Страница 14 из 27
Шилов стоял, засунув руки в карманы своей кожанки, потом повернулся к Ванюкину.
— Раздевайся! — приказал он.
— Зачем? — Ванюкин отступил на шаг, испуганно моргая глазами.
Черные тени легли на лицо Шилова, подчеркивая скулы и крутой подбородок, и от этого оно внушало Ванюкину еще больший страх.
— Я тебе не верю, — сказал Шилов.
— Ей-богу, не вру! — Ванюкин несколько раз мелко перекрестился. — Я... я и плавать-то не умею, господин Шилов. Ей-богу, не вру...
Тогда Шилов вынул из брюк тонкий сыромятный ремень, подошел к Ванюкину.
— Руки за голову! — приказал он.
Ванюкин торопливо вскинул вверх руки. Шилов туго стянул ремнем кисти рук начальника станции, привязал его к ферме моста.
Потом Шилов спустился по откосу к реке, разделся и вошел в теплую черную воду. Доплыв до середины реки, он посмотрел на мост, как бы примериваясь, и нырнул. Некоторое время его не было видно, затем над водой показалась голова. Он отдышался и нырнул снова.
Ванюкин с тоской смотрел вниз. Через минуту Шилов вынырнул.
— Нашел... — проговорил он и нырнул в третий раз. Когда Шилов вылез на берег, в руке у него была разбухшая от воды кожаная фуражка со звездочкой.
Он оделся, опять подошел к краю берега. Вода захлестывала сапоги. Он долго стоял, хмуро глядя перед собой. Потом произнес глухо:
— Все, что у меня есть на свете, ребята, революция! Никогда Егор Шилов не был предателем революции. Это я вам Лениным клянусь! — Голос Шилова дрогнул, он запнулся и умолк. Потом круто повернулся и быстро пошел на мост.
Ванюкин широко раскрытыми глазами следил, как возникшая из темноты фигура Шилова быстро приближалась к нему. Шилов подошел вплотную к Ванюкину, ощутил на лице его горячее дыхание.
— Кто... Кто ребят убил? Кто все это придумал? — еле сдерживая душившую его ярость, спросил Шилов.
Начальник станции дернулся, залепетал торопливо:
— Господин Шилов, господин Шилов, это не я... Ей-богу! Я ж вам не вру. Не я все это придумал. Я его даже в лицо не знаю, только по телефону, ей-богу! Те пятеро. Те его в лицо знали. Не я...
— Где они? — Шилов пристально смотрел Ванюкину в глаза.
— Не знаю теперь. — Ванюкин всхлипывал и заикался. — В банде, должно быть, если живы... Банда ведь налетела. Мы ж не думали. Лемке, Турчин, Лебедев. Они того и в лицо знают, и по фамилии.
Шилов отошел в сторону, присел на обломок парапета, устало опустил голову. По лицу Ванюкина и по тону, каким тот говорил, Шилов понимал, что начальник станции не врет.
— Стрелку ты переводил? — спросил он.
— Я... — пролепетал Ванюкин еле слышно.
— Сволочь! — сказал Шилов и надолго замолчал.
— Господин Шилов, — решился заговорить Ванюкин, — двадцать верст отсюда в селе Дарьино вчера людей из банды есаула видели. Харчи грабили. Может, и сам где рядом? — Ванюкин говорил вкрадчиво и тихо.
— Откуда знаешь?
— Обходчик говорил.
Шилов встал:
— Пошли.
— Куда?
— На станцию! — Шилов сделал несколько шагов по мосту, обернулся: — Ну, что стоишь?
— Господин Шилов... Вы же меня привязать изволили, — виновато отозвался из темноты Ванюкин.
— Волшанск. Губком. Сарычеву, — диктовал Шилов.
Потный, измученный страхом, Ванюкин отстукивал текст на телеграфном аппарате. Шилов стоял за его спиной, засунув сжатые кулаки в карманы кожанки.
— До нападения на поезд банды есаула Брылова золото было похищено пятью членами подпольного контрреволюционного центра «Свободная Россия» в полутора верстах от станции Кедровка. Убитые дорогие товарищи находятся в вагоне, сброшенном в Березняку со взорванного моста. Скорее всего один из главарей центра окопался в чека. Смерть контрреволюционной гидре.
Шилов тяжело опустился в кресло, вытянул ноги в мокрых сапогах. Ванюкин кончил передавать, вытер рукавом лоб, понуро опустил голову.
— Что, Ванюкин, жить охота? — после недолгого молчания спросил Шилов.
Ванюкин молча кивнул и еще ниже опустил голову.
— Слушай меня, как отца родного, гнида! — Голос Шилова стал жестким и злым. — Если в чека есть враг, то после этой депеши он тебя шлепнет, понял?
Ванюкин опять молча кивнул и поднял голову. Губы его тряслись, в глазах стояли слезы.
— Завтра здесь наши будут, поднимут вагон. Возьмут и тебя! Мой тебе совет — пойди и покайся. Расскажи все, что вы со мной делали. Слышишь? Я ведь про тебя в депеше не упомянул. Это тебе шанс будет, последний, понял?
Ванюкин снова кивнул.
— Если ты этого не сделаешь, я тебя из-под земли достану и покараю, понял?
Ванюкин с готовностью закивал, губы его тряслись, он не мог выговорить и слова.
Шилов молча поднялся и вышел, без стука прикрыв за собой дверь.
Ванюкин обессиленно опустился на. стул и заплакал.
— О господи-и, погиб!.. — бормотал он, всхлипывая. — Господи!
Потом вдруг вскочил, начал лихорадочно застегивать мундир, схватил со стола фуражку и бросился кон из комнаты.
Справа тянулась глухая стена тайги, слева — холмистая, с темными пятнами кустарника, степь, а потом начинались горы, лесистые, с синими и белыми потеками снега и льда. За горами — Монголия.
У подножия холмов петляла дорога, вытоптанная гуртами скота. Восемь всадников, выбравшись из тайги, поскакали по этой дороге. Впереди — есаул Брылов.
Взошло жаркое, слепящее солнце, стояла безветренная тишина.
Рядом с есаулом ехали двое казаков с погонами полусотников на плечах. За ними — матрос в тельняшке, перетянутый патронными лентами, двое молодых мордастых парней: один — в меховой безрукавке, надетой прямо на голое тело, другой — в островерхой монгольской шапке и длиннополом халате, перехваченном в талии кушаком.
Лицо круглое, скуластое, задубевшее от солнца и ветра, глаза спрятались в глубоких щелках. Есаул обернулся к нему:
— Другой дороги нету, Тургай?
— Нету, — коротко ответил монгол.
— С обозом на перевале застрять можем, — осторожно заметил пожилой полусотник.
— Прорвемся, — с небрежной улыбкой ответил есаул.
— Эх, ваши слова да в уши господу, — вздохнул пожилой полусотник.
— Напоследок еще пару станций выпотрошить можно, — подал голос второй полусотник.
Неожиданно вдалеке на дороге показался человек. Он вырос словно из-под земли и теперь стоял, раздвинув ноги, поджидая всадников.
Есаул придержал коня. На груди у матроса в тельняшке болтался большой полевой бинокль. Матрос поднес его глазам, некоторое время смотрел, потом тихо выругался:
— Комиссар, бисова душа. — Матрос снял с плеча винтовку.
— Погоди, — остановил его есаул. — Может, он не один...
Матрос снова приставил к глазам бинокль, пробормотал:
— Нема никого.
Человек продолжал неподвижно стоять на дороге. Можно было различить черную фуражку со звездочкой. Эту фуражку Шилов достал со дна реки Березянки.
Монгол и парень в меховой безрукавке спешились, нырнули с дороги в кусты. Поводья своих лошадей они передали бандитам, ехавшим сзади.
— Тихо берите, — предупредил пожилой полусотник.
— Какого черта он стоит? — проговорил Брылов.
Они медленно ехали по дороге. Палило солнце. Лошади взмахивали головами, лениво переступали с ноги на ногу, в тишине позвякивала конская сбруя.
Матрос в тельняшке снова поднес бинокль к глазам. Дорога и склоны холмов были пустынны.
— Нема никого.
— От Тургая и Гришки не уйдет, — усмехнулся пожилой полусотник.
Они остановились, ждали.
Вскоре, с поднятыми руками, пугливо оглядываясь, вышли на дорогу монгол Тургай и мордастый парень в безрукавке. Вслед за ними, держа винтовку наперевес, показался Шилов. Он что-то сказал монголу, и тот обернулся. Шилов протянул ему винтовку. Монгол помедлил неуверенно взял ее. А Шилов поднял вверх руки и пошел впереди бандитов.
— Фью-ить! — присвистнул есаул и засмеялся.
Егор остановился в нескольких метрах от всадников и опустил руки. Под глазом парня в безрукавке лиловел огромный синяк, а у монгола была заметна ссадина на скуле и из разбитой губы сочилась кровь.