Адмирал Кузнецов

В хронике мореплавания на северо-востоке Сибири в XVII веке упоминается морской поход по маршруту Анадырь — Берингово море под руководством десятника Ивана Кузнецова с отрядом в 40 человек (1688 год).

Много лет назад судьба, а точнее — интересы историка-исследователя привели меня в далекий от Архангельска Хабаровск. Конечно, я знал, что этот город назван в честь знаменитого земляка Н. Г. Кузнецова, северного землепроходца устюжанина Ерофея Хабарова. Больше того, фамилия Хабаров часто встречается в метрических книгах Вотложемского прихода. В один из солнечных дней, гуляя по приморскому городу, я подошел к огромной каменной стеле, на которой были высечены имена нескольких тысяч хабаровчан, погибших в годы Великой Отечественной войны. Читаю их фамилии: Анциферов, Башмаков, Ванюков, Елфимов, Кузнецов… Эврика! Да ведь все эти имена мне знакомы. И тогда я сделал для себя «открытие», что Ерофей Хабаров был не единственным северянином-первопроходцем Сибири и Дальнего Востока. Позднее, работая над книгой «Встречь солнца», я узнал, что задолго до моего «открытия» историки-сибиреведы пришли к единодушному мнению, что первоначальное освоение сибирской «украины» велось прежде всего выходцами с Архангельского Севера. Конечно, Кузнецовы живут по всей России, это самая распространенная в нашей стране фамилия; вполне возможно, что представители ее, на которых, как и на Ивановых, держится вся наша держава, пришли на Дальний Восток и из других уголков государства. Нужны специальные научные исследования, тем более что многие сибирские архивы сохранились. В Архангельске уже пять лет успешно действует региональная общественная организация «Северное историко-родослов-ное общество», которое возглавляет доцент Поморского университета Л. Д. Попова. Известный в Архангельске краевед Анатолий Васильевич Новиков подготовил и издал любопытную книгу «Беседы о родословиях», которая уже сейчас заняла достойное место в северной историографии и источниковедении. Надеюсь, что историки и краеведы Архангельска помогут решить затронутую проблему.

«Родное прошлое» для Николая Кузнецова — это и оставшиеся в памяти картины родной природы. Все времена года хороши на Архангельском Севере. Золотая осень, когда природа щедро оделяет людей своими грибными и ягодными дарами, когда собран неплохой урожай с далеко не плодородной земли — овес и жито, а главное — картофель. Зима здесь долгая, с трескучими морозами, метелями, вьюгами, но и в короткий световой день мальчишки находят время для своих зимних забав, самые любимые и веселые из которых — катание с гор, взятие снежных крепостей. Навсегда остается в памяти Рождество, скромно украшенная, но зато пышная и пахучая зеленая елка. Весной повсеместно отмечали на Севере Масленицу с ее хороводами и гуляньями. И, конечно, на всю жизнь запечатлеваются в памяти стремительный ледоход с шумом и скрежетом огромных льдин на Северной Двине и буйное половодье.

Летом Николай Кузнецов и другие мальчишки часто бегали к мысу Соколки — за километр от Медведок. Здесь палеонтолог В. П. Амалицкий ежегодно, с 1899 по 1917 год, вел раскопки и поиски остатков пресмыкающихся и земноводных пермского периода. На берегу Малой Северной Двины вымывались кости и даже «бивни мамонтов». Эти находки местная детвора приносила профессору. Коллекция древней фауны Амалицкого («иностранцевия», «дицидонт», «стегоцефал», «двинозавр», «котлассия» и др.) составила знаменитую Северодвинскую галерею, образовавшую значительную часть экспозиции Палеонтологического музея РАН в Москве.

Человека, покинувшего свою «малую родину», всегда тянет вернуться домой — хотя бы на несколько дней. Николаю Герасимовичу Кузнецову не удалось в зрелые годы навестить отчий край, но память о нем всегда жила в его душе. По воспоминаниям его жены Веры Николаевны Кузнецовой, Николай Герасимович очень любил оперы Римского-Корсакова. «Много раз слушали „Садко“, „Снегурочку“. Говорил: „Когда я слушал эту оперу, душевную и человечную, у меня всегда возникали в воображении мои северные края — хороводные песни, проводы Масленицы…“». Архангельский Север зовет и манит к себе людей, связанных с ним рождением или работой, на всю жизнь…

От Великого Новгорода население Архангельского Севера приняло эстафету высокой грамотности и книжности, помноженную на необходимость владеть навыками письма и чтения в связи с многочисленными торговыми операциями северян как на внутреннем, так и на внешнем рынке. Люди, проживавшие здесь, составляли одну из самых образованных частей населения России. В «Истории Академии наук СССР» упоминается о том, что в первой половине XVI века среди землевладельцев (крестьян. — В. Б.)Европейского Севера было более 80 процентов грамотных людей. Так что не случайно наш Ломоносов «стал разумен и велик». Филолог и лингвист А. И. Соболевский сделал вывод о том, что «не только под Москвою, но даже в таких глухих местностях, как поселения далекого Севера, не было недостатка в школах и училищах».

В самых дальних деревнях и селах широко отмечались многие исторические события. И родная деревня Николая Кузнецова не была исключением. В 1912 году в Медведках вспоминали героев Отечественной войны 1812 года. Школьный учитель Александр Петрович задал своим ученикам домашнее задание — выучить наизусть стихотворение М. Ю. Лермонтова «Бородино». Первокласснику Коле Кузнецову так понравились стихи, что он решил прочитать их на людях и уговорил отца разобрать в избе стену, чтобы устроить «театр» и созвать соседей на праздник.

Пока собирались, рассказывали о пережитом. Звучали совсем еще свежие воспоминания об участии земляков в Русско-японской войне, предания о войне с французами, наполненные народной гордостью за тех, кто отстоял свободу и независимость России 100 лет назад.

Народу собралось столько, что многие из местных жителей заглядывали в избу с улицы через раскрытые двери. После того как учитель поздравил всех земляков со столетней годовщиной победы, на половину избы, отведенную под сцену, вышел Николай, сын хозяина дома, и в полной тишине начал читать:

Кто знает, может быть, читая стихи великого русского поэта, мальчик думал о своей судьбе как будущего защитника Отечества, о своем долге перед Родиной.

С 1912 по 1915 год Николай Кузнецов учился в церковно-приходской школе и окончил три класса. В эти годы он овладел основами грамотности, много читал и вырабатывал свой, «кузнецовский» почерк.

Летом 1914 году семью постигло горе — умер от чахотки отец. «Никогда не забуду, — вспоминал юный Николай, — как соседка мне сказала: „Иди домой“, и я почему-то сразу понял, что случилось что-то непоправимое. „Умер-то не вовремя, в самую страдную пору“, — слышал я, когда мы двигались к деревне Выставки, где церковь Троицы. С горы спускалось кладбище, на нем на зеленом холмике давно уж он лежит».

Но жизнь продолжалась. На семейном совете решили отдать Николая «в люди». И вскоре подросток вместе с матерью шагал по шпалам в уездный город Котлас. Анна Ивановна определила сына на работу в чайную у речной пристани. Хозяином этого заведения был купец Попов, велевший мальчику мыть посуду, прибирать кухню и не заходить на «чистую половину». Относились к «посудомойщику» пренебрежительно, унижали, загружали работой сверх меры, Коле часто приходилось недосыпать. Пребывание «в людях» оставило у привыкшего к свободной деревенской жизни Николая тяжелые воспоминания. К счастью, этот период оказался непродолжительным. Однажды юношу пригласили на «чистую половину» к проживающему в гостинице архангелогородцу. Им оказался брат отца, Павел Федорович, очень похожий на Герасима Федоровича. Дядя Николая был небогатым купцом-предпринимателем, владельцем буксира. Вскоре он велел племяннику собрать нехитрые вещички: Павел Федорович направлялся в Архангельск и решил взять Колю с собой. «Поедем до Шенкурска без остановки, — сказал он, — там возьмем баржи и доставим в порт». Колесный буксир был небольшой и носил имя деда молодого путешественника — «Федор». Это было первое длительное плавание Николая. В памяти остался «блеск работающих шатунов паровой машины и ее натруженное дыхание, шлепанье колесных лопастей и продолговатая гиря на конце длинной веревки — ее метал в воду с носа буксира матрос, выкрикивая какие-то непонятные мне слова, к которым внимательно прислушивался капитан». Позже Николай узнал, что матрос измерял лотом глубину Северной Двины. Так начались «первые университеты»: знакомство с речным судном, терминологией, во многом созвучной с морской, с речниками-матросами. Это было удивительное путешествие по всей трассе Северной Двины. Оно до конца жизни осталось в памяти будущего флотоводца. Мимо судна проплывали старинные деревеньки с красивыми деревянными храмами, белые как снег берега из известняка, корабельные леса и заливные луга, и навстречу — лодки, карбасы, колесники, буксиры с плотами и плоты, как заплаты «на голубом сарафане Двины»: