Паруса в огне

— Сколько уже набралось? — спросил я.

— Штук шестьдесят. Потом посчитаю.

Это у нас так счет глубинкам, на нас сброшенным, велся. На каждую бомбу спичку откладывали. Чтобы не сбиться.

Опять грохнуло. Лодку качнуло. И что-то опять заскрипело под килем.

— Грунт скребем, — сказал Штурман. — Здесь галечное дно.

— Это радует, — нахмурился Командир. — Как бы к берегу нас не прижало, рули помнем. А всплывать нельзя. Немец на нас шибко осерчал.

Еще бы ему не осерчать. Танкер был бензином залит, пожар полыхал — будто все море горело. Кстати, и один противолодочный пострадал — волна на него огненный шквал кинула. Ну, это мы уже потом узнали, когда в базу вернулись.

Бомбежка в самом деле продолжалась. То вдали, то много ближе — даже покачивало нас порой, ощутимо.

А в лодке становилось все труднее. Воздух густел, тяжелел. Тускнели плафоны. Командир приказал всем лечь.

Я раскатал свою койку, улегся. И почему то чаще вздрагивал не от взрывов, а от зловещего скрежета под днищем, будто кто-то большой и зубастый пытался его прогрызть.

Забалагурил, как всегда в таких случаях, Одесса-папа:

— За что я люблю нашу службу? За то, что можно спокойно лежать на дне, ничего не работать и мечтать о хорошеньких одесситках, на которых я женюсь после войны. Вот, например…

— Отставить разговоры! — сурово прервал его Боцман. — Не порть воздух.

— Говорить нельзя, петь нельзя, а играть можно? Гитара воздух не портит…

И он тихо забренчал какую то грустную музыку. Хорошо, что не похоронную. На колыбельную похожую.

Я задремал. Вернее, в тяжелое забытье впал. В закрытых глазах мелькали оранжевые круги. Грудь теснило, в висках стучало молоточками по больному месту. Сквозь дрему слышались тяжкие вздохи, стоны, бормотанье…

— К всплытию! По местам стоять!

И нет ни дремы, ни стонов. Все заняли свои посты.

— Продуть центральную!

Все пошло как обычно. Продулись. Стрелка глубиномера дрогнула, пошла на чуть-чуть и замерла. Услышали скрежет, уже наверху, где-то над палубой. Кренометр ни с того ни с сего показал отклонение по вертикали в десять градусов. Стрелка глубиномера застыла намертво. Не всплываем! Морской черт держит.

— Осмотреться в отсеках! — пошла команда. — Провериться!

Команда — она и на глубине команда. Даже — тем более. Команду надо выполнять даже на последнем дыхании. Надо сказать, действовали хоть и с трудом, но четко. Пошли донесения в центральный пост. Все в норме. Снова попытка всплыть. И снова скрежет над головой и крен на правый борт.

— Присосались? — тревожно предположил Боцман. — Залипли?

— Куда присосались? — вспылил Штурман. — Галька под нами.

— О! — вдруг решился вставить Трявога. — А, может, товарищи капитаны, не снизу нас держить, а сверху не пущаеть.

У Штурмана глаза — два блюдца.

— Точно! Приливная волна, давление от глубинок — загнали нас, ну, скажем, в грот.

— Главное — не в гроб! — сказал Одесса-папа. — Из грота выберемся. А в гроб нам рано.

Так и оказалось. К берегу прижались, там скала, а в ней, на глубине, выемка. Нас туда и отдрейфовало.

Это все так. А выбираться? А дышать чем, пока выбираться будем? Мы ведь уже и регенерацию задействовали. Хорошо еще, аккумуляторы вконец не сели.

— Действуем! — приказал Командир. — Всплытие минимальное!

Ювелирно лодку приподняли. Чтобы винты не сорвать и в свод не упереться.

— Меньше малого вперед! — такая неожиданная, неуставная команда.

Электрики осторожно, бережно запустили винты. Лодка чуть двинулась, уперлась.

— Меньше малого назад! — еще чуднее команда.

Сколько-то двинулись, винты грунт начали молоть. Стали. Это не то что в сети попались глупой рыбкой, это как в бочку нас загнали. И крышкой накрыли.

— Без паники! — сказал Военком. — Действуем дальше!

А дальше что? Военком припомнил, что еще до войны, на учениях, отрабатывали постановку на якорь под водой. Да мы вроде бы и так как на якоре.

Ладно, отдали в носу якорь. А Командир уже мысль подхватил.

— Право на борт! Левый двигатель — малый назад!

И что получилось? Якорь нос лодки держит, а корма в сторону моря движется. Помалу-помалу. Потом цепь чуть потравили — лодка еще дальше кормой на чистое вышла.

А мы все уже голые по пояс. От пота блестим, дышим как рыбы без воды. Шатаемся на каждом шагу.

— Продуть среднюю!

Смотрим, кому видно, на шкалу глубиномера. Пошла стрелка! Выбрали якорь. Всплыли. Отдраили все люки. На палубу выбрались. Ночь над нами звездная! Воздух — слов нет, какой прекрасный! Уж как же мы дышали! Будто только что родились, из мамкиного чрева на белый свет выбрались…

…Да, так наш первый рейд. Что в тот раз получилось? По расчетам Штурмана, мы в Вардё в одно время с транспортом угадываем. Но запаздываем — ни с моря, ни с берега атаковать не успеваем.

Командир со Штурманом переговариваются.

— Заманчиво получается…

— Риск огромный.

— Риск минимальный. Немцу в голову не придет, что советская лодка пойдет в торпедную атаку, проникнув в охраняемый фиорд. Наш шанс — внезапность.

Словом, принял Командир дерзкое решение — атаковать транспорт прямо в порту. Прямо у пирса его ко дну пустить. Вместе со всеми валенками.

Небывалое пока что решение. Потом-то такие атаки прочно в практику вошли.

Порт охраняется. На подходе мины на якорях стоят. Вход противолодочной сетью перегорожен. Так еще и в самом фиорде противолодочные корабли наготове стоят. Береговая батарея имеется. Другое дело — что нас совсем не ждут…

Штурман прокладку делает, очень внимательно. Подход к рейду Вардё сложный, по всему. Гряда подводная, минная банка. Разведка, кстати, эту банку нам обозначила, и у Штурмана она на карте имелась. Только вот одно дело мины на карте, а совсем другое — в море, под водой.

Ну ладно, мины пройдем. А вот сеть… Но и тут наш Командир необычное решение нашел.

Глубина на входе в фиорд довольно большая, сеть должна быть преградой для подлодок. А вот своим кораблям она мешать на входе-выходе не должна.

Посмотрели они со Штурманом в который раз таблицы с разными типами немецких кораблей, с их характеристиками. Главное — какая у них осадка, в грузу и порожнем. А какие суда в Вардё заходят, это уже давно известно было.

Ну и прикинули, что верхняя кромка сети до поверхности моря метров шесть не должна доходить. А наша высота без перископа — 4 метра. Значит, если поднырнуть под сеть нельзя, так почему нельзя над ней пройти?

Опасно, конечно. И запутаться можно, да еще на малой глубине. И минные заряды в действие привести, световую сигнализацию задействовать.

Но решение принято. Погрузились, пошли под перископом. По сторонам света поглядываем. Нам обозначаться в этом районе ни к чему.

Вскоре берег стал из моря подниматься. Грядой скал обозначился. Штурман курс уточнил. Подобрались как можно ближе. Нырнули. На предельно малую глубину погрузились. И самым малым ходом идем, чтобы рябью себя на поверхности не обозначить.

Крадемся, словом. Проникли…

К атаке все готово. Командир и здесь смекалку проявил. Чтобы нам после залпа время не терять, в тесноте бухты не разворачиваться, а сразу «деру дать» на выход в открытое море, тихонько и плавно нашу «Щучку» развернул, носом к морю поставил, а кормовые торпеды на транспорт нацелил.

Сейчас все уже от нашей слаженности зависело. Мгновенно поднять перископ, мгновенно поймать цель, поразить ее, скрыться под водой и вырваться из бухты. На вольные просторы. Не попав при этом в сеть и не задев при этом якорные мины.

Отчасти все так и получилось. Всплыли под перископ, никто его, конечно, и не заметил, ахнули две торпеды. Лодка здорово прыгнула — стреляли все-таки вблизи. Прыгнула так, что словно косатка на поверхность вылетела.

Что тут началось!

Транспорт гибнет, прямо у пирса. Причем почему-то оделся сильным огнем и черными дымными клубами — горит, словом. Видимо, помимо валенок, был он гружен и какими-то горючими материалами. Хотя, может, и валенки хорошо горят. Не знаю, не пробовал валенки жечь.