Дорогой Джим

— Откуда ты приехал? — поинтересовалась она. Теперь она улыбалась во весь рот.

— Из одного замка в самой глубине леса, — ответил он. — Только все волки там мертвы уже давным-давно.

— Похоже, чудесное местечко, — заявила Ифе. Потом вдруг замялась. — Только дай мне слово, что не расскажешь никому, как его найти, обещаешь? — Полицейские за ее спиной, распрощавшись с барменом, вышли из паба. Вытащив что-то из кармана, Ифе сунула Найаллу в руку какой-то предмет. Его скрывала накрахмаленная салфетка наподобие той, в которую был завернут нож, найденный им на месте убийства Джима. Увидев, что он уже собирается развернуть сверток, Ифе схватила Найалла за руку.

— Нет, не сейчас. Откроешь, когда я уйду. — Она кивнула на сверток, который по-прежнему сжимала в руке, словно ей не хотелось с ним расставаться. — Знал бы ты, сколько раз я собиралась швырнуть его в реку. Но меня каждый раз останавливало что-то… Знаешь, у меня было такое чувство, что если я это сделаю, то обо мне и моих сестрах тут же забудут, словно нас никогда и не было, понимаешь? Ты — единственный, кому я могу его доверить. Я уверена — ты поймешь. А когда решишь, что узнал все, расскажи о нас, хорошо? Я слышала, ты художник, мультипликатор или карикатурист. Опиши нашу историю. Только постарайся, чтобы получилось красиво, ладно?

— Это называется «графика», — пробормотал растроганный Найалл, почувствовав, как в горе у него встал комок.

— И удачи тебе, Найалл Клири! — пробормотала Ифе. Торопливо поцеловав его в щеку, она повернулась и направилась к двери. Уже ступив на порог, помахала рукой тем, кто стал ее новой семьей, и Найалл невольно вздрогнул: левое запястье Ифе по-прежнему обхватывал стальной «браслет». Наверное, решила оставить на память, промелькнуло у него в голове. Через мгновение коричневый «воксхолл» сорвался с места и исчез за углом.

Даже не разворачивая салфетку, Найалл уже знал, что окажется в свертке, оставленном ему Ифе. Но пальцы его сами собой развернули плотную ткань, и он увидел последнее звено этой истории — то единственное, что мечтал заполучить в качестве награды за свою веру и преданность.

Это была тетрадь в простой черной коленкоровой обложке.

Найалл долго молча стоял, пока перед его мысленным взором, сменяя друг друга, проносились образы, один ярче и выразительнее другого. Наконец остался только один. Медленно и величаво он поднялся откуда-то из самой глубины его души — и ни голос диктора из телевизора, ни гремевшая в пабе музыка не могли ему помешать.

Открыв дневник, Найалл трясущимися руками перевернул первую страницу.

«Дневник Ифе Жанин Уэлш. Найаллу, доблестному рыцарю в сверкающих доспехах — с любовью. Мы никогда тебя не забудем».

Нет, сжав зубы, подумал Найалл… нет, он не станет кланяться в ножки мистеру Райчудури, слуга покорный!

Закрыв книжку, он сунул ее в рюкзак. Пальцы его шевельнулись сами собой — у Найалла чесались руки снова взять карандаш. Поскорее бы добраться до дома, чтобы запечатлеть на бумаге каждую деталь того, что произошло с тремя женщинами, осмелившимися бросить вызов волку в человечьем обличье! И черт с ней, с академией искусств, продолжающей посылать ему грозные предупреждения — лишний раз напомнить, что он по уши в долгах! Он отдаст все, что у него осталось, до последнего пенса, домовладельцу, упросит того не выгонять его из квартиры — чем черт не шутит, вдруг он смилостивится? Потому что Найалл еще не сделал того, что поклялся сделать. Теперь ему предстояло выполнить самую важную часть той задачи, которую он возложил на себя — поведать эту историю миру.

Конечно, у него еще будет время, чтобы проиллюстрировать ее целиком. Но главное — сделать яркую, бросающуюся в глаза, запоминающуюся обложку. Поначалу Найалл подумал о том, чтобы поместить на ней фотографии тех женщин, которых в свое время убил Джим, потом внезапно передумал. Почему-то эта мысль вдруг показалась ему отвратительной. К тому же вряд ли это было бы справедливо по отношению к сестрам Уэлш, добавил он про себя. Потом ему в голову пришла мысль изобразить трех сестер в тот момент, когда они закалывают Джима ножом — пустынный берег, кружащие над головой испуганные чайки и распростертое на песке тело, — но потом он отверг и ее.

И тут перед глазами у него встал еще один образ — настолько яркий, что Найалл мгновенно забыл обо всем.

Образ, который он уже пытался запечатлеть на бумаге в тот самый день, когда в его руки попал дневник Фионы, — и не сумел.

Это был волк — уже почти полностью успевший избавиться от своей хрупкой человеческой оболочки и превратиться в чудовищного зверя. Найаллу хотелось поймать момент, когда хищник делает мощный прыжок, чтобы схватить убегающую от него женщину, которая пытается скрыться в лесу. Потому что именно в этом и есть смысл всей этой истории, не так ли? Чем все закончится? Как поступит волк? Растерзает ее? Или будет любить ее?

Найалл и сам не знал, чем все закончится. Но он весь дрожал от нетерпения. Он чувствовал, что не в состоянии ждать, когда доберется до дома. На столе возле пустого стакана лежала бумажная салфетка. Волк — такой, каким художник видел его сейчас, — отчаянно рвался на бумагу. Пальцы Найалла забарабанили по столу.

Он схватил карандаш и принялся лихорадочно делать набросок.

На бумаге проступили контуры женской фигуры. Женщина чем-то была похожа на Рошин, а одежда на ней оказалась точно такой же, в какой он всегда представлял себе принцессу Эйслин в тот день, когда ее впервые увидел принц Оуэн.

За спиной у нее темной громадой вставала неприступная чаща леса, но бессмысленно было искать в нем спасения, ведь на переднем плане был хорошо виден припавший к земле волк. В первый раз Найалл остался доволен рисунком. Волк явно удался — чудовищных размеров клыки, густой серый мех, горящие голодной злобой глаза.

Через мгновение все решится. Что одержит верх — любовь или смерть?

Вечный вопрос.

Так или иначе, волку придется сделать выбор.

ПОСЛЕСЛОВИЕ И НЕСКОЛЬКО СЛОВ БЛАГОДАРНОСТИ

Как и Найаллу, мне достаточно было только небольшого толчка, чтобы придумать эту историю. Случилось это в тот день, когда на глаза мне попалась небольшая статья в одной ирландской газете. Было это летом 2000 года. Восьмидесятитрехлетнюю старуху и трех ее уже немолодых племянниц обнаружили мертвыми в их доме в графстве Килдейр. Судя по сообщениям местной прессы, в результате проведенного следствия полиция пришла к выводу, что все они умерли от истощения. Что удивительно, женщины добровольно ушли из жизни — иначе говоря, это было коллективное самоубийство.

Я попытался выбросить заметку из головы. Но очень скоро понял, что все мои усилия напрасны. Мои мысли упорно возвращались к этой трагедии. Наконец я сдался — отыскав газету, сел и внимательно перечитал заметку еще раз. После чего принялся размышлять. А что, если это все-таки не было самоубийством, думал я. Что, если все обстояло совсем не так? Предположим, глухая неприязнь между женщинами перешла в открытое столкновение… и у одной из жертв хватило времени и сил только на то, чтобы каким-то образом вынести из дома два дневника, перед тем как наступил неизбежный конец? Возможно, мрачное открытие наподобие этого, рассказанное поочередно каждой из сестер, станет прелюдией к более глубокой финальной драме, главным героем которой станет беспощадный герой-любовник. Именно он благодаря своему поистине убийственному — как в прямом, так и в переносном смысле этого слова — обаянию и будет причиной, почему все три женщины нашли смерть под крышей этого дома. Могло ли такое случиться? Что ж, тебе судить, читатель, ведь ты только что закончил читать последнюю главу этой книги. Надеюсь, она пришлась тебе по душе.

За последние несколько лет, в процессе работы над «Дорогим Джимом», я исходил пешком весь Дублин, побывал в Малахайде, в графствах Оффали и Лэис, забрался даже в продуваемые всеми ветрами холмы Западного Корка — и везде меня встречали с искренним гостеприимством, на которое так щедры местные жители. Именно поэтому я постарался изменить название этих мест — из уважения к некоторым организациям и людям, которые в ином случае не смогли бы остаться неузнанными. Сходство слишком бросалось в глаза, даже в романе — а это не входило в мои планы. Кроме того, разве бы я осмелился после этого снова показаться в Каслтаунбире или Эйрисе — заглянуть в паб, заказать пинту пива? Да ни за что на свете! Те, кто стали прототипами героев моей книги, никогда бы мне этого не простили. Поэтому если кто-то из них сочтет, что в каких-то местах мне не удалось придерживаться благоразумной сдержанности, умоляю простить меня и верить, что я искренне не желал причинять кому-то неудобства. Поэтому еще раз заявляю — любые совпадения с реальными людьми являются случайными.