеловеческие муки и пытки, через которые по пути к смерти прошли коммунисты и все те, кто хоть как-то проявлял благожелательное отношение к Советской власти…»
Вот он – народ Манек и Ванек в своём логически, психологически и исторически завершённом виде. Даже читать это непросто… Но знать это надо – для верной оценки значения Ленина и Сталина для России, для понимания того, от чегоони уводили Россию.
А чем всё закончилось? Что ж, Лагунов – надо отдать ему, при его явном, хотя и вялом антикоммунизме, должное – этого не скрывает. Он хотя и лаконично, но сообщает, что сибиряки быстро разочаровались «в созданной в ходе восстания власти» и «не только спешили покинуть повстанческие полки, но и помогали Красной Армии поскорее затушить пламя восстания… Народ запалил восстание, народ его и гасил…»
Лагунов, как и сам, пожалуй, Кожинов, – вялый антикоммунист, что для россиянствующих интеллигентов достаточно типично. И он, похоже, искренне не понимает, что гасил-тозверский, бессмысленный русский бунт против Советской власти народ вместе с Советской властью…
А вот «запаливал»его отнюдь не народ. Сам Лагунов описывает одного из истинных поджигателей (точнее, конечно, агента истинных поджигателей) – сельского священника Булатникова. Этот «служитель Божий» приговаривал к мучительным казням людей даже тогда, когда к ним были снисходительны сами «повстанцы»… Лагунов сообщает:
«Приговорённых Булатниковым учителей, избачей, коммунистов убивали специальным молотком с напаянными зубьями и вилами с зазубренными концами…»
А ведь это – не только реальная историческая деталь из нашей истории, уважаемый читатель!
Это ещё и «знаковая» деталь, обобщённая суть противостояния того времени!
С одной стороны – Ленин и Сталин, Советская власть и коммунисты, пришедшие к власти в России для того, чтобы сплотить и просветить её народ, а значит, сделать его истинно свободным. И на их стороне – учителя и просветители…