Тени черного леса

— А тут уж я не понял.

— Местные жители их так назвали… Сталкивались мы с отрядами на западе Белоруссии. Не поймешь, за кого они были. За свободную Белоруссию, в общем. Вроде бандиты, а вроде и не совсем… Но против наших. Не знаю как с немцами, по-моему, они больше с мирными поляками воевали. И с евреями, до которых немцы случайно не добрались. Да и вообще — со всеми, у кого добра побольше.

— Здесь дело серьезнее. Это литовские националисты. На самом-то деле, конечно, — немецкие прихвостни. Кого-то из них обманом втравили в это дело, а другим просто деваться некуда. Под немцами они, как и ваша «партизанка», очень активно истребляли поляков и евреев. Так что теперь им деваться особо некуда. Либо в Сибирь, либо в лес. К ним пристали и кое-кто из немцев, кто так и не понял, что война закончилась.

— Но что им делать на территории Восточной Пруссии? И к тому же… Допустим, кто-то ненавидит Советскую власть. Ладно. Берет ружье и сражается против Советской власти и тех, кто ей помогает. Понятно. Но при чем тут немцы, которых они уложили? Эти господа в любви к нам не замечены… И даже, судя по всему, наоборот, — занимались чем-то очень секретным.

— Вот с этим и будем разбираться. Я думаю, вам не стоит напоминать: все, что вы здесь услышите, — государственная тайна. В случае чего и до трибунала не доживете.

— Не вчера родились, товарищ капитан…

— Не обижайтесь, это я на всякий случай. Эти люди, как вы выяснили, имеют отношение вот к этому…

Еляков достал карту и ткнул пальцем в обширный лесной массив восточнее Зенебурга.

— Черный лес?

— Именно. А ты еще серьезней, чем мне о тебе говорили. Про лес пронюхал… Так вот, об этом самом объекте. Вот именно этим я и занимаюсь. Что там — черт его знает. Потому что проникнуть сквозь тамошние мины пока что не удалось. Нагородили столько… Сплошь мины. Лезть туда по дури не получается. А у нас — как всегда. Забыли про это дело. Но тут началось вокруг этого леса какое-то нехорошее шевеление. А тут вообще — убивать начали. Вот наше руководство и решило попытаться разузнать об этом месте побольше. Поручили это дело мне. А тут как раз у вас началась эта милая история. И раз уж вы вляпались в это дело, то будете мне помогать. На тебя, Мельников, мы давно имеем виды…

Еляков сказал не все. На самом-то деле все было не так просто. В послевоенной Германии дел было выше крыши. Столько, что глаза разбегались, а руки не знали, за что взяться. Ловить военных преступников, искать спрятанные ценности, вывозить технологии… Всего не перечислить. Если бы не начался этот дурдом в Зенебурге, то и на Черный лес махнули бы рукой. Точнее — отложили бы на неопределенное потом. Да теперь хоть и взялись, но как-то спустя рукава. Послали одного Елякова — и велели искать помощников прямо на местности. Благо тут оказался этот разведчик. Нет, так только у нас в России бывает. Смерш из Кенигсберга чуть ли не каждую неделю шлет слезницы наверх — людей не хватает. А у себя под носом пошарить — не хватает мозгов… Ценнейший человек сидит в комендантском взводе и дурью мается. Только потому, что какой-то идиот испугался: он был на оккупированной территории, значит, в чем-то сомнительный [15]. А где еще бывают партизаны? Еляков, прежде чем приехать сюда, собрал сведения о Мельникове. И схватился за голову. Это что же получается! Вроде как приспособили танк, чтобы картошку возить. А в «органах» каждый человек на счету. Разбрасываться такими кадрами — преступление. Он так сказал какому-то начальнику в штабе. Слово «преступление» из уст капитана НКГБ звучало для всяких мелких начальников, как для фронтовика — вой пикирующего «Юнкерса». Так что Еляков мигом получил право брать себе в помощники кого угодно из военнослужащих.

— Товарищ капитан, можно вопрос? — сказал Мельников.

— Конечно.

— Я все не могу понять. Почему люди из Смерш не вычислили этих троих немцев? Только потому, что у них какие-то там специальные документы были?

— Да какие специальные документы? В них сказано, что они были инженерами на мелкой гражданской стройке в Алленштайне. Скорее всего — липа. С этим мы еще будем разбираться, кто там липу делает. А не вычислили этих герров — потому что раздолбаи, мягко говоря. Они как работали? Эсэсов искали, членов нацисткой партии, людей призывного возраста. А особо глупые — и членов «Гитлерюгенда» шерстили. А у них поголовно вся молодежь была в «Гитлерюгенде»… Ну, и в итоге столько себе на голову работы навалили, что на тех, кто за пределами этих рамок, они уже не обращали внимания. Не призывного возраста человек? Нет сведений о членстве в нацисткой партии? Свободен. К тому же им все больше Кенигсберг и вообще север интересен. А южная часть Восточной Пруссии по определенным причинам — не очень.

— Товарищ капитан, а почему просто не взглянуть, что в этом лесу?

— Ага. Ты думаешь, что если я капитан НКГБ, то я царь и бог? Я вот приду к армейскому начальству и скажу — дайте мне два батальона саперов, любопытно мне, что там в этом лесу. Таких полномочий мне никто не давал. Ты в Кенигсберге бывал?

— Два километра не дошел.

— Может, и побываем. Там столько мин… И я буду просить саперов. К тому же пока что нам интересен не сам объект, а те, кто вокруг него возятся. На «Вервольф» это как-то не очень похоже.

— Простите, товарищ капитан, я — это кто?

— Это та самая подпольная организация, о которой по всей армии слухи ходят. Но они ориентированы скорее на терроризм. Да и жиденькая это контора. А эти… Вот как ты думаешь, зачем они убили этих немцев?

— Возможно, убирают свидетелей? Тех, кто что то знает об этом объекте. Пока наши до них не добрались.

— Ну, Мельников… И как же это мы тебя упустили после того, как тебя на Большую землю вывезли? У нас людей не хватает, а тут такой кадр…

— Так я, товарищ капитан, сбежал из госпиталя и в офицерскую школу попросился.

Внезапно на пороге возникла молоденькая немка в белом халате — медсестра из больницы.

— Герр лейтенант, доктор просил передать: раненому оказана необходимая помощь и пришел в себя.

— Ну что, пообщаемся с нашим литовским другом…

В госпиталь отправились всей командой.

Больница в городке была небольшой, всего на десяток коек. Впрочем, больше тут и не требовалось. Горожане предпочитали болеть дома. Сейчас, к примеру, тут был только один больной — тот самый. Возле палаты, где он лежал, стоял часовой с автоматом. Это был Егоров. Конечно, на нудную работу пихнули самого молодого… Так всегда бывает. Егоров прямо-таки изнывал от чувства ответственности. Хотя даже при большом желании человек с такими ожогами, как сказала по дороге сестра, бежать бы не сумел. И если бы попытался — далеко бы не утек.

На входе в больницу часового они увидели суетливого седенького немца-доктора.

— Доктор, как он?

— А что с ним будет? Ожоги, конечно, сильные, но от такого не умирают. Выживет. Я таких столько видал… А вы, молодой человек, не усмехайтесь, — повернулся он к Мельникову. — Да, я деревенский врач. Но я был полевым хирургом на прошлой войне. На Марне. Так что ожогами разной степени тяжести меня удивить трудно. Это чем его так? Осветительной ракетой?

— И как там было, на Марне? — спросил Мельников неожиданно для себя. О той войне он знал очень мало. В школе он ее пройти не успел — началась новая. А для тех людей старшего поколения, кто побывал, все заслонила Гражданская. Даже сосед дядя Саша, большой любитель батальных историй, почерпнутых из собственной жизни, о своих двух «Георгиях» рассказывал как-то смазано.

— Как там было? Плохо там было. Гора трупов. А я — лечи… Да ведь и тут, в окрестностях, была тогда война, — доктор махнул рукой и пошел по своим делам.

Они прошли в идеально чистенькую палату. На койке лежал раненый, вся правая половина его тела была замотана бинтами. Он повернул голову в сторону вошедших. Мельников вгляделся в лицо этого человека. Интересно было. Он видел множество разных врагов. Немцев и их разномастных приспешников. Но вот чужих, вражеских партизан так вот, вблизи, наблюдать не довелось. Было любопытно: что это за птица и как он будет себя вести? Еляков не спешил начать разговор, изучая клиента.

15

Такое отношение капитана НКГБ к коллегам объясняется тем, что Смерш, военная контрразведка, являлась конкурирующей организацией.