Страница 25 из 78
Сделка состоялась. Андохий и его священники вышли в своих лучших одеяниях приветствовать Аттилу в его ближайшем к городу лагере. Вернулись они уже вместе с императором гуннов, его должностными лицами и охраной. Епископ и император обнялись.
Фарс был разыгран. Феодосий в отчаянии молил императора Западной Римской империи Валентиниана III двинуть свои легионы против захватчика. Валентиниан решил посоветоваться со своим главнокомандующим Аэцием. Аэций ответил отказом.
Напрашивается вопрос, на который, возможно, нет ответа: в чьих интересах действовал Аэций, Валентиниана или Аттилы?
В интересах Валентиниана? Император Западной Римской империи едва справлялся с навалившимися проблемами: предстояло отвоевывать Сицилию, эту «житницу» империи, которую захватил вандал Гейзерих, и освобождать римскую Африку от вандалов под предводительством предателя Себастьяна; было совершенно необходимо обновить флот, чтобы изгнать пиратов из Средиземного моря и обеспечить переброску войск в Карфаген; требовалось то и дело подавлять мятежи багаудов, отбрасывать за пределы империи аланов и вестготов. Не время было идти войной на гуннов, возможно, самых сильных среди варваров. В данный момент между гуннами и Западной империей не было разногласий, хотя захват кочевниками равнины вокруг Маргуса облегчал им, как никогда, совершение набегов на западные римские земли. Итак, в интересах Валентиниана III было отказать Феодосию.
В интересах Аттилы? Аттила чувствовал себя уверенно уже по обоим берегам Дуная и ни на секунду не скрывал своего намерения пойти еще дальше в своей мести византийскому императору, но ему была нужна полная свобода действий. Константинополь один не смог бы ему ничего противопоставить, но нападение Западной Римской империи остановило бы его продвижение, принудив к обороне, и положило бы конец его экспансии или на долгое время сделало ее невозможной. Так что отказ Феодосию отвечал и интересам Аттилы.
А может быть… может быть, в глазах Аэция все выглядело гораздо сложнее. Быть может, он хотел услужить обеим сторонам сразу, не считая их интересы несовместимыми и полагая, что не останется внакладе и Феодосий, как нельзя более заинтересованный в том, чтобы море было очищено от пиратов, а на Сицилии и в Африке водворен порядок.
А может быть… может быть, в глазах Аэция все выглядело и гораздо проще. Быть может, он с тайной симпатией наблюдал за победным шествием Аттилы по Восточной империи и полагал, что дела Феодосия плохи, и если он, Аэций, наведет порядок в Средиземноморье, не встретив сопротивления со стороны Аттилы (так зачем же его раздражать?!), то он сможет восстановить единство Римской империи с согласия и при помощи Аттилы, который также сумеет приумножить свои владения.
А может быть… может быть, дело, в конце концов, было и не вполне чисто. Предположение о тайном сговоре «двух друзей» Аэция и Аттилы нельзя сбрасывать со счетов. Впервые оно возникло вскоре после отказа Западной империи прийти на помощь византийцам. Враги Аэция были склонны видеть в нем предателя интересов своего суверена. Они предполагали, что Аэций и Аттила сговорились не идти друг против друга и тем самым подготовить раздел власти или совместное властвование. Заговорщики тайно сносились друг с другом, непрерывно сообщая, что следует предпринять, чему помешать и что задержать.
Но в любом случае Феодосий был бессилен что-либо предпринять, и Аттила с радостью воспользовался этим.
Он начал с Мезии на Балканском полуострове (Босния, Сербия и Болгария), а точнее, с Верхней или Первой Мезии (столица Сардикум, Сердика, ныне — София), перешел через Драву, впадающую в Дунай, и захватил Виминаций, отбросив отряды постоянной стражи. Затем перед ним пала Ратиара, город менее значимый, но с римским гарнизоном, который был перебит. Аттила подошел к воротам Сингидунума (Белграда), гарнизон которого предпочел сдаться и сохранить себе жизнь. И какое везение! Часть солдат — гарнизон состоял сплошь из наемников — перешли на службу к Аттиле и вместе с ним поднялись вверх по Саве, чтобы завладеть югом Второй Паннонии — области, принадлежавшей Восточной Римской империи, на которую Аэций не мог распространить для Роаса «закон гостеприимства». И поскольку панноно-римский гарнизон Сирмия решил сражаться, большой удачей для всех стало то, что осаждающим гуннским войском командовал паннониец Орест! Для осажденных это стало удачей, так как запасы продовольствия были ограничены и они не смогли бы продержаться долго, а за сопротивление гунны не преминули бы расправиться с ними. Осаждавшие же избегали изнурительного стояния под городскими стенами и рискованных штурмов укреплений, в которых не были сильны. Орест, министр и полководец Аттилы, хотя и не слыл мягкосердечным человеком, на сей раз пошел на переговоры и сумел убедить жителей сложить оружие, доказав, что война будет братоубийственной и что Паннония не должна более быть разделена на две части. Несмотря на то что окрестности города были опустошены, сам Сирмий не разграбили. Капитулировавший гарнизон, открывший ворота, чуть ли не был удостоен «воинских почестей». Солдатам предложили на выбор: уйти в Первую Паннонию (находившуюся под властью Западной Римской империи) или вступить в гуннские легионы Второй Паннонии, и к большой радости Ореста и Аттилы практически все предпочли второе. Воины утратили доверие к Восточной Римской империи, которая обрекала их на прозябание в городах, вечно находившихся под угрозой нападения, а перспектива участвовать в походах, достойных их храбрости, была для них особенно привлекательной.
Захват Сирмия стал одним из самых счастливых моментов в жизни Аттилы. Когда-то этот город был столицей всей Паннонии и жемчужиной византийской короны. Благодаря удачному географическому положению, Сирмий являлся важным стратегическим пунктом, значение которого явно недооценили в Восточной Римской империи. Отсюда можно было совершать набеги на Иллирию, Далмацию, Мезию, Македонию и Фракию и угрожать самому Константинополю. Но для Аттилы, опьяненного успехом, это было, прежде всего, свершившейся великой местью, настоящей местью: Дунай, наконец, перейден! Сделано то, что раньше мог позволить себе только Октар, водивший римлянам гуннских наемников, но тот переходил Дунай много выше. А он, Аттила, сумел это здесь и при столь непохожих обстоятельствах! Он пришел не союзником, не федератом! Он явился завоевателем, победителем. Силой и собственной репутацией он добился того, чего не могла сделать дружеская дипломатия Роаса.