Торквемада

На самом деле инквизиция действовала следующим образом. Инквизитор со своей свитой приезжал в тот или иной город или селение. Там он созывал всех жителей и местное духовенство и читал им проповедь о цели своего визита. Затем он приглашал откликнуться всех, кто желал покаяться в ереси. При этом еретикам давалось «льготное время» (тридцать дней), чтобы сознаться в грехе. Если они совершали это в указанный срок, их обычно принимали обратно в лоно Церкви, не накладывая более сурового наказания, чем епитимья.

При этом «принятый обратно» обязан был назвать имена и дать подробную информацию обо всех других известных ему еретиках. Как видим, инквизиция в конечном итоге вполне готова была быть снисходительной по отношению к одному грешнику при условии, что он выдаст ей других.

По мнению противников Торквемады, основные положения кодекса инквизиции, который принято называть кодексом Торквемады (а он потом неоднократно дополнялся и корректировался), сводились к следующему: инквизиция объявлялась «тайным судилищем, первой и последней инстанцией, рассматривавшей дела еретиков».

Например, уже цитировавшийся нами Манюэль де Малиани называет этот документ «кровавым кодексом», Бо-Лапорт в своей «Популярной истории протестантизма» — «ужасным кодексом», а Хосе Амадор де лос Риос в своей книге «Исторические, политические и литературные исследования о евреях в Испании» — «кодексом террора».

Решения инквизиции считались окончательными и пересмотру не подлежали. Лица, обвиненные ею в ереси и не признавшие себя виновными, подлежали отлучению от Церкви и передаче светским властям для принятия решения о сожжении. Обвиняемый в ереси мог спасти себя от смерти только путем полного признания своей вины, выдачи всех своих сообщников, отречения от еретических воззрений и беспрекословного подчинения воле трибунала.

Принято считать, что кодекс Торквемады не устанавливал какого-либо срока для проведения следствия и суда над обвиняемым. Инквизиция была властна держать свои жертвы в предварительном заключении неограниченное время. В результате имели место случаи, когда узники томились в застенках инквизиции десятки лет до вынесения им приговора.

С другой стороны, нельзя не заметить, что кодекс серьезно ограничил произвол инквизиторов на местах и расширил права подследственных. Например, под страхом лишения должности «инквизиторам и другим лицам, причастным к трибуналу», воспрещалось принимать от обвиняемых или их родственников любые подарки. Это означает, что Торквемада самым серьезным образом боролся со взяточничеством в подконтрольной ему организации.

Постановления об аресте и пытке, а также обвинительные заключения могли выноситься только коллегиально. Инквизиторы обязаны были «старательно следить за своими подчиненными, чтобы они были точными в исполнении своих обязанностей».

Если оказывалось, что обвиняемый знаком с инквизитором и ему казалось, что арест связан с какими-то личными мотивами, дело немедленно передавалось в вышестоящую инстанцию.

Для свидетелей, давших ложные показания, предусматривалось суровое наказание, а любое решение суда могло быть обжаловано в Ватикане.

Двадцать вторая статья кодекса вообще выглядит очень гуманно, так как делает обязательным попечительство о несовершеннолетних детях осужденных (выдача им части конфискованного имущества, забота об их воспитании и христианском просвещении).

Кстати сказать, вопреки расхожему мнению, инквизиция и не старалась обязательно доводить дела еретиков до костра, не опробовав в течение долгого времени все остальные средства. Кодекс Торквемады предписывал инквизиторам побуждать родных и друзей обвиняемого, а также духовных лиц и всех граждан, известных своей образованностью и благочестием, посещать его в тюрьме для беседы. Сами епископы и инквизиторы неоднократно убеждали заключенного принести покаяние и вернуться в лоно Церкви. Хотя некоторые «идейные» узники считали себя мучениками и сами желали как можно скорее взойти на костер, инквизиторы на это обычно не соглашались. Наоборот, трибунал старался переубедить узника и уверить его в том, что, раскаявшись, он избегнет смерти, если только повторно не впадет в ересь.

Или взять, например, тринадцатую статью кодекса, в которой говорится о наказании того, кто, получив отпущение, начнет хвастаться, «что скрыл разные преступления». Гневный обличитель инквизиции Хуан Антонио Льоренте, служащий основным «источником» для многих последующих исследователей, считает, что эта статья «носит очевидный характер жестокости, потому что вполне возможно, что обвиняемый просто забыл многие из своих прегрешений». Подобный довод звучит уже просто смехотворно: всегда и везде, если преступник что-то «просто забывал», это не избавляло, не избавляет и не будет избавлять его от ответственности.

Согласно кодексу Торквемады, генеральный инквизитор руководил деятельностью всех трибуналов. В распоряжение Супремы поступали все штрафы и конфискованное имущество. Потом треть уходила в казну государства, а все остальное составляло бюджет инквизиции.

Все служители инквизиции должны были обладать «чистой кровью». Была разработана подробнейшая иерархия должностей и ответственных лиц.

В отличие от «старой» инквизиции инквизиция Торквемады зависела от королевской власти в гораздо большей степени, чем от римского папы. По этой причине она получила широчайшие полномочия главного защитника христианской веры на подвластной ей территории.

По кодексу Торквемады, тот, кто сообщал информацию о еретиках, получал награду. С одной стороны, это породило волну доносов, подавляющее большинство которых было основано на вымыслах или нелепых подозрениях. С другой стороны, в Австрии раскрываемость преступлений сейчас составляет 95 процентов, в Канаде — 80 процентов, в США — 75 процентов. Преступления здесь так хорошо раскрываются потому, что, если кто-то что-то видел, он обязательно позвонит в полицию. Что это, донос или гражданский долг честного человека?

Но при Торквемаде самым ценным, самым желанным способом выявления еретика считалось не обнаружение его с помощью «доброжелателей», а обеспечение добровольной явки в инквизицию для покаяния, отречения от своих заблуждений и осуждения их.

Конечно, раскаяние не исключало наказания. Но в качестве наказания применялся не только и не столько костер, но и, например, паломничество в святые места или публичное покаяние, а это уже не имеет отношения к пресловутым аутодафе, не внушающим ничего, кроме ужаса.

Историк Жан Севиллья, сообщая о пытках, констатирует: «Говоря об этом, повторимся, не нужно реагировать с менталитетом XXI века: в ту эпоху люди не оспаривали принцип пытки, которую любое гражданское правосудие в Европе считало нормальным способом проведения расследования. Испанская инквизиция использовала ее скупо. До 1500 года в трехстах процессах, которые были проведены трибуналом в Толедо, было зафиксировано всего пять или шесть случаев применения пытки; с 1480 по 1530 год в двух тысячах процессов в Валенсии — всего двенадцать случаев.

Те, кто признавал себя виновным, получали небольшие наказания: штрафы, наложения ареста на имущество или, гораздо чаще, религиозные покаяния… Более серьезная вина влекла за собой тюремное заключение. Но инквизиционные трибуналы не везде имели камеры, поэтому приговоренные часто отбывали заключение в своих домах, особенно это касалось бедных и больных. В тюрьме, согласно инструкциям Торквемады, заключенные имели возможность заниматься своей профессиональной деятельностью. В субботу они могли выходить, чтобы проходить процедуру покаяния, а в воскресенье — чтобы участвовать в мессе. Самые большие сроки заключения никогда не превышали трех лет.

В еще более серьезных случаях практиковались галеры или смертные приговоры».

Что касается аутодафе, то у Жана Севиллья мы читаем: «В противоположность французскому смыслу этого слова по-испански аутодафе — это был не костер. Это мероприятие проходило раз в год, и это был большой религиозный и народный праздник, который включал в себя молитву, мессу, проповедь, демонстрацию веры собравшихся, оглашение вынесенных приговоров, выражение раскаяния приговоренных. Лишь в конце самые упрямые передавались в руки светской власти, которая отправляла их на костер».