Страница 45 из 51
Абу Тарик недоуменно заморгал. Кажется, он не ожидал такого поворота. Зато Томас ожидал, и теперь настала его очередь сжать кулаки и напружинить мускулы. Возможно, сейчас придется драться или бежать. Но при любом исходе его поймают. Ему не справиться с Маасом и городской стражей. Значит, остается Феникс. Амулет помог избежать нападения демонов в Хранилище. Поможет разделаться и с проклятым колдуном!
Томас поднял руку и нащупал прятавшуюся под рубашкой фигурку. Привычный холод успокоил, смирил бешено стучащую в висках кровь. Внезапно в глазах потемнело, пальцы заледенели окончательно, стук сердца громом начал отдаваться в ушах, а прямо перед глазами проступило человеческое лицо. Размытое, оно с каждым мгновением становилось все более отчетливым… Томасу показалось, что еще миг — и он узнает человека, скрывающегося под маской и сотней обманных личин. Он где-то видел это крупные, правильные черты и глаза, насмешливые и яркие. Еще чуть-чуть… но тут амулет предостерегающе вспыхнул, и Томас почувствовал, что валится в мягкую темноту. Разжав пальцы, он из последних сил вцепился в стену, обдирая ногти и раздирая подушечки в кровь. Юноше удалось удержаться на ногах. Сквозь звон в голове до него донеслись последние слова разговора.
Алхимик стоял перед черным, выпрямившись во весь свой невеликий рост, и громко и яростно произносил:
— …ты не получишь ничего, хашишин. Ни моих рабов, ни амулетов, ничего. А теперь убирайся!
Как ни странно, Варфоломей-Саххар подчинился. Плавным движением он соскользнул с прилавка и в три шага оказался у двери. Томас едва успел метнуться внутрь, к проему, ведущему во двор. Прижавшись там к стене, полускрытый плетьми дикого винограда, юноша увидел, как Саххар обернулся в дверях и проговорил:
— Смерть явится на быстрых крыльях… или все же прилетит? Как там было, Рамиз?
Взвился черный плащ, стукнула деревянная створка — и Саххар исчез. В ту же секунду ветер, до этого сторожко молчавший, сорвался с цепи. Вихрь пронесся над двором. Истошно заплескав крыльями, швырнул в лицо Томасу пыль и белые крупинки муки, завыл, захохотал — так, словно подслушал прощальную фразу Саххара.
Алхимик ничего не сказал Томасу, когда тот принес склянки с отравой. Томас тоже ничего не сказал — во-первых, потому что не мог, во-вторых, потому что лихорадочно размышлял, бежать ему или остаться. Юношу душила смесь страха и гнева. Что черному человеку надо от него? Почему тот не хочет оставить его в покое, зачем понадобилось преследовать жалкого раба и угрожать расправой алхимику?
Бежать? Но там, за воротами дома, его подстерегает большее зло, чем здесь, под защитой стен. Если Варфоломей-Саххар сумел проследить его путь от самого марсельского берега до мастерской абу Тарика, то, конечно, выследит и в городе. И что Томас сможет сделать: один, без денег, без помощи и даже без способности обвинить своего обидчика перед городской стражей?
Юноша беспокойно метался по мастерской и по двору, и ветер преследовал его по пятам. Сквозняк взметнул занавески на окнах харамлика, затем оттуда раздался стеклянный звон и женский вскрик, и над домом поплыл густой аромат розового масла. Должно быть, порыв ветра опрокинул склянку, и она разбилась, расплескав драгоценное содержимое. Послышались горестные причитания хозяйки, затем успокаивающий голос абу Тарика. А потом с юга донесся колокольный звон. Томас удивленно вскинул голову — для вечерней службы было еще рано, и обычно первыми ударяли колокола Каттедрале. Почти одновременно с отдаленным гудением колоколов раздался стук ворот, и во двор вбежал Селим.
Сегодня хозяин отправил помощника торговать в лавке, но тот вернулся задолго до окончания рыночного дня. Оливковое лицо Селима раскраснелось, на щеках горели два багряных пятна. Подбежав к Томасу, обычно сдержанный араб повел себя странно. Он ухватил юношу за плечи и тряхнул, громко восклицая:
— Где хозяин?
Алхимик уже появился на пороге харамлика и изумленно уставился на своего помощника.
— Дурные вести! — выкрикнул Селим. — Сегодня в городе видели черного человека. Сначала он появился на рынке в мясных рядах и мутил там народ, а затем говорил с рабочими в порту и на бойнях. С ним были еще какие-то люди, по виду египтяне [64]. Они расползлись по всему кварталу Альбегрия [65], подговаривая тамошних голодранцев на бунт. Слышите колокола? Христиане взялись за ножи и факелы и поджигают дома правоверных на южных окраинах. Они идут сюда! Надо спасаться!
Томас похолодел. Остальные рабы испуганно заметались по двору. Служанки, выбежавшие на крики, завизжали. Старая стряпуха бухнулась в пыль и принялась кататься, вцепившись в седые, выбившиеся из-под платка космы.
Томас еще не понимал толком, что все это означает, но было ясно одно — случилось что-то страшное.
В наступившем бедламе только абу Тарик сохранил спокойствие. Он упер руки в бока и громко крикнул:
— Тихо! Замолчите вы, бабы, и перестаньте выть и носиться, как безголовые курицы. Я честный и законопослушный торговец. Я исправно плачу налоги в городскую казну. Хашимы [66]знают меня, и я не раз обедал с каидом [67]. Никто не посмеет ворваться в этот дом.
«Как бы не так», — подумал Томас. Однако остальных слова хозяина успокоили. Две служанки подбежали к стряпухе и под руки увели ее внутрь дома. Селим поклонился хозяину и, обернувшись к рабам, велел им отправляться в мастерскую. И только ветер, безразличный к людским тревогам и надеждам, продолжал завывать и стучать решетками, да колокольный звон делался все громче.
Дом и вся улица затаились, замерли, ожидая, что будет. Томас и Селим забрались на крышу. На юге в небо поднимались дымные столбы. Там, в квартале Альбегрия, уже вспыхнули пожары, оттуда несся колокольный звон и людские крики. Однако на соседних улицах было спокойно — лишь однажды, уже под вечер, загрохотали тележные колеса. На телеге доверху был навален скарб. Владелец телеги, пожилой араб, нахлестывал тощего мула, а у него за спиной съежились три женщины и несколько испуганных большеглазых детей. Повозка, подскакивая на брусчатке, промчалась на запад, к порту — и снова все затихло. Солнце медленно садилось в багряно-алые, словно подсвеченные пожарами тучи. Дым с юга повалил гуще, людские крики приблизились. Томас тронул Селима за плечо.
Когда араб обернулся, Томас знаками показал, как поднимает модфу, целится и стреляет. Селим сначала нахмурился, не понимая, потом лицо его прояснилось.
— Правильно, — закивал он. — Хозяин может думать, что хочет, но мы должны быть готовы. Мы должны защитить дом и имущество…
Тут Селим зарделся, и Томас ясно понял, какое именно имущество хочет защитить возлюбленный прекрасной Хабибы. Если Саххар явится сюда в компании погромщиков, то узнает вкус железных орехов. Посмотрим тогда, призрак он или обычный человек, и так ли неуязвима его плоть, как кажется на первый взгляд.
Селим и Томас слезли с крыши, бегом отправились в мастерскую и вернулись на свой пост с четырьмя модфами, запасом бондоков и пороха в кожаных мешочках. Томас зарядил все четыре модфы и рядком разложил на крыше. Молодой араб подготовил переносную жаровню, на углях которой калились три железных прута с удобными рукоятками.
Как раз когда они закончили, на южной стороне улицы показалась толпа. Люди шли рядами. Над головами их плясало пламя факелов, пока еще бледное в последних закатных лучах. Страшней было то, что толпа двигалась в совершенном молчании: ни криков, ни пения, ни молитв или проклятий. Впереди шагало несколько высоких широкоплечих мужчин в буровато-алых накидках. Присмотревшись, Томас с холодком в груди осознал, что накидки красны от крови — человеческой или звериной.
— Рабочие со скотобоен, — прошептал у плеча Селим. — Я слышал, они красят плащи бычьей кровью.
64
В средневековье ошибочно считалось, что цыгане вышли из Египта. Отсюда английское «Gypsies» — цыгане, искаж. от «Egyptians» — египтяне..
65
Альбергерия — южный «бедный» квартал средневекового Палермо.
66
Сборщики налогов.
67
Правитель города.