Страница 29 из 92
Но пока библиотека завоёвывает привязанность своих читателей. Книги в постоянном движении: что лучше может характеризовать успешность библиотечной работы. Показательно, одна из ревизий устанавливает, что почти все книги литературного отдела находятся в изношенном состоянии — это обнаруживает повышенный к ним спрос, прежде всего к отечественной словесности. Акт ревизии констатирует: сочинения лучших русских писателей надо иметь не менее чем в пяти экземплярах, даже это число едва удовлетворит требования читателей.
«Морской Сборник» писал: «Сообщить ли полученную новость, увидеться ли с товарищем — путь всегда лежал к библиотеке. Каждый офицер считал непременною и приятнейшею обязанностью принести библиотеке частную лепту. Отправляясь за границу, одно из первых их помышлений было привезти для библиотеки или редкую книгу, или монету, или минерал. Таким образом составилась нумизматическая коллекция и минералогическая, пополняемая и до сего времени добровольными приношениями». В отчётах о работе библиотеки мы находим упоминания о коллекциях бабочек, кораллов, о редкой японской вазе и индийском луке со стрелами, принесёнными в дар. От И.К.Айвазовского были получены две картины — «Нахимов» и «Корнилов в бою», а затем и третья — «Вход в Синопскую бухту эскадры Нахимова». От адмирала Скрыдлова поступил дар — части набора корабля «Евстафий», поднятые со дна Чесменской бухты. (Напомним, «Евстафий» — флагманский корабль адмирала Г.А.Спиридова, погибший при Чесме.) И вплоть до курьёзов, таких, как рука и нога египетской мумии или кусок мрамора, из коего строится мечеть в Каире, — тоже чьё-то приношение. От тех времён сбереглась традиция, и до недавних пор черноморцы приносили библиотеке плоды своих умений и талантов» [61].
Современники считали, что именно Севастопольская Морская библиотека, для воссоздания которой было положено столько усилий, любви и высоких устремлений её устроителей, «совершила немало для формирования научного и нравственного уровня тех героев, которые с честным сознанием своего долга безропотно отстаивали севастопольские бастионы…».
Глава шестая
Когда мне выпадает счастье возвращаться хоть ненадолго в Севастополь, я долго стою на Приморском бульваре и смотрю на памятник затопленным кораблям. Меня наполняет щемящая грусть — и не только в память грозных событий осени 1854 года, когда черноморцы были вынуждены пойти на эту почти невыносимую для каждого моряка меру — затопить свои корабли. Для меня этот памятник ещё и олицетворение безвозвратно ушедшей эпохи парусного флота.
Как тесно свиты судьбы этих кораблей и трёх адмиралов-героев севастопольской обороны: погибли корабли, погибли вскоре и адмиралы. Никому из них, ни Корнилову, ни Истомину, ни Нахимову не пришлось больше после затопления ни разу выйти в море и отдать привычные им команды, чтобы на синем просторе их корабли вдохнули могучей грудью парусов морской переменчивый ветер.
Для моряка корабль — живое существо. На дно Севастопольской бухты опустились тела тех кораблей, которые ценой своей жизни преградили путь англо-французской армаде, но их души до сих пор обретаются на морских просторах гордыми силуэтами с неспущенными парусами.
Черноморские адмиралы стали последним поколением, прославившим парус. Но глядя на памятник, я вспоминаю человека, не моряка, для которого это священное для всех черноморцев место было так же священно, как и могила их четырёх адмиралов во Владимирском соборе — Лазарева, Корнилова, Истомина и Нахимова, с которыми связывала этого человека искренняя и долгая дружба.
Этот человек прожил долгую жизнь. «Он родился ещё до того, как Беллинсгаузен и Лазарев [62]на шлюпках «Восток» и «Мирный» отправились к неведомой Антарктиде, и умер в год, когда вступили в строй броненосцы. Флот жил в нём — своими вымпелами, марселями, что, по российскому закону морскому, спускаемы быть не могут. Похоже, громы Чесмы, Наварина, Синопа вели его путями искусства» [63].
Его звали Иван Константинович Айвазовский.
…Вот картина Айвазовского — «Смотр кораблей Черноморского флота в 1849 году» [64].
«Неспроста старые морские уставы превыше всего ставили построение «в линию» — в бою ли, в походе, а ослушных к тому адмиралов карали судом. Полнятся ветром широкогрудые паруса, торжественен кильватерный строй. Как неудержимо надвигаются эти паруса, представленные художником, и какое высокое они являют зрелище!..
…Ещё целиком сердце моряка отдано командам, зовущим на реи, на салинги. Их и называли — марсофлоты, приверженцев грота и марселя, гудящего на ветру. Айвазовский как раз написал свою картину на том этапе истории русского флота, когда владычествовали в сознании моряка могучие парусные линкоры, когда, казалось, нет ничего прекрасней кораблей, помнящих времена Чесмы, Наварина, Синопа» [65].
Ещё одна его картина — «Черноморский флот в Феодосии».
…«По своим пропорциям, изяществу рангоута, мощному рисунку парусов «Двенадцать Апостолов» был красивейший корабль. Его любил писать Айвазовский — с распущенными парусами, как в кильватерной линии на парадном смотре. С такими парусами вошла в Феодосийскую бухту эскадра из шести военных судов, когда Айвазовский отмечал свой юбилей. К тому времени он был живописцем Главного морского штаба, слава его ширилась, художник становился знаменитым, и Севастополь направил своих посланцев к нему на праздник — во главе с линейным кораблём «Двенадцать Апостолов» и его командиром Владимиром Алексеевичем Корниловым. Гремели орудия — в честь юбиляра.
…Много лет спустя, уже на склоне дней, Айвазовский вновь написал корабль своей молодости — «Двенадцать Апостолов». По памяти, каким он был, когда Корнилов привёл его в Феодосию и встал на рейде, в виду всего города. Корабль далёкой молодости — под летящими парусами, на синей волне» [66]. Это явно было воспоминание о тех, кого художник знал и любил — аллегорическая дань памяти Корнилова.
А позже, за семь лет до смерти, Иван Константинович напишет ещё одну, пронзительную, как сама бередящая память о прошлом, картину — «Малахов курган»: пустынный холм, кое-где поросший травой там, где когда-то стояли пушки; крест, выложенный из ядер на месте ранения Владимира Алексеевича Корнилова; с трудом поднявшиеся на курган и застывшие в скорбном молчании два старика-матроса. Один с ногой — деревяшкой, грудь — в медалях, обнажённая склонённая голова в сединах; другой — на коленях припавший и целующий этот памятный им обоим крест. А позади — раскинувшийся Севастополь, пересечённый бухтой. И ни одного паруса — только чёрный дым пароходов.
Реквием парусу.
«Век девятнадцатый, железный», а вернее, вторая его половина, явил миру своё новое детище — паровые суда с железным корпусом. Немногим морякам тогда было по силам расстаться с романтическим пленом традиций парусного флота.
Михаил Петрович Лазарев сумел преодолеть этот барьер своего поколения и стал одним из первых флотоводцев, который понимал огромные преимущества парового флота перед парусным и знал, что за ними будущее. Впервые этот вопрос Лазарев поднял перед начальником Главного морского штаба в октябре 1837 года, когда в рапорте на его имя просил разрешить построить железный пароход вместо деревянного, на закладку которого князь Меншиков дал согласие, и в 1838 году первый железный военный пароход, вооружённый двумя пушками, вступил в состав Черноморского флота.
Живо интересуясь всеми новшествами в развитии паровых судов, самолично глубоко вникая в это новое дело и постоянно вызывая к себе проектировщиков и строителей кораблей, чтобы вместе с ними обсудить все вопросы, которые волновали его как руководителя Черноморского флота, Лазарев в 1846 году указывал, что «желательно бы было иметь хотя один сильный пароход со всеми последними усовершенствованиями Архимедова винта». И он опять добился своего, получив разрешение от Главного морского штаба на строительство такого корабля; он даже сам принял участие в технической подготовке для постройки в Николаеве первого отечественного 131-пушечного линейного винтового корабля «Босфор». Однако заложен он был лишь после смерти Михаила Петровича, уже в 1852 году, а на воду спущен после Крымской войны — в 1858 году…
61
Материалы по Севастопольской Морской библиотеке взяты из публикаций:
Карпова С.«Буду интриговать попасть в секретари-казначеи» // Флаг Родины. 1996. 9 февраля.
Шварц Е.Одна с флотом судьба // Памятники Отечества. 1995. № 35. C.120–122.
Скориков Ю.АСевастопольская крепость. СПб., 1997. С.119–120.
62
Беллинсгаузен Фаддей Фаддеевич(1779–1852) — адмирал. В 1819–1821 гг. Ф.Ф.Беллинсгаузен и М.П.Лазарев на шлюпах «Восток» и «Мирный» совершили кругосветное плавание, важнейшим результатом которого явилось открытие нового материка — Антарктиды (П.СНахимов. Документы и материалы).
63
Ольшевский В.Неспущенные паруса // Памятники Отечества. 1995. № 35. С.80.
64
С датой «1849», видимо, совершена ошибка, надо: «1845». Смотры Черноморского флота производились раз в семь лет и были соответственно в 1837, 1845 и 1852 гг.
65
Ольшевский В.Неспущенные паруса // Памятники Отечества. 1995. № 35. С.79.
66
Там же. С.80.