Страница 87 из 92
В то время, когда Корнилов умирал в госпитале, сражение за город было в полном разгаре. И если бы Владимир Алексеевич смог увидеть происходившее, то удостоверился бы, что его труды не пропали даром.
В 8 часов 40 минут взорвался французский пороховой склад, с русской батареи раздалось «ура», и, по выражению корреспондента «Таймс», «русские принялись стрелять с такой силой, что заставили совершенно замолчать французский огонь, так что французы могли делать выстрелы только время от времени, через значительные промежутки, а в 10 часов почти совсем замолкли на этой стороне».
А.Жандр свидетельствует: «В это время на 3-м бастионе совершалась ужасная сцена. После сильно контуженного и раненого капитана 2-го ранга Константина Попандопуло бастион поступал в командование капитан-лейтенанта Евгения Лесли; он помогает начальнику артиллерии 3-й дистанции капитану 1-го ранга Ергомышеву поддерживать сильный огонь, но в 3 часа 17 минут бомба пробивает пороховой погреб, и страшный взрыв потрясает 3-й бастион. Контуженный в голову, Ергомышев падает в беспамятстве, а Лесли и множество нижних чинов разорваны на части. Обезображенные трупы их раскинуты вокруг во рву между орудиями; там груда рук, тут головы без трупов. Несколько минут третий бастион безмолвствует. Офицеры стоявшего вблизи 41-го флотского экипажа пополняют прислугу, одушевляют матросов; 3-й бастион открывает огонь с новою силою, силою мщения, — и снаряды наши снова поражают англичан. Малахов курган представляет иное зрелище: среди ядер и бомб там виден священник в епитрахили, с крестом в руке, благословляющий прислугу. С городского телеграфа замечено, что более двух часов этот достойный пастырь не выходил из огня; одушевлённые его примером, матросы удваивают усилия и в 3 часа 50 минут взорван пороховой погреб на той английской батарее, где с начала дня развевался английский флаг. Вслед за тем произошёл небольшой взрыв и на Малаховом кургане, но это не остановило действия орудий. Батареи кургана 3-й и 2-й дистанции продолжают усиленный огонь по англичанам, и только к вечеру лишь два английских орудия отвечают им.
Расстреляв свои заряды, батарея № 10 умолкла в 4 часа пополудни; сообщение наше с нею было прервано тысячами французских ядер, избороздивших всё поле между этой батареей и 6-м бастионом, и несмотря на всё желание доставить ей заряды, несмотря на вызов охотников, Нахимов не решился посылать их на верную смерть, ибо корабли продолжали свой потрясающий огонь. Мы считали батарею № 10 полуразрушенною и были очень удивлены, когда возвратившиеся оттуда охотники принесли известия, что она почти невредима. Не в таком положении находилась Константиновская батарея; неприятельские корабли, атаковавшие её с фронта, стояли так далеко, что орудия нижнего этажа батареи не достигали их, и она могла противопоставить им только орудия среднего этажа и верхней площадки, а против кораблей, поражавших её с тыла, она не имела ничего, кроме батареи Карташёвского и Волоховой башни. В 4 часа пополудни на Константиновской батарее обрушилась часть угла, а к концу боя кроме взорванных 24 зарядных ящиков оказались следующие повреждения: убито 5, ранено 50 человек, на платформе сбито 27 орудий, бруствер площадки местами повреждён, в закрытых этажах разбито 13 амбразур и только одна из ядрокалительных печей уцелела. Озабочиваясь, достаточно ли на Константиновской батарее зарядов, Нахимов послал туда одного из своих флаг-офицеров, но князь Меншиков был уже там и сам следил за безостановочным действием северных укреплений.
В 6 часов вечера неприятельские корабли прекратили бой; дым скрывал от нас их движения, но заметно было, что северные наши батареи ещё 11 минут преследовали своими ядрами ретирующихся врагов. В 6 ¾ дым рассеялся, и мы увидели, что союзный флот отступил от наших батарей и следует на буксирах пароходов к Каче и Херсонесскому маяку.
Официальные донесения союзных адмиралов показали, что наши наружные укрепления имели дело с 27 линейными кораблями и множеством сильных пароходов и что флот понёс значительные потери, так что союзники принуждены были отправить несколько кораблей в Константинополь для капитальных исправлений. «Число убитых у нас простирается до 44 человек и раненых до 266. Корабли, мачты, реи и всё вооружение более или менее пострадали, преимущественно от бомб и калёных ядер», — говорит адмирал Дундас, присовокупляя, что и французы понесли немаловажную потерю в людях, которую французский адмирал Гамелен определяет в 31 человек убитых и 185 раненых. Хвастливое донесение адмирала Гамелена заставляет, однако ж, сказать, что 14 французских кораблей имели против себя не 350 орудий, а всего две батареи, № 10 и Александровскую, вооружённые 118 орудиями, которые, конечно, не все могли быть направлены на французские суда. Наши батареи имели следующие повреждения: на № 10 убито 8, ранено 22, контужено 5 человек; подбиты винграды у одной 3-пудовой мортиры и одной 36-фунт. пушки, повреждены 5 лафетов, 5 зарядных ящиков. На Александровской убито 3, ранено 17, контужено 5 человек; подбиты одна 3-пудовая мортира, одна 36-фунт. и одна 24-фунт. пушки; повреждены 3 лафета, 6 платформ и разбита чугунная доска у 3-пудовой платформы. Сравнивая эти потери с значительными повреждениями 14 французских кораблей и огромным количеством истраченных ими снарядов и пороха, нельзя не согласиться, что всему виною неимоверное расстояние наших укреплений от союзного флота, который, за исключением нескольких английских кораблей, держался в этом деле правила: «Не подвергать себя опасности, старясь нанести возможный вред», служившего девизом англо-французских адмиралов».
После бомбардировки 5 октября французские офицеры писали, что «русские далеко превзошли то понятие, которое о них было составлено. Их огонь был убийственен и меток, их пушки бьют на большое расстояние, и если русские принуждены были на минуту прекратить огонь под градом метательных снарядов, осыпавших их амбразуры, то они тотчас же возвращались опять на свои места и возобновляли бой с удвоенным жаром. Неутомимость и упорное сопротивление русских доказали, что восторжествовать над ними не так легко, как предсказывали нам некоторые газетчики».
««Таймс» написала о первой бомбардировке в пессимистическом тоне: русские, мол, необычайно и неожиданно быстро успешно исправляют все повреждения, наносимые их веркам; отстреливаются очень хорошо; из повреждённых союзниками фортов русские почему-то «стреляют сильнее, чем когда-либо. Севастополь гораздо более сильная крепость, чем думали. Запас орудий у русских, кажется, неистощим». Севастопольские укрепления огромны, и совсем уж необычайно, что калибр русских орудий, по крайней мере, равен калибру английских. Снарядов в Севастополе сколько угодно, «сотни пушек продолжают извергать ядра без перерыва, без замедления. Сила их гарнизона не менее удивительна»» [180].
Вот впечатления участника боя 5 октября севастопольца Славони:
«…В час пополудни подвинулся к укреплениям и неприятельский флот и открыл по ним страшную пальбу. Закипел бой ужасный; застонала земля, задрожали окрестные горы, заклокотало море; вообразите только, что из тысячи орудий с неприятельских кораблей, пароходов и с сухопутных батарей, а в то же время и с наших батарей разразился адский огонь. Неприятельские корабли и пароходы стреляли в наши батареи залпами; бомбы, калёные ядра, картечи, бранд-скугели и конгревовы ракеты сыпались градом; треск и взрывы были повсеместны; всё это сливалось в страшный и дикий гул; нельзя было различить выстрелов, было слышно одно только дикое и ужасающее клокотание; земля, казалось, шаталась под тяжестью сражающихся. И видел это неимоверно жестокое сражение; ничего подобного в жизнь свою я и не думал видеть, ни о чём подобном не слыхал, и едва ли когда-нибудь читывал. И этот свирепый бой не умолкал ни на минуту, продолжался ровно 12 часов и прекратился тогда лишь, когда совершенно смерклось. Мужество наших артиллеристов было невыразимо. Они, видимо, не дорожили жизнью» [181].
180
Тарле Е.В.Крымская война. Т.IX. М., 1959. С.452.
181
«Сборник известий, относящихся до настоящей войны», изд. Н.Путиловым, кн.23. СПб., 1855. С.514–515.