Страница 2 из 50
– Ты думаешь, я прыгаю с шестом? Нет, я занималась гимнастикой, – смеялась Ольга в некотором смущении. – Поэтому я не подпрыгну и не усядусь на верхнюю полку, – пыталась отшутиться она. – Там, где твои самые главные сокровища. Они в полной безопасности.
– Я так, на всякий случай, – розовел Виталий полным лицом. Но, подумала она, наверняка обрадовался, что гостья не может похвастаться олимпийскими достижениями.
При каждой встрече они дежурно произносили эти тексты. Почти без перемен, в той же последовательности и тональности. Их диалог происходил сразу, как только они выбирались из-за стола, за которым выпивали по бокалу вина. Виталий пил всегда белое сухое. Предпочтительно шардоне. Потом они шли в гостиную, которая служила кабинетом Виталию Митрофанову. Иногда Ольге казалось, что вот-вот наступит момент и он предложит ей пожить в гостинице… А к нему – приходить часа на два в день.
«Спросить бы его, – с досадой подумала Ольга, – для чего ему такая скучная связь? Но, – удерживала она себя, – сперва себя спроси, зачем она тебе. Разве не ты ездишь на свидания из Москвы в Питер?»
А на самом деле – зачем она туда ездит? – поинтересовалась у себя Ольга, укладывая в косметичку рыжеголовые баночки с кремом – дневным и ночным. Польстилась на обещанное в них масло голубого льна. Интересно узнать, бывает лен не голубой?
Виталий наверняка сказал бы, но у него она спрашивать не станет. Он знает про лен много, прочтет целую лекцию опроисхождении, селекции, особенностях возделывания этой культуры. Она уже спрашивала его охойе великолепной, которую посадила в горшок на подоконнике. Единственное, что она знала о ней, ее родина – Австралия. Такая компаньонка подходила Ольге для жизни – возникали ассоциации с ленивыми коала – она даже купила игрушечного и прицепила к занавеске над горшком. Она представляла, как страшнозубый тасманийский дьявол скусывает восковые цветки хойи, а глуповатоглазая чадолюбивая кенгуру перепрыгивает через заросли, чтобы понюхать ее.
Но когда Виталий рассказал все, что следует, по его мнению, знать о цветке, Ольга почти не подходила к нему, лениво плескала воды в горшок, думая о другом, морщась от полученных чрезмерных знаний. Через месяц листья пожелтели, через неделю после этого осыпались, и Ольга вытряхнула хойю, которая все еще называлась великолепной, но такой уже не была, в зеленое мусорное ведро и накрыла такой же зеленой крышкой. Горшок помыла. С тех пор он исполняет роль полезного горшочка для кухонной мелочи, которую выбросить жалко и применить негде: корковые пробки от бутылок, аптечные резинки, кнопки, отскочившие от рамы, которыми прикреплялась защитная сетка от летних мух.
Лучше уж, решила Ольга, глядя на баночки, она вымажет весь крем, а потом… если будет это «потом», с досадой отмахнулась она, спросит, есть ли на свете не голубой лен.
Ольга отвернулась от сумки и схватилась за щеку. Неужели зуб заныл? Или показалось? Странное чувство – не досада, не опасение, а что-то, схожее с надеждой, шевельнулось внутри. Зубную боль нельзя терпеть, значит, надо остаться дома и пойти к стоматологу.
Ольга прислушалась – до нее донесся тихий, но угрожающий звук. Это была песня дрели – новые соседи, справа от нее, делают ремонт. Бормашина если и тише, то не намного, напомнила она себе, потому что у новых жильцов дрель не простая, а бесшумная.
Она отдернула руку от щеки. «Брось, – сказала она себе, – никакой зуб у тебя не болит, а вот голова заболит – это точно, если разворошить мозги, как муравейник под сосной». Себе дороже, они с Юркой пробовали не раз в детстве. Потом не знаешь, как удрать от быстроногих насекомых. Незачем и мысли ворошить, пусть лучше сидят там, где сидят.
И вообще о чем она думает? Билет купила, никто его не подарил и насильно не всучил. Срок подошел – третья пятница четного месяца. Апрель на дворе. Все так, как сто лет подряд. Вперед.
Ольга быстро наклонилась над сумкой и кинула в нее зеленую косметичку. А сумка-то какая дурацкая, скривилась она. Гобеленовая. Его, между прочим. Или его мамочки. Потому что ее собственную, черную, похожую на двухкилограммовый овальный хлеб под названием «Сельский», который пекут во французском гипермаркете, забрал Виталий. Ее сумка не только приличнее, но и удобнее – с двумя колесами, не надо тащить в руке, перекосившись на один бок. Она же не Фемида, у которой плечи не дрогнут, что ни положили ей в руки.
Ольга ухмыльнулась. Какое, однако, двусмысленное сравнение – богине правосудия положить в руки. Причем неточное – кладут на весы, которые она держит. Но даже не это смешно, другое – кто она такая – рядовая до обыденности, а сравнивает себя с кем? С богиней правосудия!
Ладно, успокоила она себя. В конце концов, Фемида тоже женщина. Значит, некоторое сходство просматривается. Интересно, вдруг пришло в голову, а у нее были любовники? Она фыркнула от нелепости самой мысли. А собственно, чему она удивляется? Их не могло не быть, иначе, кто бы руководил движением тех рук, которые клали что-то на весы богини?
Фу, Ольга вытерла со лба пот. Не к добру эти мысли о судах и правосудии. Но видимо, здорово разворошила муравейник в голове, сама того не желая. Теперь, расталкивая всех, вперед вылезает эта мысль: захочет ли ее начальница Наталья Михайловна Дорошина затевать… процесс. Трудно будет доказать, что не она, не Ольга Ермакова, отправила тот ужасный факс в Улан-Удэ. Подпись-то ее.
Как же не любит ее начальница, если так подставляет? Могла бы прямо сказать: «Уходи, не хочу тебя видеть у себя под носом. Ну и что, если фирме из-за твоего свободного греческого перепала большая выгода?»
Ольга поморщилась, чувствуя, как подкрадывается обида, чтобы снова ущипнуть ее. Но это же правда, их турфирма благодаря ей здорово заработала.
Дело в том, что дама по имени Поппи Тцоди из городка Ретимно, что в западной части греческого острова Крит, совершенно рассиропилась, когда Ольга поговорила с ней на ее родном языке. Дама приехала в Москву, как потом призналась, дав себе зарок: предложить свою новую гостиницу с бешеной скидкой только той фирме, где найдет человека, свободно владеющего ее родным языком. Она сама когда-то учила русский, потому что ее отец был греческим коммунистом и боролся с черными полковниками. Он жив и сейчас, держит магазин кожи на самой дорогой туристической улочке в Ретимно. Но с русским у нее не заладилось. Поэтому она готова проникнуться несказанным уважением к тому, кто сумел то, что не далось ей, – овладеть чужим языком как родным. Поппи прошла через несколько московских фирм, которые работают с Грецией, но только в «Солидклиенте» нашла то, что искала.
«Не важно, все сейчас не важно, – одернула себя Ольга. – Собралась – поезжай. Остальное после».
Она снова посмотрела на сумку. Конечно, эта – самая настоящая дрянь. Ее-то как хороша – тянешь за веревочку, а она за тобой скачет послушно, как собачка.
– Ох, – простонала она. – Ну сколько можно? Теперь про собаку.
Снова вынырнуло то, о чем как будто и не думала. О собачке.
На самом деле Ольга всегда хотела иметь собаку. Но из-за этих поездок в Питер ее до сих пор у нее нет. Куда бы она девала песика, например, сейчас? А когда Виталий приедет? У него аллергия на длинношерстных, короткошерстных и гладкошерстных. А голых собак она сама терпеть не может. Это все равно что взять и побрить свою собственную голову. Вообще-то у Виталия на все аллергия и, кажется, начинается на свою мамочку. Чудеса!
Ольга пнула сумку, наполовину собранную, та прошуршала по натертому до блеска паркету и понуро ткнулась в дверной косяк. Видите ли, у него не вошли вещи в эту сумку! Да были бы на самом деле вещи! Страшно подумать – старые номера толстых журналов двадцатилетней давности. У него и так в комнате не продохнуть от бумаг. Ольга поморщилась, словно ощутила запах стоялой пыли. Бледно-голубые, грязно-белые с красными буквами, желтовато-застиранного цвета корешки журналов облепили все стены в его комнате и даже в прихожей.