Страница 85 из 107
В записной книжке 31 декабря 1915 года значится: «Любочка вечером играет, а днем на репетиции. Вернулась в 10 час. вечера. Встречаем Новый Год вдвоем с Любой».
Весной 1916 года Блок вырабатывает новое отношение к войне. 5 марта Пяст читает ему свою поэму «Грозою дышащий июль» — о патриотическом подъеме в начале войны. Это послужило на следующий день толчком к таким раздумьям: «Сегодня я понял наконец ясно, что отличительное свойство этой войны — невеликость(невысокое). Она — просто огромная фабрика в ходу, и в этом ее роковой смысл. <…> Это оттого, что миром завладел так называемый антихрист. Отсюда — невозможность раздуть патриотизм…»
Да, Блок к «раздуванию патриотизма» непричастен. Его любовь к родине никак не связана с милитаризмом, как показали «Стихи о России». Теперь же антитезой войны для Блока становится искусство. «То положение, которое занимает ныне искусство, очень высоко (кажется же наоборот)», – пишет он далее. Прав он или неправ с «объективной» точки зрения – сказать трудно, да и не так это важно. Главное, что эстетика осознается им как высшая точка отсчета, и это скажется в абсолютной идеологической независимости поэмы «Двенадцать».
«Все “уходы” и героизмы — только закрывание глаз, желание “забыться” … кроме одного пути, на котором глаза открываются и который я забыл(и он меня)», — записано 25 марта. Речь о пути сугубо художественном, свободном от какой бы то ни было «идейности». Блок не хочет останавливаться и эксплуатировать выработанные приемы: «На днях я подумал о том, что стихи писать мне не нужно, потому что я слишком умею доделать. Надо еще измениться (или — чтобы вокруг изменилось), чтобы получить возможность преодолевать матерьял».
«Матерьял» — категория авангардного мышления, для которого все, что не искусство, есть сырье, подлежащее радикальной трансформации. Придет к Блоку новый материал, жизнь «вокруг» изменится, даже слишком. И сам он изменится и напишет такие стихи, каких раньше писать не умел. Ждать остаюсь меньше двух лет.
Блок основательно готовится к поездке в Москву, раздумывает о том, как может быть воплощена на сцене «Роза и Крест». 29 марта он присутствует в Москве на первой репетиции в Московском Художественном театре. Читает, комментирует. Потом еще высказываются Станиславский и Немирович-Данченко, после чего актеры задают вопросы. Роль Бертрана дают Качалову; на роль Изоры намечена Ольга Гзовская. Как пишет Блок матери, эта актриса «хорошо слушает», но «любит Игоря Северянина». «…Я в нес никак не могу влюбиться», — шутя сетует он, хотя уделяет кандидатке в Изоры много времени и внимания. 6 апреля, после обеда у Станиславского, Гзовская провожает Блока до гостиницы, а вечером он уезжает в Петербург.
В «Мусагете» в апреле выходит новым изданием первый том стихотворений (уже не в хронологическом порядке, как в 1911 году, а с делением на «Ante Lucem», «Стихи о Прекрасной Даме» и «Распутья» — такая композиция станет окончательно канонической). В июне появится второй том, в июле третий. Тем же «Мусагетом» выпущен и «Театр», который отлично продается: к концу мая из 2500 экземпляров у издателя остается только 700.
Четвертого июня Блок заканчивает первую главу «Возмездия» и занимается статистикой. Глава эта вкупе с Прологом – 1019 стихов. Рядом записаны объемы лермонтовских «Демона» и «Боярина Орши», поэм Баратынского «Бал» и «Эда», пушкинских «Цыган». В общем, примерно те же цифры. Если удастся написать еще две главы и эпилог, получится объем «Евгения Онегина». «Каково бы ни было качество, — в количестве работы я эти дни превзошел даже некоторых прилежных стихотворцев!» — пишет автор Александре Андреевне. Сказано не без самокритичной иронии… Прилежный эпик в Блоке вскоре опять замолчит заодно с лириком.
А незадолго до того, 23 мая, Блок «обвенчал Женю», то есть участвовал в качестве шафера в женитьбе Евгения Павловича Иванова. Церемония происходила в той же церкви, где Блок в январе был шафером своей двоюродной сестры Сони Качаловой (Тутолминой). Тогда он убежал с праздничного ужина и на следующий день писал длинное извинительное письмо. На этот раз он вроде бы остался доволен, хотя про невесту написал: «тяжелое лицо».
Девятого июня 1916 года Блок заканчивает стихотворение, которое некоторое время будет именоваться «Другу» (например, в списке стихотворений для публичного исполнения начала 1918 года), опубликовано же будет без названия:
Продолжение пушкинской критики дружбы как таковой (эпиграмма «Что дружба? Легкий пыл похмелья…», инвектива «Уж эти мне друзья, друзья…» в четвертой главе «Онегина»). Блоковская критика человеческой природы еще беспощаднее:
Это он говорит и собеседнику, и самому себе, изверившись в возможности гармоничных человеческих отношений.
И довольно скоро, 28 июня, он вносит в записную книжку реестр своих дружб. На текущий момент и в масштабе жизни:
«Мои действительные друзья: Женя (Иванов), А. В. Гиппиус, Пяст (Пестовский), Зоргенфрей.
Приятели мои добрые: Княжнин (Ивойлов), Верховский, Ге.
Близь души: А. Белый (Бугаев), З. Н. Гиппиус, П. С Соловьева, Александра Николаевна Чеботаревская.
Запомнились: Купреянов (будет художник), Минич (добрая девушка)».
Кого же мог иметь в виду Блок? Кого он отталкивает своими беспощадными словами?
Полагаем, что никого из процитированного списка он в виду не имеет. И тем более Мережковского или Вячеслава Иванова, с которыми накоротке никогда не был. Речь идет о принципиальном одиночестве человека в мире. Неизбежном, а для художника – и необходимом. Друг – это все-таки другой. Блоку уже не нужны спутники. Он свое дело сделал, ему предстоит скорая встреча с великими предшественниками, от современников же пора отгородиться. Последняя строфа — разговор только с самим собой:
(«Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…»)
Что значит «до времени»? До конца земной жизни. А какой «рай» охраняет поэт своей холодностью и сухостью? Обиталище праведников? Или — скорее — рай своей души, который поймут и оценят люди будущего? Если смогут из «бедных зверей» и «безумных рабов» превратиться в людей.
Это последнее — по времени написания — стихотворение Блока из третьей книги трилогии (тем же днем помечен «Демон», но при публикации в сборнике «Седое утро» 1920 года «Демон» поставлен раньше). На этом блоковская муза надолго умолкает. Последнее слово поэта еще не сказано, но предпоследнее уже прозвучало.
Подходит время призыва в действующую армию «ратников ополчения» 1880 года рождения. Сначала идут разговоры об артиллерийском дивизионе, где начальником — родственник Марии Тимофеевны (вдовы Александра Львовича). Но в итоге Блок решает воспользоваться протекцией Вильгельма Зоргенфрея, и 7 июля он зачислен табельщиком в 13-ю инженерностроительную дружину Всероссийского союза земств и городов. Жалованье — около 50 рублей в месяц плюс бесплатный проезд во втором классе.